Неточные совпадения
— Вот вы говорите
одно, а думаете другое: пропьет старый черт. Так? Ну, да не в этом дело-с…
Все равно пропью, а потом зубы
на полку. К вам же приду двугривенный
на похмелье просить… хе-е!.. Дадите?
— А не болтай… — сказал Пепко. — Никто за язык не тянет. Наконец, можно и
на одну тему писать.
Все дело в обработке сюжета, в деталях.
Чтобы поправить свою неловкость с первой рюмкой, я выпил залпом вторую и сразу почувствовал себя как-то необыкновенно легко и почувствовал, что люблю
всю «академию» и что меня
все любят. Главное,
все такие хорошие… А машина продолжала играть, у меня начинала сладко кружиться голова, и я помню только полковника Фрея, который сидел с своей трубочкой
на одном месте, точно бронзовый памятник.
— Ах, какая забавная эта
одна добрая мать, — повторял Пепко, натягивая
на себя одеяло. — Она
все еще видит во мне ребенка… Хорош ребеночек!.. Кстати, вот что, любезный друг Василий Иваныч: с завтрашнего дня я устраиваю революцию — пьянство прочь, шатанье всякое прочь, вообще беспорядочность. У меня уже составлена такая таблица, некоторый проспект жизни: встаем в семь часов утра, до восьми умыванье, чай и краткая беседа, затем до двух часов лекции, вообще занятия, затем обед…
Какой тяжелый день, какая тяжелая ночь! Нет ничего тяжелее и мучительнее ожидания. Я даже во сне видел, как за мной гнались начинающие энтомологи, гикали и указывали
на меня пальцами и хохотали, а
вся земля состояла из
одних жучков…
— А вот хоть бы то, что мы сейчас идем. Ты думаешь, что
все так просто: встретились случайно с какими-то барышнями, получили приглашение
на журфикс и пошли… Как бы не так! Мы не сами идем, а нас толкает неумолимый закон… Да, закон, который гласит коротко и ясно:
на четырех петербургских мужчин приходится
всего одна петербургская женщина. И вот мы идем, повинуясь закону судеб, влекомые наглядной арифметической несообразностью…
— Разве тут думают, несчастный?.. Ах, мерзавец, мерзавец… Помнишь, я говорил тебе о роковой пропорции между количеством мужчин и женщин в Петербурге: перед тобой жертва этой пропорции. По логике вещей, конечно, мне следует жениться… Но что из этого может произойти?
Одно сплошное несчастие. Сейчас несчастие временное, а тогда несчастие
на всю жизнь… Я возненавижу себя и ее.
Все будет отравлено…
Сидит человек год, два, три и
все думает об
одном, и уйдет в конце концов, потому что у него явится такая комбинация, которая не снилась во сне ни архитектору, строившему тюрьму, ни бдительному начальству, стерегущему ее, ни
одному черту
на свете.
Кстати, в этом
вся психология творчества, — именно, чтобы уметь сосредоточить свое внимание
на одной точке до того, чтобы вызвать живые образы…
Мы сделали самый подробный обзор
всего Парголова и имели случай видеть целый ряд сцен дачной жизни. В нескольких местах винтили,
на одной даче слышались звуки рояля и доносился певший женский голос,
на самом краю составилась партия в рюхи, причем играли гимназисты, два интендантских чиновника и дьякон. У Пепки чесались руки принять участие в последнем невинном удовольствии, но он не решился быть навязчивым.
Васька принимал угрожающе-свирепый вид. Вероятно, с похмелья у него трещала башка. Нужно было куда-нибудь поместить накипевшую пьяную злость, и Васька начинал травить немецкую бабушку. Отставив
одну ногу вперед, Васька визгливым голосом неожиданно выкрикивал самое неприличное ругательство, от которого у бедной немки встряхивались
все бантики
на безукоризненно белом чепце.
Шерстяная юбка была некрасиво смята, шляпа съехала набок, летняя накидка висела какой-то тряпкой, сложенный зонтик походил
на сломанное крыло птицы;
одним словом,
все это не годилось для трагической обстановки, напоминая будничную дешевенькую суету.
— Ах, да, эта высокая, с которой вы гуляли в саду. Она очень хорошенькая… Если бы я была такая, Агафон Павлыч не уехал бы в Петербург. Вы
на ней женитесь? Да? Вы о ней думали
все время? Как приятно думать о любимом человеке… Точно сам лучше делаешься… Как-то немножко и стыдно, и хорошо, и хочется плакать. Вчера я долго бродила мимо дач… Везде огоньки,
все счастливы, у
всех свой угол… Как им
всем хорошо, а я должна была бродить
одна, как собака, которую выгнали из кухни. И я
все время думала…
У меня в кармане был
всего один рубль, и я колебался, как устроиться с ним: предложить дамам катанье
на лодке или «легкий» завтрак. Наденька разрешила мои сомнения.
И ведь это только так кажется, что
все это пока, так, до поры до времени, а настоящее еще будет там, впереди, — ничего не будет, кроме деликатной перемены
одной дыры
на другую.
Мне казалось, что трехтысячная толпа смотрит
на одного меня, и
все улыбаются, поглядывая
на «серого человека».
Хотя, с другой стороны, если подумать, что в России сто миллионов населения, что интеллигенции наберется около миллиона, что из этого миллиона в течение десяти лет выдвинется
всего одно или, много, два литературных дарования, — нет, эта комбинация приводила меня в отчаяние, потому что приходилось самого себя считать избранником, солью земли, тем счастливым номером,
на который падает выигрыш в двести тысяч.
Сколько людей
на Руси гибнет от жестокого пьянства, а между тем, чего, кажется, проще отказаться от
одной рюмки,
всего от
одной.
— Вы это что капризничаете? — напустилась она
на меня без всяких предисловий. — Это я сама послала вам вино…
Все равно испортилось бы. Я не пью, а мужу вредно пить.
Одним словом, вздор…
Все что-то делали, куда-то стремились, чего-то желали и
на что-то надеялись;
одна она была выкинута из этого живого круга, обреченная
на специально женскую муку мученическую.
Я понимал только
одно, что дома этот всеобъемлющий и всенаполняющий Андрей Иваныч являлся только дорогим гостем, а делала
всю «домашность»
одна Аграфена Петровна: она и дачу нанимала, и
все укладывала, и перевозила
на дачу
весь скарб, и там
все приводила в новый порядок, и делала
все так, чтобы Андрею Иванычу было и удобно, и беззаботно, и хорошо.
— Ты обратил внимание
на мой профиль? Это профиль человека, который ездит
на резине, имеет свои собственные дома, дачу в Крыму, лакея, который докладывает каждый день о состоянии погоды, —
одним словом, живет порядочным человеком. По-моему,
все зависит от профиля… Возьми историю Греции и Рима —
вся сила заключалась только в профиле.
Чтобы искупить свои прегрешения, он пускался
на отчаянное средство: навешивал
на себя
все картонки, узелки, пакеты и свертки, брал в руки саквояжи, подмышки два дамских зонтика и превращался в
одного из тех фокусников, которые вытаскивают
все эти вещи из собственного носа и с торжеством удаляются со сцены, нагруженные, как верблюды.
Просматривая Пепкину работу, я несколько раз вопросительно смотрел
на автора, — кажется, мой бедный друг серьезно тронулся.
Всех листов было шесть, и у каждого свое заглавие: «Старосветские помещики», «Ермолай и Валетка», «Максим Максимыч» и т. д. Дальше следовало что-то вроде счета из ресторана: с
одной стороны шли рубрики, а с другой — цифры.
Прежде чем писать что-нибудь, сделай сценарий: тут описание природы столько-то строк, тут выход героини, там любовная сцена, —
одним словом,
все как
на ладони.
— А как же? — удивился и обиделся солдат. — Вместях
все едем…
Одна компания. Значит, у их благородия супруга
на манер милосердной сестры, и вот они в том же роде… Уж я потрафлю, не беспокойтесь, только бы привел господь сокрушить хучь в
одном роде это самое турецкое челмо… а-ах, боже мой!..
Меня лично теперь ничто не интересовало. Война так война… Что же из этого? В сущности это была громадная комедия, в которой стороны совершенно не понимали друг друга. Наживался
один юркий газетчик — неужели для этого стоило воевать? Мной вообще овладел пессимизм, и пессимизм нехороший, потому что он развивался
на подкладке личных неудач. Я думал только о себе и этой меркой мерял
все остальное.
В течение
всего времени, как Пепко жил у меня по возвращении из Сербии, у нас не было сказано ни
одного слова о его белградском письме. Мы точно боялись заключавшейся в нем печальной правды, вернее — боялись затронуть вопрос о глупо потраченной юности. Вместе с тем и Пепке и мне очень хотелось поговорить
на эту тему, и в то же время оба сдерживались и откладывали день за днем, как это делают хронические больные, которые откладывают визит к доктору, чтобы хоть еще немного оттянуть роковой диагноз.
Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание
на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение
на всех разом, вдруг.
Вся группа должна переменить положение в
один миг ока. Звук изумления должен вырваться у
всех женщин разом, как будто из
одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть
весь эффект.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что
весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
И нарочно посмотрите
на детей: ни
одно из них не похоже
на Добчинского, но
все, даже девочка маленькая, как вылитый судья.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть
одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек
все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я
на вас
одних полагалась, как
на порядочного человека:
все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!