Неточные совпадения
Нужно признаться, что я не злоупотреблял своим влиянием, потому что мое вмешательство, очевидно,
шло в пользу только виноватой стороны, которой являлся всегда муж, а я не хотел
быть его тайным сообщником.
На лекции
идти было поздно, работа расклеилась, настроение
было испорчено, и я согласился. Да и старик все равно не уйдет. Лучше пройтись, а там можно
будет всегда бросить компанию. Пока я одевался, Порфир Порфирыч присел на мою кровать, заложил ногу на ногу и старчески дребезжавшим тенорком пропел...
А сколько по этим кладбищам гниет не успевших даже проявить себя талантов, сильных людей, может
быть, гениев, — смотришь на эти могилы и чувствуешь, что сам
идешь по дороге вот этих неудачников-мертвецов, проделываешь те же ошибки, повинуясь простому физическому закону центростремительной силы.
Все это, может
быть,
было и остроумно и справедливо, но я испытывал гнетущее настроение, отправляясь на свою первую репортерскую экскурсию. Я чувствовал себя прохвостом, который забирается самым нахальным образом прямо в храм чистой науки. Вдобавок
шел дождь, и это ничтожное обстоятельство еще больше нагоняло уныние.
Пепко
был прав, когда говорил об отсутствии у нас жизни: она
шла где-то там, далеко, вне поля нашего зрения.
Работа в газете
шла чередом. Я уже привык к ней и относился к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа
была интересная и очень полезная, потому что вводила в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко, за исключением неизменного Фрея. «Академия» попрежнему сходилась в трактире Агапыча или в портерной. Прихожу раз утром, незадолго до масленицы, с отчетом в трактир.
Решено
было справить тризну у Агапыча. Дорогой, когда мы
шли из портерной, Спирька взял меня под руку и проговорил...
— «Прощальный бенефис дивы… Патти. [Патти Аделина (1843–1919) — знаменитая итальянская оперная певица, в 60-х годах прошлого века
пела в итальянской опере в Петербурге.] уезжает…
Идет опера „Динора“ [«Динора» — комическая опера французского композитора Джакомо Мейербера (1791–1864).] Знаменитый дуэт Патти и Николини [Николини — оперный певец, француз по происхождению, муж Аделины Патти.]». Как ты полагаешь относительно этого?
Вечером мы отправились в Большой театр, где играла итальянская труппа. Билетов у нас не
было, но мы
шли с видом людей, у которых
есть абонемент. Прежде всего Пепко отправился в кассу, чтобы получить билет, — расчет
был настолько же верный, как возвращение с того света.
— Эге, тихоня… Вот оно куда дело
пошло! Там
есть некоторая белокурая Гретхен или Маргарита. Ну что же, желаю успеха, ибо не завистлив…
Желание желаний, так называет Шопенгауэр любовь, заставляет поэта писать стихи, музыканта создавать гармонические звуковые комбинации, живописца писать картину, певца
петь, — все
идет от этого желания желаний и все к нему же возвращается.
Вся эта немногосложная и ничтожная по содержанию сцена произошла на расстоянии каких-нибудь двух минут, но мне показалось, что это
была сама вечность, что я уже не я, что все люди превратились в каких-то жалких букашек, что общая зала «Розы» ужасная мерзость, что со мной под руку
идет все прошедшее, настоящее и будущее, что пол под ногами немного колеблется, что пахнет какими-то удивительными духами, что ножки Шуры отбивают пульс моего собственного сердца.
Именно черный цвет всего больше
шел к ней, и она
была так хороша, что не нуждалась в сезонных костюмах.
Весь вечер пронесся в каком-то тумане. Я не помню, о чем
шел разговор, что я сам говорил, — я даже не заметил, что Пепко куда-то исчез, и
был очень удивлен, когда лакей подошел и сказал, что он меня вызывает в буфет. Пепко имел жалкий и таинственный вид. Он стоял у буфета с рюмкой водки в руках.
—
Идите спать… А я посижу здесь… Может
быть, я вас компрометирую?
— Вы боитесь, что я опять приеду? Конечно, приеду, но на этот раз
буду умнее и не
буду лезть к нему на глаза… Хотя издали посмотреть… только посмотреть… Ведь я ничего не требую…
Идите.
Я уже
был знаменит по той простой причине, что она
шла рядом со мной и так доверчиво опиралась на мою руку.
А маленькие ножки все
шли вперед, к тому неизвестному будущему, которое должно
было разлучить нас навсегда…
— В тебе говорит зависть, мой друг, но ты еще можешь проторить себе путь к бессмертию, если впоследствии напишешь свои воспоминания о моей бурной юности. У всех великих людей
были такие друзья, которые нагревали свои руки около огня их
славы… Dixi. [Я кончил (лат.).] Да, «песня смерти» — это вся философия жизни, потому что смерть — все, а жизнь — нуль.
Итак, с романом
было все кончено. Впереди оставалось прежнее репортерство, мыканье по ученым обществам, вообще мелкий и малопроизводительный труд. А главное, оставалась связь с «академией», тем более что срок запрещения «Нашей газеты» истек, и машина
пошла прежним ходом.
Это
были первые пары той несчастной литературной
славы, которая окутывает автора, как дым фабрику.
Собственно, и к названию и к псевдониму Пепко
был совершенно равнодушен, но, кроме начинающейся
славы, он провидел и другую сторону — получение гонорара «кучкой», ибо «причиталось» по приблизительному расчету мне получить около ста рублей.
— Вы это что капризничаете? — напустилась она на меня без всяких предисловий. — Это я сама
послала вам вино… Все равно испортилось бы. Я не
пью, а мужу вредно
пить. Одним словом, вздор…
Ответ по обычаю через две недели.
Иду, имея в виду встретить того же любвеобильного старичка европейца. Увы, его не оказалось в редакции, а его место заступил какой-то улыбающийся черненький молодой человечек с живыми темными глазами. Он юркнул в соседнюю дверь, а на его место появился взъерошенный пожилой господин с выпуклыми остановившимися глазами. В его руках
была моя рукопись. Он посмотрел на меня через очки и хриплым голосом проговорил...
Просматривая Пепкину работу, я несколько раз вопросительно смотрел на автора, — кажется, мой бедный друг серьезно тронулся. Всех листов
было шесть, и у каждого свое заглавие: «Старосветские помещики», «Ермолай и Валетка», «Максим Максимыч» и т. д. Дальше следовало что-то вроде счета из ресторана: с одной стороны
шли рубрики, а с другой — цифры.
В газетах
шел набат, — Фрей
был прав.
Из Шувалова мы возвращались с Аграфеной Петровной вдвоем; дорога парком в летнюю теплую ночь
была чудная. Я находился под впечатлением сербского вечера и еще раз завидовал Пепке. Мы
шли пешком и даже немного заблудились.
Ведь в самом деле она
пойдет под окошечком, а я
буду сидеть и думать о ней.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды
пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может все сделать, все, все, все!
Наскучило
идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома
есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)