Неточные совпадения
— Полюбил
я тебя, как середа пятницу… Как увидал, так и полюбил. Сроду не видались, а увиделись — и
сказать нечего. Понял?.. Хи-хи!.. А картошку любишь? Опять не понял, служба… Хи-хи!.. Спи, дурачок.
— Ах, пес! — обругался неожиданно Вахрушка, вскакивая с порога. — Вот он к чему про картошку-то
меня спрашивал, старый черт… Ну, и задался человечек, нечего
сказать!
— Полюбился ты
мне с первого раза, Харитон Артемьич, — проговорил он ласково. — Душа нараспашку… Лишнее
скажешь: слышим — не слышим. Вы не беспокойтесь, Анфуса Гавриловна. Дело житейское.
— И то
я их жалею, про себя жалею. И Емельян-то уж в годах. Сам не маленький… Ну, вижу, помутился он, тоскует… Ну,
я ему раз и говорю: «Емельян, когда
я помру, делай, как хочешь.
Я с тебя воли не снимаю». Так и
сказал. А при себе не могу дозволить.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно
сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда в том, что
я русский немец… да!
— Страсть это
я люблю, как ты зачнешь свои загадки загадывать, Михей Зотыч. Даже мутит… ей-богу… Ну, и
скажи прямо, а то прямо ударь.
— Зятем? Тьфу!.. Тоже и
скажет человек. Разе у
меня такие зятья? Ах ты, капустный зверь!
— Ты
скажи Симону, что так нельзя…
Мне самому неловко
сказать. Совсем дурак мальчишка.
—
Я ведь не ревную, а так, к слову
сказала.
— Так вы ее, совесть-то свою, в процент отдавайте… А
я тебе
скажу пряменько, немец: не о чем нам с тобой разговоры разговаривать… так, попусту, языком болтать…
Это мой прямой интерес, и
я вам
скажу сейчас, в чем дело.
Пример:
скажу я — и
мне не поверят,
скажете вы то же самое — и вам поверят.
— Будьте осторожны… Это наш миллионер Нагибин. У него единственная дочь невеста, и он выискивает ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы женаты. Постойте,
я ему
скажу.
—
Скажи одно: ты думал когда-нибудь обо
мне?
— То у
меня и на уме… Тоже и
сказала.
— Да
я, кажется, ничего не
сказал. Вы сами можете подумать то же самое.
Нужно
сказать, что
я безумно люблю детей и вхожу до последних мелочей в воспитание своей дочери.
— Ведь она не говорит, что вы ее целовали. Ах, какой вы скрытный! Ну, уж
я вам, так и быть, сама
скажу: очень вам нравится Харитина. Конечно, родня, немножко совестно.
— Подождите
меня здесь, —
сказала Прасковья Ивановна, останавливаясь у дамской уборной. —
Я сейчас.
—
Скажи, пожалуйста, ты-то зачем здесь? Впрочем,
я видела, как ты разгуливаешь с Пашенькой. Ах ты, глупенький глупенький!.. Ну, давай, делай руку кренделем!
— Что же
я тебе
скажу, когда ты сама кругом виновата. Вперед не кокетничай. Веди себя серьезно.
— Да?
Скажите, пожалуйста, а
я и не подозревала, что она в таком положении… Значит, вам предстоят новые хлопоты.
— А ты не сердитуй, миленький… Сам кругом виноват. На себя сердишься… Нехорошо, вот что
я тебе
скажу, миленький!.. Затемнил ты образ нескверного брачного жития… да. От скверны пришел и скверну в себе принес. Свое-то гнездо постылишь, подружию слезишь и чад милых не жалеешь… Вот что
я тебе
скажу, миленький!.. Откуда пришел-то?
— Есть у
меня словечко ему
сказать… Осрамил он нас всех, вот что. Уж
я думал, думал и порешил: поеду и обругаю попа.
— Нечего
сказать, хороша мука. Удивительное это дело, Флегонт Васильич: пока хорошо с женой жил — все в черном теле состоял, а тут, как ошибочку сделал — точно дверь распахнул. Даром деньги получаю. А жену жаль и ребятишек. Несчастный
я человек… себе не рад с деньгами.
— Станет она думать обо
мне, братец! На всякий случай
скажите поклончик, что, мол, есть такой несчастный молодой человек, который жисть свою готов за вас отдать. Так и
скажите, братец.
— Чего забыл? — точно рванул Галактион. — А вот это самое… да. Ведь
я домой поехал, а дома-то и нет… жена постылая в дому… родительское благословение, навеки нерушимое… Вот
я и вернулся, чтобы
сказать… да…
сказать… Ведь все знают, — не скроешь. А только никто не знает, что у
меня вся душенька выболела.
— И
скажу! От кого плачется Серафима Харитоновна? От кого дом у
меня пустует? Кто засиротил малых детушек при живом отце-матери? От кого мыкается по чужим дворам Емельянова жена, как беспастушная скотина? Вся семья врозь пошла.
— Ну, милый зятек, как мы будем с тобой разговаривать? — бормотал он, размахивая рукой. — Оно тово… да… Наградил господь
меня зятьками, нечего
сказать. Один в тюрьме сидит, от другого жена убежала, третий… Настоящий альбом! Истинно благословил господь за родительские молитвы.
— Что же,
я и уйду, — согласился Харитон Артемьич. — Тошно
мне глядеть-то на всех вас. Разорвал бы, кажется, всех. Наградил господь. Что
я тебе по-настоящему-то должен
сказать, Галактион? Какие-такие слова
я должон выговаривать? Да
я…
— Сам же запустошил дом и сам же похваляешься. Нехорошо, Галактион, а за чужие-то слезы бог найдет. Пришел ты, а того не понимаешь, что
я и разговаривать-то с тобой по-настоящему не могу. Я-то
скажу правду, а ты со зла все на жену переведешь. Мудрено с зятьями-то разговаривать. Вот выдай свою дочь, тогда и узнаешь.
— Да что ты из
меня жилы тянешь… Уходи, ежели хочешь быть цел! Так и своей Прасковье Ивановне
скажи! Одним словом, убирайся ко всем чертям!
— Вы-то как знаете, Галактион Михеич, а
я не согласен, что касаемо подсудимой скамьи. Уж вы
меня извините, а
я не согласен. Так и Прасковье Ивановне
скажу. Конечно, вы во-время из дела ушли, и вам все равно… да-с. Что касаемо опять подсудимой скамьи, так от сумы да от тюрьмы не отказывайся. Это вы правильно. А Прасковья Ивановна говорит…
— Знаю.
Я ему это сам
сказал. Все-таки знаешь…
— Э, вздор!.. Так, зря болтают.
Я тебе
скажу всего одно слово: Мышников. Понял? У нас есть адвокат Мышников. У него, брат, все предусмотрено… да.
Я нарочно заехал к тебе, чтобы предупредить, а то ведь как раз горячку будешь пороть.
— Вы хотите
сказать, что это свинство? — поправил доктор. — Может быть, вы хотите к этому прибавить, что
я пьяница? И в том и в другом случае вы будете правы, хотя…
Я еще выпью плутократского коньячку.
— А вот и пустит. И еще спасибо
скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый не
скажет. Ну, а тут
я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так не пошла бы к твоей мамыньке. Так
я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет… И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?
— А знаешь, что
я тебе
скажу, — заметил однажды Штофф, следивший за накипавшею враждой Мышникова и Галактиона, — ведь вы будете потом закадычными друзьями… да.
— А за доктора… Значит, сама нашла свою судьбу. И то
сказать, баба пробойная, — некогда ей горевать. А
я тут встретил ее брата, Голяшкина. Мы с ним дружки прежде бывали. Ну, он
мне все и обсказал. Свадьба после святок… Что же, доктор маху не дал. У Прасковьи Ивановны свой капитал.
—
Я знаю ее характер: не пойдет… А поголодает, посидит у хлеба без воды и выкинет какую-нибудь глупость. Есть тут один адвокат, Мышников, так он давно за ней ухаживает. Одним словом, долго ли до греха? Так вот
я и хотел предложить с своей стороны… Но от меня-то она не примет. Ни-ни! А ты можешь так
сказать, что много был обязан Илье Фирсычу по службе и что мажешь по-родственному ссудить. Только требуй с нее вексель, a то догадается.
— Ах, сколько дела! — повторял он, не выпуская руки Галактиона из своих рук. — Вы
меня, господа, оттерли от банка, ну, да
я и не сержусь, — где наше не пропало? У
меня по горло других дел.
Скажите, Луковников дома?
Нет,
я пришел
сказать тебе, что ненавижу тебя… всю ненавижу… и себя ненавижу…
— Ох, тоже и
скажет! На што
мне и лицо это самое? Провалилась бы
я, кажется, скрозь землю, а ты: из лица не совсем!
— Сестрица, и что
я вам
скажу.
— Они-с…
Я ведь у них проживаю и все вижу, а
сказать никому не смею, даже богоданной маменьке. Не поверят-с. И даже
меня же могут завинить в напраслине. Жена перед мужем всегда выправится, и
я же останусь в дураках. Это
я насчет Галактиона, сестрица. А вот ежели бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним, так собственноручно увидели бы всю грусть. Весьма жаль.
— Ну вас совсем! Отстаньте! Не до вас! С пустяками только пристаешь. У
меня в башке-то столбы ходят от заботы, а вы разные пустяки придумываете. Симке
скажи, промежду прочим, что
я ее растерзаю.
— Подлецы все — вот что
я тебе
скажу, милый зятюшка. Вот ты
меня и чаем угощаешь, и суетишься, наговариваешь: «тятенька! тятенька!» — а черт тебя знает, какие у тебя узоры в башке… да.
— Н-но-о? Ведь в кои-то веки довелось испить дешевки. Михей-то Зотыч, тятенька, значит, в Шабрах строится, Симон на новой мельнице, а мы, значит, с Емельяном в Прорыве руководствуем… Вот
я и вырвался. Ах, братец ты мой, Галактион Михеич, и что вы только придумали! Уж можно
сказать, што уважили вполне.
Ты своим-то жидам
скажи это, — вот, мол, какое слово
мне родитель
сказал.
— Да? А
я вам
скажу, кто этот мерзавец.