Галактион молча поклонился и вышел. Это была последняя встреча. И только когда он вышел, Устенька поняла, за что так любили его женщины. В нем была эта покрывающая, широкая мужская ласка, та скрытая сила, которая неудержимо влекла к себе, — таким людям женщины умеют прощать все, потому что только около них
чувствуют себя женщинами. Именно такою женщиной и почувствовала себя Устенька.
— Зачем говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «Любовь? Что такое — любовь?» Я думаю об этом с тринадцати лет, с того дня, когда впервые
почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я не умею думать ни о чем, кроме этого.
Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится,
чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «сила», он ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы.
Я вдруг перестала быть девушкой, жившею в своих мечтах и думах, и
почувствовала себя женщиной, которой нечто дано и с которой, по вере моей, нечто спросится за гробом.
Он выпрямился, поправил очки. Потом представил мать, с лиловым, напудренным лицом, обиженную тем, что постарела раньше, чем перестала
чувствовать себя женщиной, Варавку, круглого, как бочка…
Неточные совпадения
По-видимому, эта
женщина представляла
собой тип той сладкой русской красавицы, при взгляде на которую человек не загорается страстью, но
чувствует, что все его существо потихоньку тает.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я
чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу
женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Она
чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет в силах променять его на позорное положение
женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой
себя.
Краска даже ударила в его бледное, изнуренное лицо. Но, проговаривая последнее восклицание, он нечаянно встретился взглядом с глазами Дуни, и столько, столько муки за
себя встретил он в этом взгляде, что невольно опомнился. Он
почувствовал, что все-таки сделал несчастными этих двух бедных
женщин. Все-таки он же причиной…
Базаров встал. Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединённой комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание. Одинцова не шевелилась ни одним членом, но тайное волнение охватывало ее понемногу… Оно сообщилось Базарову. Он вдруг
почувствовал себя наедине с молодою, прекрасною
женщиной…