Неточные совпадения
— Да видно по обличью-то…
Здесь все пшеничники живут, богатей, а у тебя скула не по-богатому: может, и хлеб с хрустом
ел да с мякиной.
Купечество составляло
здесь все, и в целом уезде не
было ни одного дворянского имения.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки не сказал. Что болтать прежде времени? Он шел опять по Хлебной улице и думал о том, как
здесь все переменится через несколько лет и что главною причиной перемены
будет он, Михей Зотыч Колобов.
—
Здесь, говорит, жить
будут.
— Неужто мы
здесь будем жить? — капризно спрашивала она мужа.
Постройка новой мельницы отозвалась в Суслоне заметным оживлением, особенно по праздникам, когда гуляли
здесь обе вятские артели. Чувствовалось, что делалось какое-то большое дело, и все ждали чего-то особенного.
Были и свои скептики, которые сомневались, выдержит ли старый Колобов, — очень уж большой капитал требовался сразу. В качестве опытного человека и родственника писарь Замараев с большими предосторожностями завел об этом речь с Галактионом.
Начать с того, что мельницу он считал делом так себе, пока, а настоящее
было не
здесь.
Эти слова каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать
здесь было нечего, — и без него отец с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона последнее предприятие: он хотел открыть дорогу зауральской крупчатке туда, на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно
было только предупредить других, чтобы снять сливки.
— Ах, папаша, даже рассказывать стыдно, то
есть за себя стыдно. Там настоящие дела делают, а мы только мух
здесь ловим. Там уж вальцовые мельницы строят… Мы на гроши считаем, а там счет идет на миллионы.
Бойкая жизнь Поволжья просто ошеломила Галактиона. Вот это, называется, живут вовсю. Какими капиталами ворочают, какие дела делают!.. А
здесь и развернуться нельзя: все гужом идет. Не ускачешь далеко. А там и чугунка и пароходы. Все во-время, на срок. Главное, не
ест перевозка, — нет месячных распутиц, весенних и осенних, нет летнего ненастья и зимних вьюг, — везде скатертью дорога.
— А какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек
был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте. У нас
здесь и капитал-то у кого
есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
— И то для вас
будет выгоднее, чем сидеть
здесь и ждать у моря погоды. Поверьте мне. А я вас устрою.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею. Ее заветною мечтой
было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все
здесь останется, — только бы уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей в самых радужных красках.
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе,
была уже
здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что
здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу конец. В большой столовой во всю стену
был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина
был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
— Что же тут особенного? — с раздражением ответила она. —
Здесь все
пьют. Сколько раз меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И мне это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя. Я люблю кутить.
Скоро замелькали желтые огоньки потонувшей в глубоком снегу Кунары. Деревня
была небольшая, но богатая, как все раскольничьи деревни. Она пользовалась плохою репутацией, как притон бродяг. Искони
здесь утвердился своеобразный кустарный промысел приготовления домашним способом ассигнаций. Потом эти «кунарские деньги» уходили в безграмотную орду.
Здесь Галактиона нашла Харитина. Она шла, обмахиваясь веером, с развязностью и шиком настоящей клубной дамы. Великолепное шелковое платье тащилось длинным шлейфом, декольтированные плечи, голые руки — все
было в порядке. Но красивое лицо
было бледно и встревожено. Она сначала прошла мимо, не узнав Галактиона, а потом вернулась и строго спросила...
— Каков уж
есть. Знаю только одно, что мне
здесь нечего делать.
В одно прекрасное утро
была запряжена заслуженная кобыла, и поп Макар покатил в Заполье.
Здесь он прежде всего толкнулся к соборному протопопу, с которым вместе учился в семинарии, и по пунктам изложил нанесенную Полуяновым обиду.
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя.
Было время, да отошло… да… У него опять заходил в голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча, да не
здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
Завтрак
был простой, но Галактиону показалось жуткой царившая
здесь чопорность, и он как-то сразу возненавидел белобрысую англичанку, смотревшую на него, как на дикаря. «Этакая выдра!» — думал Галактион, испытывая неловкое смущение, когда англичанка начинала смотреть на него своими рыбьими глазами. Зато Устенька так застенчиво и ласково улыбалась ему.
Но, перебирая свою жизнь, она не находила ничего подходящего, за исключением отношений к Галактиону, да и
здесь ничего серьезного не
было, кроме самой обыкновенной девичьей глупости.
Да,
здесь будут вершиться миллионные дела, решаться судьба громадного края и сосредоточиваться самые жгучие интересы всех прикосновенных к коммерции людей.
— Ну, ничего, выучимся… Это карта Урала и прилегающих к нему губерний, с которыми нам и придется иметь дело. У нас своя география. Какие все чудные места!.. Истинно страна, текущая млеком и медом.
Здесь могло бы благоденствовать население в пять раз большее… Так, вероятно, и
будет когда-нибудь, когда нас не
будет на свете.
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что в конце концов он должен
был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости, не останавливающейся ни перед чем. Ничего подобного раньше не бывало, и купеческие дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то, что винное дело — только ничтожная часть других финансовых операций и что новый банк является
здесь страшною силой, как хорошая паровая машина.
Здесь уже
была другая стройка, чем на Ключевой: избенки маленькие, крыши соломенные, надворные постройки налажены кое-как из плетня, глины и соломы.
— Ничего не кажется, а только ты не понимаешь. Ведь ты вся пустая, Харитина… да. Тебе все равно: вот я сейчас сижу, завтра
будет сидеть
здесь Ечкин, послезавтра Мышников. У тебя и стыда никакого нет. Разве девушка со стыдом пошла бы замуж за пьяницу и грабителя Полуянова? А ты его целовала, ты… ты…
Кочетов с удовольствием ехал каждый раз к своей больной и проводил
здесь больше времени, чем
было нужно. Тарас Семеныч встречал его умоляющими глазами, так что доктору делалось даже совестно.
— И то поговаривают, Галактион Михеич. Зарвался старичок… Да и то сказать, горит у нас работа по Ключевой. Все так и рвут… Вот в Заполье вальцовая мельница Луковникова, а другую уж строят в верховье Ключевой. Задавят они других-то крупчатников… Вот уж
здесь околачивается доверенный Луковникова: за нашею пшеницей приехал. Своей-то не хватает… Что только
будет, Галактион Михеич. Все точно с ума сошли, так и рвут.
Конечно, все это
было глупо, но уж таковы свойства всякой глупости, что от нее никуда не уйдешь. Доктор старался не думать о проклятом письме — и не мог. Оно его мучило, как смертельный грех. Притом иметь дело с открытым врагом совсем не то, что с тайным, да, кроме того,
здесь выступали против него целою шайкой. Оставалось выдерживать характер и ломать самую дурацкую комедию.
Он вот
здесь, на Городище, только чувствовал себя дома и
был рад, что город далеко.
Целый день Галактион ходил грустный, а вечером, когда зажгли огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот
здесь сидела Харитина, вот на этом диване она спала, — все напоминало ее, до позабытой на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго
пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно
будет лечь спать. Бывают такие проклятые дни.
В Тюмени Галактион встретил Ечкина, который хлопотал
здесь по каким-то своим делам, — не
было, кажется, в России города, где у Ечкина не
было бы дел. Он разыскал Галактиона на пристани, где ремонтировался пароход.
— Главное, помните, что
здесь должен
быть особый тип парохода, принимая большую быстроту, чем на Волге и Каме. Корпус должен
быть длинный и узкий… Понимаете, что он должен идти щукой… да. К сожалению, наши инженеры ничего не понимают и держатся старинки.
— Уж так бы это
было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня
здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
Здесь тебе говорили: нет ни немцев, ни жидов, ни славян, а
есть просто люди, люди хорошие и дурные…
Конечно, ничего систематического
здесь не могло
быть, и все дело сводилось на то, чтобы с большею или меньшею ловкостью «воспользоваться моментом», как говорил Харченко.
Здесь Устенька прошла целый курс знаний, которых нельзя получить
было нигде больше.
Доктор продолжал сидеть в столовой,
пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему
здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то меньше, то больше, что буфет делал напрасные попытки твердо стоять на месте, что потолок то уходил кверху, то спускался к самой его голове. Он очнулся, только когда к нему на плечо легла чья-то тяжелая рука и сердитый женский голос проговорил...
— Завернул поглядеть, как мы
будем народ кормить? Все, брат, земство орудует… От казны способие выхлопотали, от партикулярных лиц имеем тоже. Как же!.. Теперь вот
здесь будем кормить, а там деньгами.
— Это приходило само несчастие, — проговорил Стабровский, глядя на дверь. — А знаете, Устенька, она
была дивно хороша вот сейчас,
здесь, хороша своим женским героизмом.
— А вот и знаю!.. Почему, скажи-ка, по ту сторону гор, где и земли хуже, и народ бедный, и аренды большие, — там народ не голодует, а
здесь все
есть, всего бог надавал, и мужик-пшеничник голодует?.. У вас там Строгановы берут за десятину по восемь рублей аренды, а в казачьих землях десятина стоит всего двадцать копеек.
Мышников ничего не ответил. Он боялся смерти и теперь находился под впечатлением того, что она
была вот
здесь. Он даже чувствовал, как у него мурашки идут по спине. Да, она пронеслась
здесь, дохнув своим леденящим дыханием.
Пароход приближался. Можно уже
было рассмотреть и черную трубу, выкидывавшую черную струю дыма, и разгребавшие воду красные колеса, и три барки, тащившиеся на буксире. Сибирский хлеб на громадных баржах доходил только до Городища, а
здесь его перегружали на небольшие барки. Михея Зотыча беспокоила мысль о том, едет ли на пароходе сам Галактион, что
было всего важнее. Он снял даже сапоги, засучил штаны и забрел по колена в воду.