Неточные совпадения
— Полюбил я тебя, как середа пятницу… Как увидал, так и полюбил. Сроду не видались, а увиделись — и сказать нечего. Понял?.. Хи-хи!.. А картошку
любишь? Опять не понял, служба… Хи-хи!.. Спи, дурачок.
— А этого самого бродяги. В тоску меня вогнал своими словами. Я всю ночь, почитай, не спал. И все загадки загадывает. «А картошку, грит,
любишь?» Уж я думал, думал, к чему это он молвил, едва догадался. Он это про бунт словечко закинул.
Стряпка Аграфена ужасно
любит лошадей и страшно мучается, когда на дворе начинают тиранить какую-нибудь новокупку, как сейчас. Главное, воротился Лиодор на грех: забьет он виноходца, когда расстервенится. Не одну лошадь уходил, безголовый.
— Вот это я
люблю! — поддержал его хозяин. — Я сам, брат, не
люблю все эти трень-брень, а все бабы моду придумывают. Нет лучше закуски, как ржаная корочка с сольцой да еще с огурчиком.
— Да ты не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч, вот и моя хозяйка. Прошу
любить да жаловать… Вот ты не дождался нас, а то мы бы как раз твоему Галактиону в самую пору.
Любишь чужого дедушку, Устюша?
— А я тебе гостинца привезу в другой раз, — пробовал задобрить гость упрямившуюся маленькую хозяйку. —
Любишь пряники?
Дед не
любил говорить о своем прошлом.
— Э-э… Шахма
любит карта… Один карта на левой нога, другой карта на правой нога. Купца много смеял, а Шахма много платил… Исправник
любит деньга Шахма… Шахма
любит исправник.
Этот Шахма был известная степная продувная бестия; он
любил водить компанию с купцами и разным начальством. О его богатстве ходили невероятные слухи, потому что в один вечер Шахма иногда проигрывал по нескольку тысяч, которые платил с чисто восточным спокойствием. По наружности это был типичный жирный татарин, совсем без шеи, с заплывшими узкими глазами. В своей степи он делал большие дела, и купцы-степняки не могли обойти его власти. Он приехал на свадьбу за триста верст.
— Просим
любить и жаловать, Флегонт Васильич.
Он даже начинал ее
любить за ее безответность и за страстную любовь.
— Ты меня
любишь, да? Немножечко? — шептала она, сгорая от нахлынувшего на нее счастия.
— Страсть это я
люблю, как ты зачнешь свои загадки загадывать, Михей Зотыч. Даже мутит… ей-богу… Ну, и скажи прямо, а то прямо ударь.
Она больше не робела перед мужем и с затаенною радостью чувствовала, что он начинает ее
любить.
— Нет, я так, к примеру. Мне иногда делается страшно. Сама не знаю отчего, а только страшно, страшно, точно вот я падаю куда-то в пропасть. И плакать хочется, и точно обидно за что-то. Ведь ты сначала меня не
любил. Ну, признайся.
— Как же ты мог
любить, когда совсем не знал меня? Да я тебе и не нравилась. Тебе больше нравилась Харитина. Не отпирайся, пожалуйста, я все видела, а только мне было тогда почти все равно. Очень уж надоело в девицах сидеть. Тоска какая-то, все не мило. Я даже злая сделалась, и мамаша плакала от меня. А теперь я всех
люблю.
Да, она была счастлива и чувствовала, что все ее
любят, даже старик Михей Зотыч.
Она понимала, что он
любит собственно не ее, а тех будущих внучат, которых она подарит ему.
— Не
любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А вот я так не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно мне нисколько.
— Милый, милый! — шептала она в исступлении, закрывая глаза. — Только один раз. Разве та, другая, умеет
любить? А я-то тосковала по нем, я-то убивалась!
— Нет здесь никакой Харитины. Харитина там, где ее
любят.
— Ты меня будешь помнить, — повторила несколько раз Харитина, давая отцу нюхать спирт. — Я не шутки с тобой шутила. О, как я тебя
люблю, несчастный!
Старшему сыну Серафимы было уже четыре года, его звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то есть родившиеся через год одна после другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни
любила мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других
любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
— Денежка счет
любит, — бормотал старик.
Галактион
любил тещу, как родную мать, и рассказал ей все. Анфуса Гавриловна расплакалась, а потом обрадовалась, что зять будет жить вместе с ними. Главное — внучата будут тут же.
— Ну, а что зелье-то наше? — сурово спросила ее Анфуса Гавриловна, — она все больше и больше не
любила Харитину.
— А помнишь, дурачок, как я тебя целовала? Я тебя все еще немножко
люблю… Приезжай ко мне с визитом. Поговорим.
Было часов одиннадцать, и Евлампия Харитоновна еще спала, чему Галактион был рад. Он не
любил эту модницу больше всех сестер. Такая противная бабенка, и ее мог выносить только один Штофф.
— Одного у нас нет, — проговорил хозяин, заметив, как гость оглядывает обстановку. — Недостает деточек… А я так
люблю детей. Да… Вот у вас целых трое.
— Господа, я привел к вам дорогого гостя! — громко отрекомендовал Штофф своего спутника. — Прошу
любить и жаловать!
— Что же тут особенного? — с раздражением ответила она. — Здесь все пьют. Сколько раз меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И мне это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя. Я
люблю кутить.
— Подожди, — говорил он. — Я знаю, что это пустяки… Тебе просто нужно было кого-нибудь
любить, а тут я подвернулся…
— Тогда я была девчонкой и не знала, что такое значит
любить… да. А теперь я… я тебя не
люблю…
— Не
люблю… не
люблю, — повторяла она и даже засмеялась, как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки не
люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!.. Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно
любил, так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион… вот и сейчас тошно.
Эта первая неудачная встреча не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону, как человек совершенно другого, неизвестного ему мира. Доктор постоянно был под хмельком и
любил поговорить на разные темы, забывая на другой день, о чем говорилось вчера.
— По необходимости, Тарас Семеныч, по необходимости… А сам я больше всего простоту
люблю. Отдохнул у вас… Вот и с Устенькой вашей познакомился. Какая милая девочка!
Он без ума ее
любит, как и вы, и недавно выписал для ее воспитания англичанку прямо из Англии.
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он
любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает, то и хорошо. Все дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
Нужно сказать, что я безумно
люблю детей и вхожу до последних мелочей в воспитание своей дочери.
Галактион был другого мнения и стоял за бабушку. Он не мог простить Агнии воображаемой измены и держал себя так, точно ее и на свете никогда не существовало. Девушка чувствовала это пренебрежение, понимала источник его происхождения и огорчалась молча про себя. Она очень
любила Галактиона и почему-то думала, что именно она будет ему нужна. Раз она даже сделала робкую попытку объясниться с ним по этому поводу.
Агния молча проглотила эту обиду и все-таки не переставала
любить Галактиона. В их доме он один являлся настоящим мужчиной, и она
любила в нем именно этого мужчину, который делает дом. Она тянулась к нему с инстинктом здоровой, неиспорченной натуры, как растение тянется к свету. Даже грубая несправедливость Галактиона не оттолкнула ее, а точно еще больше привязала. Даже Анфуса Гавриловна заметила это тяготение и сделала ей строгий выговор.
Ведь умный человек, а того не понимает, что я его не
люблю, а просто извожу для собственного удовольствия.
А разве я обязана всех
любить?
А она-то как его
любила!..
Перед Ильиным днем поп Макар устраивал «помочь». На покос выходило до полуторых сот косцов. Мужики
любили попа Макара и не отказывались поработать денек. Да и как было не поработать, когда поп Макар крестил почти всех косцов, венчал, а в будущем должен был похоронить? За глаза говорили про попа то и се, а на деле выходило другое. Теперь в особенности популярность попа Макара выросла благодаря свержению ига исправника Полуянова.
— А ежели я его
люблю, вот этого самого Галактиона? Оттого я женил за благо время и денег не дал, когда в отдел он пошел… Ведь умница Галактион-то, а когда в силу войдет, так и никого бояться не будет. Теперь-то вон как в нем совесть ходит… А тут еще отец ему спуску не дает. Так-то, отче!
Если бы Серафима по-настоящему
любила детей, так никогда бы так не сделала.
Даже мисс Дудль благоволила к нему, и Стабровский
любил подшутить над нею по этому поводу, когда не было девочек.