Неточные совпадения
Вахрушка даже сел на своем конике, пораженный наблюдательностью неизвестного бродяги. Вот так старичонко задался: на два аршина под землей
все видит. Вахрушка в
конце концов рассердился...
Эта сцена более
всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку, как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до
конца и ничем не выдал своего настроения.
Он прикинул еще раньше центральное положение, какое занимал Суслон в бассейне Ключевой, — со
всех сторон близко, и хлеб сам придет. Было бы кому покупать. Этак, пожалуй, и Заполью плохо придется. Мысль о повороте торжка сильно волновала Михея Зотыча, потому что в этом заключалась смерть запольским толстосумам: копеечка с пуда подешевле от провоза — и
конец. Вот этого-то он и не сказал тогда старику Луковникову.
Галактиона удивило, что
вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу
конец. В большой столовой во
всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
Винокуренный завод интересовал Галактиона и без этих указаний. Главное затруднение при выяснении дела заключалось в том, что завод принадлежал Бубнову наполовину с Евграфом Огибениным, давно уже пользовавшимся невменяемостью своего компаньона и ловко хоронившим
концы. Потом оказалось, что и сам хитроумный Штофф тоже был тут при чем-то и потому усиленно юлил перед Галактионом. Все-таки свой человек и, в случае чего, не продаст. Завод был небольшой, но давал солидные средства до сих пор.
— Ха-ха! Мне нравится этот вежливый способ грабежа. Да… Не только ограбят, но еще спросят, с которого
конца.
Все по закону, главное… Ах, милые люди!
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка
все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает, то и хорошо.
Все дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под
конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
В зале делалось душно, особенно когда зажгли лампы. Свидетелям не было
конца.
Все самые тайные подвиги Полуянова выплывали на свет божий. Свидетельствовала крестьяне, мещане, мелкие и крупные купцы, какие-то бабы-торговки, —
все это были данники Полуянова, привыкшие ему платить из года в год. Страница за страницей развертывалась картина бесконечного сибирского хищения. Многое Полуянов сам забыл и с удивлением говорил...
— Э,
все равно, — один
конец! Тошно мне!
— А я тебя раньше, Галактион, очень боялась, — откровенно признавалась она. — И не то чтобы боялась по-настоящему, а так, разное в голову лезло. Давно бы следовало к тебе переехать — и
всему конец.
По-настоящему-то как бы следовало сделать: повесить замочек на
всю эту музыку — и
конец тому делу, да лиха беда, что я не один — компаньоны не дозволят.
Охватившая
весь край хлебная горячка сказывалась в целом ряде таких жертв, другие стояли уже на очереди, а третьи готовились к неизбежному
концу.
Лучше
всех держала себя от начала до
конца Харитина. Она даже решила сгоряча, что
все деньги отдаст отцу, как только получит их из банка. Но потом на нее напало раздумье. В самом деле, дай их отцу, а потом и поминай, как звали.
Все равно десятью тысячами его не спасешь. Думала-думала Харитина и придумала. Она пришла в кабинет к Галактиону и передала
все деньги ему.
Даже старая нянька Матрена, примирившаяся в
конце концов с тем, чтобы Устенька жила в ученье у поляков, и та была сейчас за нее. Что же, известно, что барышня Дидя порченая, ну, а только это самые пустяки. Всего-то дела свозить в Кунару, там один старичок юродивый всякую болезнь заговаривает.
Полуянов говорил
все время о прошлом, а Прохоров о настоящем. Оба слушали только себя, хотя под
конец Прохоров и взял перевес. Очень уж мудреные вещи творились в Заполье.
Чем дальше подвигался Полуянов, тем больше находил недостатков и прорух в крестьянском хозяйстве. И земля вспахана кое-как, и посевы плохи, и земля пустует, и скотина затощала. Особенно печальную картину представляли истощенные поля, требовавшие удобрения и не получавшие его, — в этом благодатном краю и знать ничего не хотели о каком-нибудь удобрении. До сих пор спасал аршинный сибирский чернозем. Но ведь
всему бывает
конец.
— Так, так, — повторял он, качая в такт рассказа головой. —
Все по-новому у вас… да. Только ведь палка о двух
концах и по закону бывает… дда-а.
— Чего тут помаленьку! — вступился не утерпевший Симон. — Совсем
конец приходит, Тарас Семеныч… Тятенька-то забрал
все деньги за сгоревшие мельницы и ушел с ними в скиты, а мы вот тут и выворачивайся, как знаешь.
Стабровский никогда и ничего не делал даром, и Устенька понимала, что, сближаясь с Харченкой, он, с одной стороны, проявлял свою полную независимость по отношению к Мышникову, с другой — удовлетворял собственному тяготению к общественной деятельности, и с третьей — организовал для своей Диди общество содержательных людей. В логике Стабровского
все в
конце концов сводилось к этой Диде, которая была уже взрослою барышней.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было
конца.
Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки
все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
Мышникова больше
всего занимал вопрос о том, откуда Галактион мог достать денег. Ведь на худой
конец нужно двести — триста тысяч.
И ловко я
все устроил, так ловко, что, кажется, никакие бы следователи в мире не нашли
концов.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «
Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!