Неточные совпадения
— Он и то с бурачком-то ворожил
в курье, — вступился молодой парень с рябым лицом. — Мы, значит, косили, а с угору и видно, как по осокам он ходит… Этак из-под
руки приглянет на реку, а потом присядет и
в бурачок себе опять глядит. Ну, мы его и взяли, потому… не прост человек. А
в бурачке у него вода…
Анфуса Гавриловна все это слышала
из пятого
в десятое, но только отмахивалась обеими
руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала
в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
Из приходивших
в малыгинский дом большинство были купцы средней
руки.
— Во-первых, родитель, у Ермилыча мельница-раструска и воды требует вдвое меньше, а потом Ермилыч вечно судится с чураковскими мужиками из-за подтопов. Нам это не
рука. Здешний народ бедовый, не вдруг уломаешь.
В Прорыве вода идет трубой, только косою плотиной ее поджать.
Галактион объяснил, и писарь только развел
руками. Да, хитрая штучка, и без денег и с деньгами. Видно, не старые времена, когда деньги
в землю закапывали да по подпольям прятали. Вообще умственно. Писарь начинал смотреть теперь на Галактиона с особенным уважением, как на человека, который
из ничего сделает, что захочет. Ловкий мужик, нечего оказать.
Дальше вынесли
из кошевой несколько кульков и целую корзину с винами, — у Штоффа все было обдумано и приготовлено. Галактион с каким-то ожесточением принялся за водку, точно хотел кому досадить. Он быстро захмелел, и дальнейшие события происходили точно
в каком-то тумане. Какие-то девки пели песни, Штофф плясал русскую, а знаменитая красавица Матрена сидела рядом с Галактионом и обнимала его точеною белою
рукой.
Его неожиданное появление
в малыгинском доме произвело настоящий переполох, точно вошел разбойник. Встретившая его на дворе стряпка Аграфена только ахнула, выронила
из рук горшок и убежала
в кухню. Сама Анфуса Гавриловна заперлась у себя
в спальне. Принял зятя на террасе сам Харитон Артемьич, бывший, по обыкновению, навеселе.
Только раз Галактион видел Стабровского вышибленным
из своей рабочей колеи. Он сидел у себя
в кабинете за письменным столом и, закрыв лицо
руками, глухо рыдал.
В первый момент доктор хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток
в этом направлении и даже приходил с письмом
в руке в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его
из недоумения. Вернувшись как-то
из клуба, она вызывающе проговорила...
Полуянов как-то совсем исчез
из поля зрения всей родни. О нем не говорили и не вспоминали, как о покойнике, от которого рады были избавиться. Харитина время от времени получала от него письма, сначала отвечала на них, а потом перестала даже распечатывать.
В ней росло по отношению к нему какое-то особенно злобное чувство. И находясь
в ссылке, он все-таки связывал ее по
рукам и по ногам.
Газета у Замараева вывалилась
из рук сама собой, точно дунуло вихрем. Знакомый голос сразу привел его
в сознание. Он выскочил из-за своей конторки и бросился отнимать странника
из рук услужающего.
Эта фраза привела Кочетова
в бешенство. Кто смеет трогать его за
руку? Он страшно кричал, топал ногами и грозил убить проклятого жида. Старик доктор покачал головой и вышел
из комнаты.
Это была Аграфена. Она
в следующий момент взяла доктора под
руку и повела
из столовой. Он попробовал сопротивляться, но, посмотрев на бутылку, увидел, что она пуста, и только махнул
рукой.
Галактиону приходилось только соглашаться. Да как и было не согласиться, когда все дело висело на волоске? Конечно, было жаль выпускать
из своих
рук целую половину предприятия, но зато можно было расширить дело. А главное заключалось
в том, что компаньоны-пароходчики составляли большинство
в банковском правлении и могли,
в случае нужды, черпать
из банка, сколько желали.
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он не убежал, доктор запер все двери
в комнате и опять стал у окна, —
из окна-то он его уже не выпустит. А там, на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть Бубнов. Это уже было совсем смешно. Глупцы они, только теперь увидели его! Доктор стоял у окна и раскланивался с публикой, прижимая
руку к сердцу, как оперный певец.
Собственно, хлебом Замараев начал заниматься «из-за
руки», благодаря Ермилычу, устроившему
в Заполье разные хлебные «комиссии».
Недоразумение выходило все из-за того же дешевого сибирского хлеба. Компаньоны рассчитывали сообща закупить партию, перевести ее по вешней воде прямо
в Заполье и поставить свою цену. Теперь благодаря пароходству хлебный рынок окончательно был
в их
руках. Положим, что наличных средств для такой громадной операции у них не было, но ведь можно было покредитоваться
в своем банке. Дело было вернее смерти и обещало страшные барыши.
Полуянов ничего не ответил, продолжая хмуриться. Видимо, он был не
в духе, и присутствие Харитины его раздражало, хотя он сам же потащил ее. Он точно сердился даже на реку, на которую смотрел из-под
руки с каким-то озлоблением. Под солнечными лучами гладкое плесо точно горело
в огне.
— И окажу… — громко начал Полуянов, делая жест
рукой. — Когда я жил
в ссылке, вы, Галактион Михеич, увели к себе мою жену… Потом я вернулся
из ссылки, а она продолжала жить. Потом вы ее прогнали… Куда ей деваться? Она и пришла ко мне… Как вы полагаете, приятно это мне было все переносить? Бедный я человек, но месть я затаил-с… Сколько лет питался одною злобой и, можно сказать, жил ею одной. И бедный человек желает мстить.
Когда Полуянов выходил
из каюты, он видел, как Галактион шел по палубе, а Харитина о чем-то умоляла его и крепко держала за
руку. Потом Галактион рванулся от нее и бросился
в воду. Отчаянный женский крик покрыл все.
Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич //
Из тарантаса выпрыгнул, // К крестьянам подошел: // Как лекарь,
руку каждому // Пощупал,
в лица глянул им, // Схватился за бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий // По утреннему воздуху // Раскатываться стал…
Крестьяне речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то
в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он против барина // На животе лежал, //
В глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо к барину — // Хвать карандаш
из рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных вестей, бессовестных // Про нас не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?
Так вот что с парнем сталося. // Пришел
в село да, глупенький, // Все сам и рассказал, // За то и сечь надумали. // Да благо подоспела я… // Силантий осерчал, // Кричит: «Чего толкаешься? // Самой под розги хочется?» // А Марья, та свое: // «Дай, пусть проучат глупого!» // И рвет
из рук Федотушку. // Федот как лист дрожит.
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие
из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к
руке. Еремеевна взяла место
в стороне и, сложа
руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я
в сердцах с одного разу не вышиб
из тебя духу. Тут уж
руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.