Неточные совпадения
Темная находилась рядом со сторожкой,
в которой жил Вахрушка. Это
была низкая и душная каморка с соломой на полу. Когда Вахрушка толкнул
в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому
в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя
дома.
Весь второй этаж
был устроен на отличку: зал, гостиная, кабинет, столовая, спальня, — все по-богатому, как
в первых купеческих
домах.
— Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас
в Заполье по-богатому все
дома налажены, так оно и совестно свиньей
быть.
Старик шел не торопясь. Он читал вывески, пока не нашел то, что ему нужно. На большом каменном
доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и
было ему нужно.
В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв голову, когда вошел странник, он машинально взял из деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Михей Зотыч
был один, и торговому
дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся
в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже
был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как ни
в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе
в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
Из приходивших
в малыгинский
дом большинство
были купцы средней руки.
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна
была взята из огибенинского
дома, хотя и состояла
в нем на положении племянницы. Поэтому на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с большим апломбом, как один из ближайших родственников. Он относился ко всем свысока, как к дикарям, и чувствовал себя на одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
В писарском
доме теперь собирались гости почти каждый день. То поп Макар с попадьей, то мельник Ермилыч.
Было о чем поговорить. Поп Макар как раз
был во время свадьбы
в Заполье и привез самые свежие вести.
Как Галактион сказал, так и вышло: жилой
дом на Прорыве
был кончен к первопутку, то
есть кончен настолько, что можно
было переехать
в него молодым.
Вообще
в новом
доме всем жилось хорошо, хотя и
было тесновато. Две комнаты занимали молодые,
в одной жили Емельян и Симон,
в четвертой — Михей Зотыч, а пятая носила громкое название конторы, и пока
в ней поселился Вахрушка. Стряпка Матрена поступила к молодым, что послужило предметом серьезной ссоры между сестрами.
— Исправницей
буду, мамаша. Чаем губернатора
буду угощать, а он у меня руку
будет целовать.
В благородных
домах везде такой порядок.
В карете
буду ездить.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что
дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и
дом… Кроме того, у вас уже сейчас
в коммерческом мире
есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и
в Заполье и
в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Харитона Артемьевича не
было дома, — он уехал куда-то по делам
в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, —
в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого
было рядиться.
Штофф
был дома и принял гостя с распростертыми объятиями. Он по-русски расцеловался с Галактионом из щеки
в щеку.
Штофф занимал очень скромную квартирку. Теперь небольшой деревянный домик принадлежал уже ему, потому что
был нужен для ценза по городским выборам. Откуда взял немец денег на покупку
дома и вообще откуда добывал средства —
было покрыто мраком неизвестности. Галактион сразу почувствовал себя легче
в этих уютных маленьких комнатах, — у него гора свалилась с плеч.
По конкурсным делам Галактиону теперь пришлось бывать
в бубновском
доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни не мог являться
в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и
дома от него трудно
было чего-нибудь добиться. На выручку мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна, всякое объяснение начинавшая с фразы...
Когда ваша Устенька
будет жить
в моем
доме, то вы можете точно так же прийти к девочкам
в их комнату и сделать точно такую же ревизию всему.
— То
есть как это Устенька
будет жить
в вашем
доме, Болеслав Брониславич?
Свидетелями этой сцены
были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только, как вся кровь бросилась ему
в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение
было не из красивых, особенно
в тестевом
доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем
было не к лицу сердиться. Вот Харитина, так та делалась
в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
У Бубновых
в доме было попрежнему. Та же Прасковья Ивановна, тот же доктор, тот же умильный братец и тот же пивший мертвую хозяин.
В последнее время Прасковья Ивановна как-то особенно ласково заглядывала на Галактиона и каждый раз упрашивала его остаться или как-нибудь посидеть вечерком.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты
был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне
в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты
дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Да, теперь уж ему не нужно
будет ездить
в бубновский
дом и принимать за это всяческие неприятности
дома, а главное — вечно бояться.
Первый, кто встретил писаря и Ермилыча
в поповском
доме,
был Вахрушка.
Но
в Заполье его ожидал неожиданный сюрприз.
Дома была одна кухарка, которая и объявила, что
дома никого нет.
Галактион
был чужим человеком
в своем
доме и говорил только при детях.
Доктор
в доме Стабровского
был своим человеком и желанным гостем, как врач и образованный человек.
Малыгинский
дом волновался. Харитон Артемьич даже не
был пьян и принял гостей с озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже встревоженная и какая-то несчастная. Доктор понимал, как старушке тяжело
было видеть
в своем
доме Прасковью Ивановну, и ему сделалось совестно. Последнее чувство еще усилилось, когда к гостям вышла Агния, сделавшаяся еще некрасивее от волнения. Она так неловко поклонилась и все время старалась не смотреть на жениха.
Под этим настроением Галактион вернулся домой.
В последнее время ему так тяжело
было оставаться подолгу
дома, хотя, с другой стороны, и деваться
было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула
было мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо… Муж
в остроге, а он
будет за женой ухаживать.
Это известие ужасно поразило Харитину. У нее точно что оборвалось
в груди. Ведь это она, Харитина, кругом виновата, что сестра с горя спилась. Да, она… Ей живо представился весь ужас положения всей семьи Галактиона, иллюстрировавшегося народною поговоркой: муж
пьет — крыша горит, жена запила — весь
дом. Дальше она уже плохо понимала, что ей говорил Замараев о каком-то стеариновом заводе, об Ечкине, который затягивает богоданного тятеньку
в это дело, и т. д.
Спорить и прекословить мужу Анфуса Гавриловна теперь не смела и даже
была рада этому, потому что все-таки
в дому был настоящий хозяин, а не прежний пьяница. Хоть на старости лет пожить по-настоящему, как добрые люди живут. Теперь старушка часто ездила навещать Симу, благо мужа не
было дома. Там к чему-то околачивалась Харитина. Так и юлит, так и шмыгает глазами, бесстыжая.
Но у нее
была какая-то болезненная потребность, чтобы
в доме непременно
был мужчина, и притом мужчина непременно законный.
Они оставались на «вы» и
были более чужими людьми, чем
в то время, когда доктор являлся
в этот
дом гостем.
Например, ему хотелось посидеть вечер у Стабровского, где всегда
есть кто-нибудь интересный, а он оставался
дома из страха, что это не понравится Прасковье Ивановне, хотя он сознавал
в то же время, что ей решительно все равно и что он ей нужен столько же, как прошлогодний снег.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя
в классной больше
дома, чем
в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Замараевы, устраиваясь по-городски, не забывали своей деревенской скупости, которая переходила уже
в жадность благодаря легкой наживе. У себя
дома они питались редькой и горошницей, выгадывая каждую копейку и мечтая о том блаженном времени, когда, наконец, выдерутся
в настоящие люди и наверстают претерпеваемые лишения. Муж и жена шли рука об руку и
были совершенно счастливы.
Харитон Артемьич давно уже не
пил ничего и сильно постарел, — растолстел, обрюзг, поседел и как-то еще сильнее озлобился.
В своем
доме он являлся настоящею грозою.
В малыгинском
доме было много перемен, начиная с остепенившегося хозяина и кончая принятым
в дом последним зятем.
Многого, что делается
в доме, Галактион, конечно, не знал. Оставшись без денег, Серафима начала закладывать и продавать разные золотые безделушки, потом столовое серебро, платье и даже белье. Уследить за ней
было очень трудно. Харитина нарочно покупала сама проклятую мадеру и ставила ее
в буфет, но Серафима не прикасалась к ней.
Вахрушка, не внимая предостережению Галактиона, прямо из писарского
дома опять ринулся
в кабак. Широкая деревенская улица
была залита народом.
Было уже много пьяных. Народ бежал со стеклянною посудиной, с квасными жбанами и просто с ведерками. Слышалось пьяное галденье, хохот, обрывки песен. Где-то надрывалась гармония.
Вечером этого дня дешевка закончилась. Прохоров
был сбит и закрыл кабаки под предлогом, что вся водка вышла. Галактион сидел у себя и подсчитывал, во сколько обошлось это удовольствие. Получалась довольно крупная сумма, причем он не мог не удивляться, что Стабровский
в своей смете на конкуренцию предусмотрел почти из копейки
в копейку ее стоимость специально для Суслона. Именно за этим занятием накрыл Галактиона отец. Он, по обыкновению, пробрался
в дом через кухню.
Вахрушка через прислугу, конечно, знал, что у Галактиона
в дому «неладно» и что Серафима Харитоновна
пьет запоем, и по-своему жалел его. Этакому-то человеку жить бы да жить надо, а тут
дома, как
в нетопленой печи. Ах, нехорошо! Вот ежели бы Харитина Харитоновна, так та бы повернула все единым духом. Хороша бабочка, всем взяла, а тоже живет ни к шубе рукав. Дальше Вахрушка угнетенно вздыхал и отмахивался рукой, точно отгонял муху.
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него
были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и такого человека не
было. По вечерам жена
была пьяна, и он старался уходить из
дому. Сейчас он шагал по своему кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года работы, чтобы получить простой кредит. Но это
было все, самый решительный шаг
в его жизни.
Старушка умерла от разрыва сердца. Малыгинский
дом точно весь застонал. Пока
была жива старушка, ее почти не замечали, а теперь для всех
было ясно как день, что с нею вместе рушился весь
дом. И всех лучше понимал это сам Харитон Артемьич, ходивший из комнаты
в комнату, как оглушенный.
Запасливая
была старушка, всю жизнь копила да берегла, — мало ли наберется
в дому маменькина добра.
Наконец, все
было кончено. Покойница свезена на кладбище, поминки съедены, милостыня роздана, и
в малыгинском
доме водворилась мучительная пустота, какая бывает только после покойника. Сестры одна за другой наезжали проведать тятеньку, а Харитон Артемьич затворился у себя
в кабинете и никого не желал видеть.
— Да ты никак с ума спятил?! — закричал старик. — Ведь Анфуса Гавриловна, чай,
была моя жена, — ну, значит, все мое… Я же все заводил. Кажется, хозяин
в дому, а ты пристаешь… Вон!
Приставанья и темные намеки писаря все-таки встревожили Харитона Артемьича, и он вечерком отправился к старичку нотариусу Меридианову, с которым водил дела. Всю дорогу старик сердился и ругал проклятого писаря. Нотариус
был дома и принял гостя
в своем рабочем кабинете.
— Да ведь жена
была моя, и я свой
дом записывал на нее и свои деньги положил на ее имя
в банк?
Харитина действительно
была не глупа. Свое отступление из
дома Галактиона она затушевала тем, что сначала переехала к отцу. Предлог
был налицо: Агния находилась
в интересном положении, отец нуждался
в утешении.
Жизнь
в родительском
доме была уже совсем не красна.