Неточные совпадения
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой жил Вахрушка. Это
была низкая и душная каморка с соломой на полу. Когда Вахрушка толкнул в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя
дома.
Писарский пятистенный
дом, окруженный крепкими хозяйственными постройками,
был тем, что называется полною чашей.
Весь второй этаж
был устроен на отличку: зал, гостиная, кабинет, столовая, спальня, — все по-богатому, как в первых купеческих
домах.
— Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все
дома налажены, так оно и совестно свиньей
быть.
Совершенно отдельно стояли
дома купцов-степняков, то
есть торговавших степным сырьем, как Малыгин.
Остальные улицы
были заняты мещанскою стройкой и
домами разночинцев.
Старик шел не торопясь. Он читал вывески, пока не нашел то, что ему нужно. На большом каменном
доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и
было ему нужно. В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв голову, когда вошел странник, он машинально взял из деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Михей Зотыч
был один, и торговому
дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже
был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
Теперь весь верх малыгинского
дома был занят женщинами, хлопотавшими около невестина приданого.
Из приходивших в малыгинский
дом большинство
были купцы средней руки.
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна
была взята из огибенинского
дома, хотя и состояла в нем на положении племянницы. Поэтому на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с большим апломбом, как один из ближайших родственников. Он относился ко всем свысока, как к дикарям, и чувствовал себя на одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
В писарском
доме теперь собирались гости почти каждый день. То поп Макар с попадьей, то мельник Ермилыч.
Было о чем поговорить. Поп Макар как раз
был во время свадьбы в Заполье и привез самые свежие вести.
Раз ночью писарский
дом был поднят весь на ноги. Около часу к воротам подкатила почтовая тройка.
Как Галактион сказал, так и вышло: жилой
дом на Прорыве
был кончен к первопутку, то
есть кончен настолько, что можно
было переехать в него молодым.
Боже мой, как она
была счастлива, а новый
дом на Прорыве казался ей раем.
Серафима по-своему мечтала о будущем этого клочка земли: у них
будет свой маленький садик, где она
будет гулять с ребенком, потом она заведет полное хозяйство, чтобы
дома все
было свое, на мельничном пруду
будет плавать пара лебедей и т. д.
Вообще в новом
доме всем жилось хорошо, хотя и
было тесновато. Две комнаты занимали молодые, в одной жили Емельян и Симон, в четвертой — Михей Зотыч, а пятая носила громкое название конторы, и пока в ней поселился Вахрушка. Стряпка Матрена поступила к молодым, что послужило предметом серьезной ссоры между сестрами.
— Исправницей
буду, мамаша. Чаем губернатора
буду угощать, а он у меня руку
будет целовать. В благородных
домах везде такой порядок. В карете
буду ездить.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что
дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и
дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире
есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Штофф занимал очень скромную квартирку. Теперь небольшой деревянный домик принадлежал уже ему, потому что
был нужен для ценза по городским выборам. Откуда взял немец денег на покупку
дома и вообще откуда добывал средства —
было покрыто мраком неизвестности. Галактион сразу почувствовал себя легче в этих уютных маленьких комнатах, — у него гора свалилась с плеч.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь
будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других?
Дома не у чего
было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
По конкурсным делам Галактиону теперь пришлось бывать в бубновском
доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни не мог являться в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и
дома от него трудно
было чего-нибудь добиться. На выручку мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна, всякое объяснение начинавшая с фразы...
Когда ваша Устенька
будет жить в моем
доме, то вы можете точно так же прийти к девочкам в их комнату и сделать точно такую же ревизию всему.
— То
есть как это Устенька
будет жить в вашем
доме, Болеслав Брониславич?
Свидетелями этой сцены
были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только, как вся кровь бросилась ему в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение
было не из красивых, особенно в тестевом
доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем
было не к лицу сердиться. Вот Харитина, так та делалась в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
Результат этой сцены
был один: во что бы то ни стало выбраться как можно скорее из тестева
дома.
Теперь он
был рад всякому случаю уйти куда-нибудь из
дому и с особенной энергией принялся за бубновский процесс.
У Бубновых в
доме было попрежнему. Та же Прасковья Ивановна, тот же доктор, тот же умильный братец и тот же пивший мертвую хозяин. В последнее время Прасковья Ивановна как-то особенно ласково заглядывала на Галактиона и каждый раз упрашивала его остаться или как-нибудь посидеть вечерком.
Клуб
был маленький, и комнаты не
были еще отделаны с надлежащей клубною роскошью. Играл плохонький еврейский оркестр. Но невзыскательная запольская публика, наскучавшаяся у себя
дома,
была рада и этому, особенно дамы.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты
был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты
дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Да, теперь уж ему не нужно
будет ездить в бубновский
дом и принимать за это всяческие неприятности
дома, а главное — вечно бояться.
— А угощенье, которым ворота запирают,
дома осталось. Ха-ха! Ловко я попа донял… Ну, нечего делать,
будем угощаться сами, благо я с собой захватил бутылочку.
Первый, кто встретил писаря и Ермилыча в поповском
доме,
был Вахрушка.
Из поповского
дома писарь и Галактион скоро ушли домой. Оба
были расстроены, каждый по-своему, и молчали. Первым нарушил молчание писарь, заговоривший с каким-то озлоблением...
Но в Заполье его ожидал неожиданный сюрприз.
Дома была одна кухарка, которая и объявила, что
дома никого нет.
Галактион
был чужим человеком в своем
доме и говорил только при детях.
Доктор в
доме Стабровского
был своим человеком и желанным гостем, как врач и образованный человек.
Доктор
был неприятно удивлен, когда Прасковья Ивановна подвезла его к малыгинскому
дому. Он хотел даже улизнуть с подъезда, но
было уже поздно.
Малыгинский
дом волновался. Харитон Артемьич даже не
был пьян и принял гостей с озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже встревоженная и какая-то несчастная. Доктор понимал, как старушке тяжело
было видеть в своем
доме Прасковью Ивановну, и ему сделалось совестно. Последнее чувство еще усилилось, когда к гостям вышла Агния, сделавшаяся еще некрасивее от волнения. Она так неловко поклонилась и все время старалась не смотреть на жениха.
Под этим настроением Галактион вернулся домой. В последнее время ему так тяжело
было оставаться подолгу
дома, хотя, с другой стороны, и деваться
было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула
было мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо… Муж в остроге, а он
будет за женой ухаживать.
Подходя к
дому, Галактион удивился, что все комнаты освещены. Гости у них почти не бывали. Кто бы такой мог
быть? Оказалось, что приехал суслонский писарь Замараев.
Галактион искренне
был рад гостю, потому что не так тошно
дома. За чаем он наблюдал жену, которая все время молчала, как зарезанная. Тут
было все: и ненависть к нему и презрение к деревенской родне.
— На свадьбе у Прасковьи Ивановны ты, конечно,
будешь? — спросила она Галактиона с деланым спокойствием, когда уже подъезжали к
дому.
Это известие ужасно поразило Харитину. У нее точно что оборвалось в груди. Ведь это она, Харитина, кругом виновата, что сестра с горя спилась. Да, она… Ей живо представился весь ужас положения всей семьи Галактиона, иллюстрировавшегося народною поговоркой: муж
пьет — крыша горит, жена запила — весь
дом. Дальше она уже плохо понимала, что ей говорил Замараев о каком-то стеариновом заводе, об Ечкине, который затягивает богоданного тятеньку в это дело, и т. д.
Но у нее
была какая-то болезненная потребность, чтобы в
доме непременно
был мужчина, и притом мужчина непременно законный.
Они оставались на «вы» и
были более чужими людьми, чем в то время, когда доктор являлся в этот
дом гостем.
Например, ему хотелось посидеть вечер у Стабровского, где всегда
есть кто-нибудь интересный, а он оставался
дома из страха, что это не понравится Прасковье Ивановне, хотя он сознавал в то же время, что ей решительно все равно и что он ей нужен столько же, как прошлогодний снег.
Результатом этого рокового открытия
было то, что, когда доктор уходил из
дома, вслед неслось...
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше
дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Доктор вдруг замолчал, нахмурился и быстро начал прощаться. Мисс Дудль, знавшая его семейную обстановку, пожалела доктора, которого, может
быть, ждет
дома неприятная семейная сцена за лишние полчаса, проведенные у постели больной. Но доктор не пошел домой, а бесцельно бродил по городу часа три, пока не очутился у новой вальцовой мельницы Луковникова.