Неточные совпадения
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за
день рады были месту. Старика окружили только
те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов
в пятьсот, как все сибирские села, но
в страду оно безлюдело.
«Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь.
То ли бы
дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни
в какую поленницу».
Впрочем, она была опытной
в подобных
делах и нисколько не стеснялась,
тем более что и будущий свекор ничего страшного не представлял своею особой.
Михей Зотыч был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые
дела, поэтому приказчик сразу вытянулся
в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел
то на хозяина,
то на приказчика. А хозяин шел, как ни
в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе
в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
— Есть и такой грех. Не пожалуемся на
дела, нечего бога гневить. Взысканы через число… Только опять и
то сказать, купца к купцу тоже не применишь. Старинного-то, кондового купечества немного осталось, а развелся теперь разный мусор. Взять вот хоть этих степняков, — все они с бору да с сосенки набрались. Один приказчиком был, хозяина обворовал и на воровские деньги
в люди вышел.
— Ну, капитал
дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели
в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не
того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен
в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным
делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие
дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все
дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда
в том, что я русский немец… да!
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого такого нет, не было и не будет. Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все, что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое:
тех же щей, да пожиже клей. Они там,
в Сибири, большие
дела обделывали.
В писарском доме теперь собирались гости почти каждый
день.
То поп Макар с попадьей,
то мельник Ермилыч. Было о чем поговорить. Поп Макар как раз был во время свадьбы
в Заполье и привез самые свежие вести.
Писарь давно обленился, отстал от всякой работы и теперь казнился, поглядывая на молодого зятя, как
тот поворачивал всякое
дело. Заразившись его энергией, писарь начал заводить строгие порядки у себя
в доме, а потом
в волости. Эта домашняя революция закончилась ссорой с женой, а
в волости взбунтовался сторож Вахрушка.
В Вахрушке, по мере
того как они удалялись вглубь бассейна Ключевой, все сильнее сказывался похороненный солдатчиной коренной русский пахарь. Он
то и
дело соскакивал с телеги, тыкал кнутовищем
в распаханную землю и начинал ругаться.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся, как мне ничего не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется, не почувствовал этой мести и даже не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась
тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала
в ней по магазинам целые
дни. Пусть все смотрят и завидуют, как молодая исправница катается.
Серафима слушала мужа только из вежливости.
В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и муж как-то не умел с нею разговаривать. Вот, другое
дело, приедет Карл Карлыч,
тот все умеет понятно рассказать. Он вот и жене все наряды покупает и даже
в шляпах знает больше толку, чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы не знает с мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
— Э,
дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме
того, у вас уже сейчас
в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и
в Заполье и
в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
А между
тем в тот же
день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками
в разные концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за
дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
Галактион только теперь понял,
в чем
дело. Конкурс Бубнова составлял статью постоянного дохода, и чем дольше он будет тянуться,
тем выгоднее для членов конкурса, получавших определенное жалованье и, кроме
того, известный процент с «конкурсной массы»…
Винокуренный завод интересовал Галактиона и без этих указаний. Главное затруднение при выяснении
дела заключалось
в том, что завод принадлежал Бубнову наполовину с Евграфом Огибениным, давно уже пользовавшимся невменяемостью своего компаньона и ловко хоронившим концы. Потом оказалось, что и сам хитроумный Штофф тоже был тут при чем-то и потому усиленно юлил перед Галактионом. Все-таки свой человек и,
в случае чего, не продаст. Завод был небольшой, но давал солидные средства до сих пор.
— Вот хоть бы взять ваше сальное
дело, Тарас Семеныч: его песенка тоже спета,
то есть
в настоящем его виде. Вот у вас горит керосиновая лампа — вот где смерть салу. Теперь керосин все: из него будут добывать все смазочные масла; остатки пойдут на топливо. Одним словом, громаднейшее
дело. И все-таки есть выход… Нужно основать стеариновую фабрику с попутным производством разных химических продуктов, маргариновый завод. И всего-то будет стоить около миллиона. Хотите, я сейчас подсчитаю?
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал
в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает,
то и хорошо. Все
дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне
в тот же
день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Перед Ильиным
днем поп Макар устраивал «помочь». На покос выходило до полуторых сот косцов. Мужики любили попа Макара и не отказывались поработать денек. Да и как было не поработать, когда поп Макар крестил почти всех косцов, венчал, а
в будущем должен был похоронить? За глаза говорили про попа
то и се, а на
деле выходило другое. Теперь
в особенности популярность попа Макара выросла благодаря свержению ига исправника Полуянова.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи,
то сейчас же отправился верхом
в Суслон. Он
в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое
дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
Этот разговор с Ермилычем засел у писаря
в голове клином. Вот тебе и банк!.. Ай да Ермилыч, ловко!
В Заполье свою линию ведут, а Ермилыч свои узоры рисует. Да, штучка тепленькая, коли на
то пошло. Писарю даже сделалось смешно, когда он припомнил родственника Карлу, мечтавшего о своем кусочке хлеба с маслом. Тут уж
дело пахло не кусочком и не маслом.
— Прост, да про себя, Галактион Михеич. Даже весьма понимаем. Ежели Стабровский только по двугривенному получит с каждого ведра чистого барыша, и
то составит сумму… да. Сорок тысяч голеньких
в год. Завод-то стоит всего тысяч полтораста, — ну, дивиденд настоящий. Мы все, братец, тоже по-своему-то рассчитали и
дело вот как понимаем… да. Конечно, у Стабровского капитал, и все для него стараются.
Этот визит все-таки обеспокоил Галактиона. Дыму без огня не бывает. По городу благодаря полуяновскому
делу ходили всевозможные слухи о разных других назревавших
делах, а
в том числе и о бубновской опеке. Как на беду, и всеведущий Штофф куда-то провалился. Впрочем, он скоро вернулся из какой-то таинственной поездки и приехал к Галактиону ночью, на огонек.
Галактион действительно прервал всякие отношения с пьяной запольской компанией, сидел дома и бывал только по
делу у Стабровского. Умный поляк долго приглядывался к молодому мельнику и кончил
тем, что поверил
в него. Стабровскому больше всего нравились
в Галактионе его раскольничья сдержанность и простой, но здоровый русский ум.
— Тут была какая-то темная история. А впрочем, не наше
дело. Разве может быть иначе, когда все удовольствие у этих дикарей только
в том, чтоб напиться до свинства? Культурный человек никогда не дойдет до такого положения и не может дойти.
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что
в конце концов он должен был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости, не останавливающейся ни перед чем. Ничего подобного раньше не бывало, и купеческие
дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и
то, что винное
дело — только ничтожная часть других финансовых операций и что новый банк является здесь страшною силой, как хорошая паровая машина.
Что было делать Замараеву? Предупредить мужа, поговорить откровенно с самой, объяснить все Анфусе Гавриловне, — ни
то, ни другое, ни третье не входило
в его планы. С какой он стати будет вмешиваться
в чужие
дела? Да и доказать это трудно, а он может остаться
в дураках.
Да, нехорошо. А все оттого, что приходится служить богатым людям.
То ли бы
дело, если бы завести хоть один пароходик, — всем польза и никто не
в обиде.
Происходили странные превращения, и, может быть, самым удивительным из них было
то, что Харитон Артемьич, увлеченный новым
делом, совершенно бросил пить. Сразу бросил, так что Анфуса Гавриловна даже испугалась, потому что видела
в этом недобрый признак. Всю жизнь человек пил, а тут точно ножом обрезал.
В самый
день свадьбы доктор сделал приятное открытие, что Прасковья Ивановна — совсем не
та женщина, какую он знал, бывая у покойного Бубнова
в течение пяти лет его запоя ежедневно, — больше
того, он не знал, что за человек его жена и после трехлетнего сожительства.
—
В тот день, когда Прохоров принесет повинную, у вас будет первый пароход… да. Даю вам мое честное слово.
В тот же
день вечером пришел Замараев. Он имел какой-то особенно торжественный вид и, по обыкновению, начал издалека.
— Я ходил к нему, к хохлу, и говорил с ним. Как, говорю, вам не совестно
тому подобными
делами заниматься? А он смеется и говорит: «Подождите, вот мы свою газету откроем и прижимать вас будем, толстосумов». Это как, по-вашему? А потом он совсем обошел стариков, взял доверенность от Анфусы Гавриловны и хочет
в гласные баллотироваться, значит,
в думу. Настоящий яд…
— Да, да, поздравляю, — повторял Стабровский. — У меня был Прохоров, но я его не принял. Ничего, подождет. Его нужно выдержать. Теперь мы будем предписывать условия. Заметьте, что не
в наших интересах топить его окончательно, да я и не люблю этого. Зачем?
Тем более что я совсем и не желаю заниматься винокуренным
делом… Только статья дохода — не больше
того. А для него это хороший урок.
— Поздравьте: мы все кончили, — весело проговорил он. — Да, все… Хорошо
то, что хорошо кончается. А затем, я приехал напомнить вам свое обещание… Я вам открываю кредит
в пятьдесят тысяч. Хоть
в воду их бросьте. Сам я не могу принять участия
в вашем пароходном
деле, потому что мой принцип — не разбрасываться. Надеюсь, что мы всегда останемся друзьями.
Даже старая нянька Матрена, примирившаяся
в конце концов с
тем, чтобы Устенька жила
в ученье у поляков, и
та была сейчас за нее. Что же, известно, что барышня Дидя порченая, ну, а только это самые пустяки. Всего-то
дела свозить
в Кунару, там один старичок юродивый всякую болезнь заговаривает.
— Представьте себе, что мои компаньоны распространяют про меня… Я и разорил их и погубил
дело, а все заключается только
в том, что они не выдержали характера и струсили раньше времени.
— Ты у меня теперь
в том роде, как секретарь, — шутил старик, любуясь умною дочерью. — Право… Другие-то бабы ведь ровнешенько ничего не понимают, а тебе до всего
дело. Еще вот погоди, с Харченкой на подсудимую скамью попадешь.
Разъезжая по своим
делам по Ключевой, Луковников по пути завернул
в Прорыв к Михею Зотычу. Но старика не было, а на мельнице оставались только сыновья, Емельян и Симон. По первому взгляду на мельницу Луковников определил, что
дела идут плохо, и мельница быстро принимала
тот захудалый вид, который говорит красноречивее всяких слов о внутреннем разрушении.
— А я уйду, как сделал Галактион… Вот и весь разговор. Наймусь куда-нибудь
в приказчики, Тарас Семеныч, а
то буду арендовать самую простую раструсочную мельницу, как у нашего Ермилыча. У него всегда работа… Свое зерно мужички привезут, смелют, а ты только получай денежки. Барыши невелики, а зато и убытков нет. Самое верное
дело…
Все, знавшие Ечкина, смеялись
в глаза и за глаза над его новой затеей, и для всех оставалось загадкой, откуда он мог брать денег на свою контору. Кроме долгов, у него ничего не было, а из векселей можно было составить приличную библиотеку. Вообще Ечкин представлял собой какой-то непостижимый фокус. Его новая контора служила несколько
дней темой для самых веселых разговоров
в правлении Запольского банка, где собирались Стабровский, Мышников, Штофф и Драке.
И здесь, как
в думе, подавлял всех Мышников, но его влияние
в земских
делах уже не имело
той силы, как
в купеческой думе.
Деятельность этого нового земства главным образом выразилась
в развитии народного образования.
В уезде школы открывались десятками, а
в больших селах, как Суслон, были открыты по две школы. Пропагандировал школьное
дело Харченко, и ему даже предлагали быть инспектором этих школ, но он отказался. Газета, типография и библиотека отнимали почти все время, а новых помощников было мало, да и
те были преимущественно женщины, как Устенька.
Устенька не без ловкости перевела разговор на другую
тему, потому что Стабровскому, видимо, было неприятно говорить о Галактионе. Ему показалось
в свою очередь, что девушка чего-то не договаривает. Это еще был первый случай недомолвки. Стабровский продумал всю сцену и пришел к заключению, что Устенька пришла специально для этого вопроса. Что же, это ее
дело. Когда девушка уходила, Стабровский с особенной нежностью простился с ней и два раз поцеловал ее
в голову.
— Вы понимаете, что если я даю средства,
то имею
в виду воспользоваться известными правами, — предупреждал Мышников. — Просто под проценты я денег не даю и не желаю быть ростовщиком. Другое
дело, если вы мне выделите известный пай
в предприятии. Повторяю: я верю
в это
дело, хотя оно сейчас и дает только одни убытки.
— Скажу вам откровенно, Галактион Михеич, что всех своих денег я не могу вложить
в пароходство, а
то, что могу вложить, все-таки мало. Ведь все
дело в расширении
дела, и только тогда оно сделается выгодным. Так? Отчего вы не обратились к Штоффу,
тем более что он не чужой вам человек?
Галактиону приходилось только соглашаться. Да как и было не согласиться, когда все
дело висело на волоске? Конечно, было жаль выпускать из своих рук целую половину предприятия, но зато можно было расширить
дело. А главное заключалось
в том, что компаньоны-пароходчики составляли большинство
в банковском правлении и могли,
в случае нужды, черпать из банка, сколько желали.
— Никто и ничего не знает. Ечкин обернул
дело уж очень скоро. Симон-то на отчаянность пошел. Всего и свидетелей трое: мы с Голяшкиным да Полуянов.
В том роде, как бывают свадьбы-самокрутки.