Неточные совпадения
— И писарь богатимый… Не разберешь, кто кого богаче. Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а земля — шуба шубой. Этого и званья
нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит. Вот какие места здесь… Крестьяны государственные, наделы у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу…
Да тебе-то какая печаль? Вот привязался человек!
— Вот это я люблю! — поддержал его хозяин. — Я сам, брат, не люблю все эти трень-брень, а все бабы моду придумывают.
Нет лучше закуски, как ржаная корочка с сольцой
да еще с огурчиком.
—
Нет, по-дорожному, Тарас Семеныч… Почитай всю Ключевую пешком прошел.
Да вот и завернул тебя проведать…
— Место-то найдется,
да я не люблю себя стеснять… А там я сам большой, сам маленький, и никому до меня дела
нет.
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого такого
нет, не было и не будет.
Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все, что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое: тех же щей,
да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
— Тут жиды
да немцы радуются, а родному сыну
да зятю и места
нет! — гаркнул Лиодор. — Пашка, валяй жидов, а я немцев молотить начну!
— Ты посмотри на себя-то, — поговаривала Анна, — тебе водку пить с Ермилычем
да с попом Макаром, а настоящего-то ничего и
нет. Ну, каков ты есть человек, ежели тебя разобрать? Вон глаза-то заплыли как от пьянства… Небойсь Галактион компании не ломает, а всегда в своем виде.
— Илья Фирсыч,
да ты никак с ума спятил! — крикнул Колобов, ловко защищаясь кнутиком от казачьей нагайки. — Креста на тебе
нет… Аль не узнал?
—
Да это ты, Михей Зотыч? Тьфу, окаянный человек! — засмеялся грозный исправник. — Эк тебя носит нелегкая! Хочешь коньяку?
Нет? Ну, я скоро в гости к тебе на мельницу приеду.
—
Нет, брат, шабаш, — повторяли запольские купцы. — По-старому, брат, не проживешь. Сегодня у тебя пшеницу отнимут, завтра куделю и льняное семя, а там и до степного сала доберутся. Что же у нас-то останется?
Да, конечно. Надо все по-полированному делать, чтобы как в других прочих местах.
Да, у вас сейчас
нет денег, но умрет отец, — будемте говорить откровенно, — у вас сто тысяч верных.
— Одного у нас
нет, — проговорил хозяин, заметив, как гость оглядывает обстановку. — Недостает деточек… А я так люблю детей.
Да… Вот у вас целых трое.
— А вот и
нет… Сама Прасковья Ивановна.
Да… Мы с ней большие приятельницы. У ней муж горький пьяница и у меня около того, — вот и дружим… Довезла тебя до подъезда, вызвала меня и говорит: «На, получай свое сокровище!» Я ей рассказывала, что любила тебя в девицах. Ух! умная баба!.. Огонь. Смотри, не запутайся… Тут не ты один голову оставил.
—
Да тут и тянуть нечего: дело ясно как день. В сущности никакой и несостоятельности
нет, а одно бубновское беспросыпное пьянство.
—
Да что я с тобой буду делать? — взмолилась Харитина в отчаянии. —
Да ты совсем глуп… ах, как ты глуп!.. Пашенька влюблена в Мышникова, как кошка, — понимаешь? А он ухаживает за мной, — понимаешь? Вот она и придумала возбудить в нем ревность: дескать, посмотри, как другие кавалеры ухаживают за мной.
Нет, ты глуп, Галактион, а я считала тебя умнее.
— Что тут обсуждать, когда я все равно ничего не понимаю? Такую дуру вырастили тятенька с маменькой… А знаешь что? Я проживу не хуже, чем теперь…
да. Будут у меня руки целовать, только бы я жила попрежнему. Это уж не Мышников сделает,
нет… А знаешь, кто?
— Ну, я скажу тебе, голубчик, по секрету, ты далеко пойдешь… Очень далеко. Теперь ваше время…
да. Только помни старого сибирского волка, исправника Полуянова: такова бывает превратность судьбы. Был человек — и
нет человека.
—
Да так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж
нет. Не понимаешь? А дело-то к тому идет и даже весьма деликатно и просто.
— Симон, бойся проклятых баб. Всякое несчастье от них…
да. Вот смотри на меня и казнись. У нас уж такая роковая семья… Счастья
нет.
— Чего забыл? — точно рванул Галактион. — А вот это самое…
да. Ведь я домой поехал, а дома-то и
нет… жена постылая в дому… родительское благословение, навеки нерушимое… Вот я и вернулся, чтобы сказать…
да… сказать… Ведь все знают, — не скроешь. А только никто не знает, что у меня вся душенька выболела.
—
Да, был человек, и
нет человека, — бормотал он. — А все-таки жаль разумное божье созданье.
— За одно благодарю бога, именно, что у нас
нет детей…
да. Ты только подумай, Харитина, что бы их ждало впереди? Страшно подумать. Добрые люди показывали бы пальцами… Благодарю господа за его великую милость!
—
Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут…
да. На што бабы, и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль еще недавно водили.
— Ничего не кажется, а только ты не понимаешь. Ведь ты вся пустая, Харитина…
да. Тебе все равно: вот я сейчас сижу, завтра будет сидеть здесь Ечкин, послезавтра Мышников. У тебя и стыда никакого
нет. Разве девушка со стыдом пошла бы замуж за пьяницу и грабителя Полуянова? А ты его целовала, ты… ты…
—
Да, так вот какое дело, зятюшка… Нужно мне одну штуку удумать, а посоветоваться не с кем. Думал-думал,
нет, никому не верю… Продадут… А ты тоже продашь?
—
Да ведь я, Галактион Михеич, блаженныя памяти государю ампиратору Николаю Первому двадцать пять лет верой и правдой послужил… Ведь
нет косточки неломаной… Агличанку вышибал под Севастополем…
Да я… Ах, боже мой!..
— Так, так, сынок… Это точно, неволи
нет. А я-то вот по уезду шатаюсь, так все вижу: которые были запасы, все на базар свезены. Все теперь на деньги пошло, а деньги пошли в кабак,
да на самовары,
да на ситцы,
да на трень-брень… Какая тут неволя? Бога за вас благодарят мужички… Прежде-то все свое домашнее было, а теперь все с рынка везут. Главное, хлебушко всем мешает… Ох, горе душам нашим!
—
Нет, этого не будет, — с гордостью заявил Полуянов. — Прежде у меня был один мундир, а теперь другой… Вот в таком виде и заявлюсь в Заполье…
да. Пусть все смотрят и любуются. Еще вопрос, кому стыдно-то будет… Был роскошен, а теперь сир, наг и странен.
— В сущности я Харитину и не виню, — плаксиво повторял он, —
да. Дело ее молодое, кругом соблазн.
Нет, не виню, хотя по-настоящему и следовало бы ее зарезать. Вот до попа Макара я доберусь.
—
Да ведь мы староверы… Никого из наших стариков сейчас
нет в городе, — с ужасом ответила Харитина, глядя на доктора широко раскрытыми глазами. — Ужели она умрет?.. Спасите ее, доктор… ради всего святого… доктор…
— Что-о? — зарычал Полуянов. —
Да я… я… я вот сейчас выпью рюмку водки… а. Всех предупреждаю… Я среди вас, как убогий Лазарь, хуже, — у того хоть свое собственное гноище было, а у меня и этого
нет.
—
Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже…
да. И я свою чашу испил до самого дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя чаша…
да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
— Не дам ни гроша… Помру, тогда все твое.
Да и
нет у меня денег.
—
Нет, скажите мне, куда девались деньга? — приставал ко всем подвыпивший Штофф. — Ведь они были…
да. И всем это известно… И какая публика подобралась: Ечкин, Полуянов, Лиодор… Ха-ха!.. Лиодор всех путает.
—
Нет, папа, отлично понимаю. Ну, скажи, пожалуйста, для чего нам много денег: ведь ты два обеда не съешь, а я не надену два платья?.. Потом, много ли богатых людей на свете,
да и вопрос, счастливее ли они от своего богатства?
— А контракт? Ведь контракт-то сам Мышников писал: там только и говорится о фрахте, а о совместных закупках товара ничего не сказано,
да и капиталов таких
нет.