Неточные совпадения
— Вот это я люблю! — поддержал его хозяин. — Я сам, брат, не люблю все эти трень-брень, а все бабы моду придумывают. Нет лучше закуски,
как ржаная корочка с сольцой
да еще с огурчиком.
— Особенное тут дело выходит, Тарас Семеныч.
Да… Не спросился Емельян-то, видно, родителя. Грех тут большой вышел… Там
еще, на заводе, познакомился он с одною девицей… Ну, а она не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому
как или ему в православные идти, или ей в девках сидеть. Так это самое дело и затянулось: ни взад ни вперед.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек.
Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки
какой не вышло.
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них,
как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой,
еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош мальчик,
да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели что — освежую… А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот так девка: развей горе веревочкой!
— А почему земля все? Потому, что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок — красный товар у купцов встал,
еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а
еще на пятачок — и все остальное село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки,
как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка
да поглядывай на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой цене. Понял теперь?
Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут…
да… А ты сидишь
да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на что лучше…
да… Ну,
да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты. Вот
как нашего брата выучат!
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя. Было время,
да отошло…
да… У него опять заходил в голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И
как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча,
да не здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
— Маленькие заводишки Прохоров
еще терпит: ну, подыши.
Да и неловко целую округу сцапать. Для счету и оставляют такие заводишки,
как у Бубнова. А Стабровский-то серьезный конкурент, и с ним расчеты другие.
— Что писать-то, милый сын?
Какой я писатель? Вот смерть приходила…
да. Собрался было совсем помирать,
да, видно,
еще отсрочка вышла. Ох, грехи наши тяжкие!
— А вот и пустит. И
еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так не пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо…
Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму.
Еще того лучше будет… И ей будет лучше:
как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон
какие народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то
как рукой снимут…
да. На што бабы, и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна
как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль
еще недавно водили.
— Большим кораблям большое плавание, а мы около бережку будем ползать… Перед отъездом мы с попом Макаром молебствие отслужили угодникам бессребренникам.
Как же, все по порядку. Тоже и мы понимаем,
как и што следует: воздадите кесарево кесарю…
да. Главная причина, Галактион Михеич, что жаль мелкие народы. Сейчас-то они вон сто процентов платят, а у меня будут платить всего тридцать шесть…
Да там
еще кланялись сколько,
да еще отрабатывали благодарность, а тут на, получай, и только всего.
Стабровский очень был обрадован, когда «слявяночка» явилась обратно, счастливая своим молодым самопожертвованием. Даже Дидя, и та была рада, что Устенька опять будет с ней. Одним словом, все устроилось
как нельзя лучше, и «славяночка»
еще никогда не чувствовала себя такою счастливой.
Да, она уже была нужна, и эта мысль приводила ее в восторг. Затем она так любила всю семью Стабровских, мисс Дудль, всех. В этом именно доме она нашла то, чего ей не могла дать даже отцовская любовь.
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он
да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды
да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат,
как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
— Ничего вы не понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. —
Да, не понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова, может быть, совсем не подходят, а только все это правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать ничего не хотим…
да. И
еще нам же смешно, вот
как мне сейчас.
— А ты не заметил ничего, родимый мой? Мы-то тут споримся,
да перекоряемся,
да худые слова выговариваем, а он нас толкает
да толкает… Я-то это давно примечаю, а
как он швырнул тебя в снег… А тут и сам объявился в прескверном образе… Ты думаешь, это углевозы ехали? Это он ехал с своим сонмом,
да еще посмеялся над нами… Любо ему,
как скитники вздорят.
Ведь пан Казимир прежде всего глуп,
да еще самонадеянно глуп, а потом он получил взамен ума порядочную дозу самой нехорошей мелкой хитрости, и, наконец, он зол,
как маленькое бессильное животное.
Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили!
Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли?
Да отсюда, хоть три года скачи, ни до
какого государства не доедешь.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать,
какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете
еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Мишка.
Да для вас, дядюшка,
еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а вот
как барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе,
да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать.
Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а
как разопрет тебе брюхо
да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты,
какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь?
Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Хлестаков.
Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот
еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.