Неточные совпадения
Я
еще чуть не задавила его: он в окошке-то, значит, прилег на подоконник, а я забыла о нем,
да тоже хотела поглядеть на двор-то,
да на него и навалилась всем туловом.
Одним словом, Анфуса Гавриловна оказалась настоящим полководцем, хотя гость уже давно про себя прикинул в уме всех трех сестер: младшая хоть и взяла и красотой и удалью, а
еще невитое сено, икона и лопата из нее будет; средняя в самый раз,
да только ленива, а растолстеет — рожать будет трудно; старшая, пожалуй, подходящее всех будет, хоть и жидковата из себя и модничает лишнее.
В Заполье из дворян проживало человек десять, не больше,
да и те все были наперечет, начиная с знаменитого исправника Полуянова и кончая приблудным русским немцем Штоффом, явившимся неизвестно откуда и
еще более неизвестно зачем.
— Особенное тут дело выходит, Тарас Семеныч.
Да… Не спросился Емельян-то, видно, родителя. Грех тут большой вышел… Там
еще, на заводе, познакомился он с одною девицей… Ну, а она не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому как или ему в православные идти, или ей в девках сидеть. Так это самое дело и затянулось: ни взад ни вперед.
— А
еще то, родитель, что ту же бы девушку взять
да самому, так оно, пожалуй, и лучше бы было. Это я так, к слову… А вообще Серафима Харитоновна девица вполне правильная.
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них, как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой,
еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош мальчик,
да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели что — освежую… А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот так девка: развей горе веревочкой!
Галактион только улыбнулся. Ушло время учить
да свою волю родительскую показывать. Женился из-под палки, — чего же
еще нужно?
— Отстань, смола! Галактион, Галактион, — дался вам этот Галактион!
Еще посмотрим: летать летает,
да где сядет.
Молод
еще и ничего не понимает,
да и яйца курицу не учат.
— А почему земля все? Потому, что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок — красный товар у купцов встал,
еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а
еще на пятачок — и все остальное село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка
да поглядывай на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?
— Всем хватит, Вахрушка, и
еще от нас останется,
да.
— Вторую мельницу строить не буду, — твердо ответил Галактион. — Будет с вас и одной.
Да и дело не стоящее. Вон запольские купцы три мельницы-крупчатки строят, потом Шахма затевает, — будете не зерно молоть, а друг друга есть. Верно говорю… Лет пять
еще поработаешь, а потом хоть замок весь на свою крупчатку. Вот сам увидишь.
— Муж? — повторила она и горько засмеялась. — Я его по неделям не вижу… Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела… Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек… Если б
еще дети были… Ну,
да что об этом говорить!.. Не стоит!
— Ха-ха! Мне нравится этот вежливый способ грабежа.
Да… Не только ограбят, но
еще спросят, с которого конца. Все по закону, главное… Ах, милые люди!
—
Да ведь и вы, доктора, тоже хороши, — азартно вступилась она. — Тоже по закону морите живых людей… Прежде человек сам умирал, а нынче
еще заплати доктору за удовольствие помереть.
— Вы все
еще жилы тянете из моего пациента? — спросил он Галактиона сильно заплетавшимся языком. — И я тоже… С двух сторон накаливаем.
Да?
Да, он был два раза неправ относительно жены, но и другие мужья не лучше, а
еще хуже.
— Ты бы то подумал, поп, — пенял писарь, — ну, пришлют нового исправника, а он будет
еще хуже. К этому-то уж мы все привесились, вызнали всякую его повадку, а к новому-то не будешь знать, с которой стороны и подойти. Этот нащечился, а новый-то приедет голенький
да голодный, пока насосется.
—
Да… вообще… — думал писарь вслух… — Вот мы лежим с тобою на травке, Ермилыч… там, значит, помочане орудуют… поп Макар уж вперед все свои барыши высчитал…
да… Так
еще, значит, отцами и дедами заведено, по старинке, и вдруг — ничего!
— Вот черт принес! — жаловался он попадье. — Не нашли другого время, а
еще мы
да мы… и всякое обращение понимаем. Лезут не знамо куда.
— Ну, наши-то совсем
еще ничего не понимают, — говорила попадья. —
Да оно и лучше.
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя. Было время,
да отошло…
да… У него опять заходил в голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И как
еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча,
да не здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
— Маленькие заводишки Прохоров
еще терпит: ну, подыши.
Да и неловко целую округу сцапать. Для счету и оставляют такие заводишки, как у Бубнова. А Стабровский-то серьезный конкурент, и с ним расчеты другие.
— Что писать-то, милый сын? Какой я писатель? Вот смерть приходила…
да. Собрался было совсем помирать,
да, видно,
еще отсрочка вышла. Ох, грехи наши тяжкие!
— Думал: помру, — думал он вслух. — Тяжело душеньке с грешным телом расставаться… Ох, тяжело! Ну, лежу и думаю: только ведь
еще жить начал… Раньше-то в египетской работе состоял, а тут на себя…
да…
— Вот это я понимаю…
да! Очень хорошо, молодой человек! Я и сам об этом подумывал,
да одному не разорваться. Мы
еще потолкуем об этом серьезно. А вы далеко пойдете, Галактион Михеич. Именно нам, русским, недостает разумной предприимчивости.
— А вы тут засудили Илью Фирсыча? — болтал писарь, счастливый, что может поговорить. — Слышали мы
еще в Суслоне…
да. Жаль, хороший был человек. Тоже вот и про банк ваш наслышались. Что же, в добрый час… По другим городам везде банки заведены. Нельзя отставать от других-то, не те времена.
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут…
да. На што бабы, и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль
еще недавно водили.
— Видишь ли, в чем дело…
да… Она после мужа осталась без гроша. Имущество все описано. Чем она жить будет? Самому мне говорить об этом как-то неудобно. Гордая она, а тут
еще… Одним словом, женская глупость. Моя Серафима вздумала ревновать. Понимаешь?
—
Да будет вам, петухи галанские…
Еще подеретесь. Поговорили, и довольно.
— Из-за тебя вся оказия вышла, Галактион Михеич, — с наивностью большого ребенка повторял Вахрушка. — Вчера
еще был я человеком, а сегодня ни с чем пирог…
да. Значит, на подножный корм.
— А тут
еще страховка
да поземельные.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке оставить, чтобы родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а мужик весь хлеб на базары свез. По деревням везде ситцы
да самовары пошли… Ослабел мужик. А тут водкой
еще его накачивают… Все за легким хлебом гонятся
да за своим лакомством. Что только и будет!..
Стабровский очень был обрадован, когда «слявяночка» явилась обратно, счастливая своим молодым самопожертвованием. Даже Дидя, и та была рада, что Устенька опять будет с ней. Одним словом, все устроилось как нельзя лучше, и «славяночка»
еще никогда не чувствовала себя такою счастливой.
Да, она уже была нужна, и эта мысль приводила ее в восторг. Затем она так любила всю семью Стабровских, мисс Дудль, всех. В этом именно доме она нашла то, чего ей не могла дать даже отцовская любовь.
— Нет, этого не будет, — с гордостью заявил Полуянов. — Прежде у меня был один мундир, а теперь другой… Вот в таком виде и заявлюсь в Заполье…
да. Пусть все смотрят и любуются.
Еще вопрос, кому стыдно-то будет… Был роскошен, а теперь сир, наг и странен.
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже…
да. И я свою чашу испил до самого дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя чаша…
да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы
еще преисполнены гордыни… И первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
Выбор между этими предложениями было сделать довольно трудно, а тут
еще тяжба Харитона Артемьича
да свои собственные дела с попом Макаром и женой. Полуянов достал у Замараева «законы» и теперь усердно зубрил разные статьи. Харитон Артемьич ходил за ним по пятам и с напряжением следил за каждым его шагом. Старика охватила сутяжническая горячка, и он наяву бредил будущими подвигами.
— Ничего вы не понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. —
Да, не понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова, может быть, совсем не подходят, а только все это правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать ничего не хотим…
да. И
еще нам же смешно, вот как мне сейчас.
По своему характеру Луковников не мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило. В кого она такая уродилась? Права-то она права,
да только все-таки не следовало свою правоту показывать этаким манером. И притом девушка — она и понимать-то не должна Харитининых дел. Старик почти не спал всю ночь и за утренним чаем
еще раз заметил...
— Ох, отлично делаешь! — стонал Нагибин. — Ведь за мадеру деньги плачены. И что только мне стоила эта самая Наташка!.. Теперь возьми, — ведь одеть ее надо? Потом один-то я и старых штец похлебаю или редечкой закушу, а ей подавай котлетку… так?
Да тут
еще свадьбу справляй… Одно разорение. А теперь пусть кормит и одевает муж… Так я говорю?
— Вот, вот…
Еще первого такого-то человека вижу…
да. А я теперь вольный казак. По рукам и по ногам вязала дочь. Ну, много ли мне одному нужно? Слава тебе, господи!
— А другие
еще хотят больше получить, — как-то стонал Стабровский, тяжело ворочаясь в своем кресле. — Это называется снимать рубашку с нищего…
да!
— Может быть, я ошибаюсь, —
еще мягче заговорила Харитина, глядя прямо в глаза Устеньке. — Но я совсем ушла оттуда, из Городища… то есть он меня прогнал…
да.