Неточные совпадения
Хозяйку огорчало главным образом то, что гость почти ничего не ел, а только пробовал.
Все свои ржаные корочки сосет да похваливает. Зато хозяин не терял
времени и за жарким переехал на херес, — значит,
все было кончено, и Анфуса Гавриловна перестала обращать на него внимание.
Все равно не послушает после третьей рюмки и устроит штуку. Он и устроил, как только она успела подумать.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки не сказал. Что болтать прежде
времени? Он шел опять по Хлебной улице и думал о том, как здесь
все переменится через несколько лет и что главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его кто на ключ запер. Ему было
все равно: Суслон так Суслон, а хорошо и на устье. Вот Галактион другое, — у того что-то было на уме, хотя старик и не выпытывал прежде
времени.
И в то же
время нужно было сделать
все по-настоящему, чтобы не осрамиться перед другими и не запереть ход оставшимся невестам.
Жених держал себя с большим достоинством и знал
все порядки по свадебному делу. Он приезжал каждый день и проводил с невестой как раз столько
времени, сколько нужно — ни больше, ни меньше. И остальных девушек не забывал: для каждой у него было свое словечко.
Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
У него
все завертелось перед глазами, и во
время самого обряда венчания он не мог избавиться от преступной теперь мысли о другой девушке.
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся, что некоторое
время не мог выговорить ни одного слова. Да и
все другие точно онемели. Вот так гостя бог послал!.. Не успели
все опомниться, а мудреный гость уже в дверях.
Все Заполье переживало тревожное
время. Кажется, в самом воздухе висела мысль, что жить по-старинному, как жили отцы и деды, нельзя. Доказательств этому было достаточно, и самых убедительных, потому что
все они били запольских купцов прямо по карману. Достаточно было уже одного того, что благодаря новой мельнице старика Колобова в Суслоне открылся новый хлебный рынок, обещавший в недалеком будущем сделаться серьезным конкурентом Заполью. Это была первая повестка.
Бойкая жизнь Поволжья просто ошеломила Галактиона. Вот это, называется, живут вовсю. Какими капиталами ворочают, какие дела делают!.. А здесь и развернуться нельзя:
все гужом идет. Не ускачешь далеко. А там и чугунка и пароходы.
Все во-время, на срок. Главное, не ест перевозка, — нет месячных распутиц, весенних и осенних, нет летнего ненастья и зимних вьюг, — везде скатертью дорога.
— Да я не про то, что ты с канпанией канпанился, — без этого мужчине нельзя. Вот у Харитины-то что ты столько
времени делал? Муж в клубе, а у жены чуть не
всю ночь гость сидит. Я уж раз с пять Аграфену посылала узнавать про тебя. Ох, уж эта мне Харитина!..
Он отлично помнил
все, что говорил Галактиону на мельнице, и на первое
время пристроил его к «бубновскому конкурсу».
—
Все видел своими глазами, — уверял Ечкин. — Да,
все это существует. Скажу больше: будет и у нас, то есть здесь. Это только вопрос
времени.
«Двоеданы» [«Двоеданы» — в очерках «Бойцы» Мамин-Сибиряк дает такое объяснение данного термина: «Это название, по
всей вероятности, обязано своим происхождением тому
времени, когда раскольники, согласно указам Петра Великого, должны были платить двойную подать» (см. наст. собр. соч., т. I, стр. 550).], то есть раскольники, отличались вообще красотой, не в пример православному населению.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее
время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж
все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу.
Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
Писарь отмалчивался и
все хмурился. Они прилегли к огоньку и предались кейфу. Ермилыч
время от
времени дрыгал ногами и ругал надоедавший овод.
Именно с такими мыслями возвращался в Заполье Галактион и последнюю станцию особенно торопился. Ему хотелось поскорее увидеть жену и детей. Да, он соскучился о них. На детей в последнее
время он обращал совсем мало внимания, и ему делалось совестно. И жены совестно. Подъезжая к городу, Галактион решил, что
все расскажет жене,
все до последней мелочи, вымолит прощение и заживет по-новому.
У Голяшкина была странная манера во
время разговора придвигаться к собеседнику
все ближе и ближе, что сейчас как-то особенно волновало Галактиона. Ему просто хотелось выгнать этого сладкого братца, и он с большим трудом удерживался. Они стояли друг против друга и смотрели прямо в глаза.
— Вы-то как знаете, Галактион Михеич, а я не согласен, что касаемо подсудимой скамьи. Уж вы меня извините, а я не согласен. Так и Прасковье Ивановне скажу. Конечно, вы во-время из дела ушли, и вам
все равно… да-с. Что касаемо опять подсудимой скамьи, так от сумы да от тюрьмы не отказывайся. Это вы правильно. А Прасковья Ивановна говорит…
— Он и без этого получил больше
всех нас, — спокойно объяснял Стабровский в правлении банка. — Вы только представьте себе, какая благодарная роль у него сейчас… О, он не будет напрасно терять дорогого
времени! Вот посмотрите, что он устроит.
— Отлично. Мне его до зарезу нужно. Полуянова засудили? Бубнов умер? Слышал…
Все к лучшему в этом лучшем из миров, Галактион Михеич. А я, как видите, не унываю. Сто неудач — одна удача, и в этом заключается
вся высшая математика. Вот только
времени не хватит. А вы синдикат устраивать едете?
Он опять сел к столу и задумался. Харитина ходила по комнате, заложив руки за спину. Его присутствие начинало ее тяготить, и вместе с тем ей было бы неприятно, если бы он взял да ушел. Эта двойственность мыслей и чувств
все чаще и чаще мучила ее в последнее
время.
— Нет, брат, теперь не те
времена, — повторял он. — Дикость-то свою надо бросить, а то
все мы тут мохом обросли.
Например, ему хотелось посидеть вечер у Стабровского, где всегда есть кто-нибудь интересный, а он оставался дома из страха, что это не понравится Прасковье Ивановне, хотя он сознавал в то же
время, что ей решительно
все равно и что он ей нужен столько же, как прошлогодний снег.
— Справки наводить приезжал, — сообщил Замараев шепотом Харченке. — Знает, где жареным пахнет. В последнее-то
время тятенька на фабрике векселями отдувался, — ну, а тут после богоданной маменьки наследство получит. Это хоть кому любопытно…
Всем известно, какой капитал у маменьки в банке лежит. Ох, грехи, грехи!.. Похоронить не дадут честь-честью.
Полуянов как-то совсем исчез из поля зрения
всей родни. О нем не говорили и не вспоминали, как о покойнике, от которого рады были избавиться. Харитина
время от
времени получала от него письма, сначала отвечала на них, а потом перестала даже распечатывать. В ней росло по отношению к нему какое-то особенно злобное чувство. И находясь в ссылке, он все-таки связывал ее по рукам и по ногам.
Это была неравная борьба, и
все смотрели на «греческий язык» с сожалением, как на жертву, которую Мышников в свое
время пожрет.
— Представьте себе, что мои компаньоны распространяют про меня… Я и разорил их и погубил дело, а
все заключается только в том, что они не выдержали характера и струсили раньше
времени.
Свой уезд он знал, как свои пять пальцев, и видел
все перемены, какие произошли за
время его отсутствия.
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь в прошлом, на том блаженном
времени, когда была жива «сама» и дом стоял полною чашей. Не стало «самой» — и
все пошло прахом. Вон какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять, из своего роду-племени тоже не выкинешь. Аграфена являлась живою летописью малыгинской семьи и свято блюла
все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло
все воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть раз пять.
Проезжая мимо Суслона, Луковников завернул к старому благоприятелю попу Макару. Уже в больших годах был поп Макар, а
все оставался такой же. Такой же худенький, и хоть бы один седой волос. Только с каждым годом старик делался
все ниже, точно его гнула рука
времени. Поп Макар ужасно обрадовался дорогому гостю и под руку повел его в горницы.
— Х-ха! — замялся Полуянов. — А вот я в свое
время отлично знал, какие у кого и в каких карманах деньги были. Знал-с… и
все меня трепетали. Страх, трепет и землетрясенье…
— Ты это что придумал-то? Ведь я одна дочь у отца, и
все мне достанется. Зачем грешить прежде
времени? Папаша уж старичок и, того гляди, помрет. Одним словом, пустяки.
Штофф соглашался, а потом забывал и делал новую попытку разразиться спичем. Это смешило
всех.
Время вообще летело незаметно, и
все удивились, когда штурман пришел сказать, что дальше подниматься вверх по Ключевой опасно. До Заполья оставалось
всего верст пятнадцать.
Михей Зотыч только слушал и молчал, моргая своими красными веками. За двадцать лет он мало изменился, только сделался ниже. И
все такой же бодрый, хотя уж ему было под девяносто. Он попрежнему сосал ржаные корочки и запивал водой. Старец Анфим оставался
все таким же черным жуком.
Время для скитников точно не существовало.
Парень долго не мог успокоиться и
время от
времени начинал причитать как-то по-бабьи. Собственно, своим спасеньем Михей Зотыч обязан был ему. Когда били Ермилыча, кучер убежал и спрятался, а когда толпа погналась за Михеем Зотычем, он окончательно струсил: убьют старика и за него примутся. В отчаянии он погнал на лошадях за толпой, как-то пробился и, обогнав Михея Зотыча, на
всем скаку подхватил его в свою кошевку.
Все дело заключалось только в том, чтобы выиграть
время и дождаться, когда какой-нибудь один год даст сотни тысяч дивиденда.