Неточные совпадения
«
Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. —
Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь. То ли
бы дело выпили, разговорились, — оно все само
бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
— Да ты не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч,
вот и моя хозяйка. Прошу любить да жаловать…
Вот ты не дождался нас, а то мы
бы как раз твоему Галактиону в самую пору. Любишь чужого дедушку, Устюша?
— А для кого я хлопотал-то, дерево ты стоеросовое?.. Ты что должен сделать, идол каменный? В ноги мне должен кланяться, потому как я тебе судьбу устраиваю. Ты
вот считаешь себя умником, а для меня ты вроде дурака… Да. Ты
бы хоть спросил, какая невеста-то?.. Ах, бесчувственный ты истукан!
— Молчать! Ты
вот лучше училась
бы у сестры Серафимы, как следует уважать мужа… да! И по домашности тоже все запустила… Вон стряпка Матрена ушла.
А
вот с Харитиной он мог
бы и поговорить по душе, и посоветоваться, и все пополам разделить.
Он прикинул еще раньше центральное положение, какое занимал Суслон в бассейне Ключевой, — со всех сторон близко, и хлеб сам придет. Было
бы кому покупать. Этак, пожалуй, и Заполью плохо придется. Мысль о повороте торжка сильно волновала Михея Зотыча, потому что в этом заключалась смерть запольским толстосумам: копеечка с пуда подешевле от провоза — и конец.
Вот этого-то он и не сказал тогда старику Луковникову.
— Не люблю… не люблю, — повторяла она и даже засмеялась, как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!..
Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если
бы ты действительно любил, так первым
бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион…
вот и сейчас тошно.
— Это ваше счастие… да…
Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то есть если
бы были выучены, начали
бы глотать большими кусками, как этот ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
— Да вы первый.
Вот возьмите хотя ваше хлебное дело: ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье будет падать, то есть ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему
бы ничего не поделать… да. Упущен был момент.
—
Вот хоть
бы взять ваше сальное дело, Тарас Семеныч: его песенка тоже спета, то есть в настоящем его виде.
Вот у вас горит керосиновая лампа —
вот где смерть салу. Теперь керосин все: из него будут добывать все смазочные масла; остатки пойдут на топливо. Одним словом, громаднейшее дело. И все-таки есть выход… Нужно основать стеариновую фабрику с попутным производством разных химических продуктов, маргариновый завод. И всего-то будет стоить около миллиона. Хотите, я сейчас подсчитаю?
— Вам-то какая забота припала? — накидывалась Анфуса Гавриловна на непрошенных заступниц. — Лучше
бы за собой-то смотрели… Только и знаете, что хвостами вертите.
Вот я сдеру шляпки-то, да как примусь обихаживать.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал
бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а
вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
— Э, вздор! — успокаивал Штофф. — Черт дернул Илюшку связаться с попом.
Вот теперь и расхлебывай… Слышал, Шахма-то как отличился у следователя? Все начистоту ляпнул. Ведь все равно не получит своих пять тысяч, толстый дурак… Ну, и молчал
бы, а то только самого себя осрамил.
Галактион понимал только одно, что не сегодня-завтра все конкурсные плутни выплывут на свежую воду и что нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Штоффу он начинал не доверять. Очень уж хитер немец.
Вот только
бы банк поскорее открыли. Хлопоты по утверждению банковского устава вел в Петербурге Ечкин и писал, что все идет отлично.
Ей нравилось сердить Галактиона, и эта игра увлекала ее. Очень красиво, когда настоящий мужчина сердится, — так
бы, кажется, в мелкие крошки расшиб, а только
вот по закону этого не полагается. Раз, увлекшись этою игрой, Прасковья Ивановна даже испугалась.
— Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя в грудь. — Ну, брал… ну, что же из этого? Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать, а кругом воровали на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я
вот сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного
бы только желал, чтобы меня выпустили на свободу всего на одну неделю: первым делом убил
бы попа Макара, а вторым — Мышникова. Рядом
бы и положил обоих.
— Уж как господь пошлет, а я только об одном молюсь, как
бы я с него лишнего не взял… да.
Вот теперь попадье пришел помогать столы ставить.
— Ах, какой ты! Со богатых-то вы все оберете, а нам уж голенькие остались. Только
бы на ноги встать,
вот главная причина. У тебя вон пароходы в башке плавают, а мы по сухому бережку с молитвой будем ходить. Только
бы мало-мало в люди выбраться, чтобы перед другими не стыдно было. Надоело уж под начальством сидеть, а при своем деле сам большой, сам маленький. Так я говорю?
— А
вот помру, так все поправитесь, — ядовито ответил Михей Зотыч, тряхнув головой. — Умнее отца будете жить. А сейчас-то надо
бы тебя, милый сынок, отправить в волость, да всыпать горячих штук полтораста, да прохладить потом в холодной недельки с две. Эй, Вахрушка!
— Молода ты, Харитина, — с подавленною тоской повторял Полуянов, с отеческой нежностью глядя на жену. — Какой я тебе муж был? Так, одно зверство. Если
бы тебе настоящего мужа… Ну, да что об этом говорить!
Вот останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
— А
вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели
бы была виновата, так не пошла
бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет… И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?
— Дело
вот в чем, Галактион Михеич… Гм… Видите ли, нам приходится бороться главным образом с Прохоровым… да. И мне хотелось
бы, чтобы вы отправились к нему и повели необходимые переговоры. Понимаете, мне самому это сделать неудобно, а вы посторонний человек. Необходимые инструкции я вам дам, и остается только выдержать характер. Все дело в характере.
— Так
вот я с удовольствием помог
бы ей… на первое время, конечно. К отцу она тоже не пойдет.
— Ничего не кажется, а только ты не понимаешь. Ведь ты вся пустая, Харитина… да. Тебе все равно:
вот я сейчас сижу, завтра будет сидеть здесь Ечкин, послезавтра Мышников. У тебя и стыда никакого нет. Разве девушка со стыдом пошла
бы замуж за пьяницу и грабителя Полуянова? А ты его целовала, ты… ты…
В другой раз Анфуса Гавриловна отвела
бы душеньку и побранила
бы и дочерей и зятьев, да опять и нельзя: Полуянова ругать — битого бить, Галактиона — дочери досадить, Харитину — с непокрытой головы волосы драть, сына Лиодора — себя изводить. Болело материнское сердце день и ночь, а взять не с кого.
Вот и сейчас, налетела Харитина незнамо зачем и сидит, как зачумленная. Только и радости, что суслонский писарь, который все-таки разные слова разговаривает и всем старается угодить.
— Они-с… Я ведь у них проживаю и все вижу, а сказать никому не смею, даже богоданной маменьке. Не поверят-с. И даже меня же могут завинить в напраслине. Жена перед мужем всегда выправится, и я же останусь в дураках. Это я насчет Галактиона, сестрица. А
вот ежели
бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним, так собственноручно увидели
бы всю грусть. Весьма жаль.
«Ведь
вот какой упрямый старик! — повторял про себя Галактион и только качал головой. — Ведь за глаза было
бы одной мельницы, так нет, давай строить две новых!»
Вахрушка через прислугу, конечно, знал, что у Галактиона в дому «неладно» и что Серафима Харитоновна пьет запоем, и по-своему жалел его. Этакому-то человеку жить
бы да жить надо, а тут дома, как в нетопленой печи. Ах, нехорошо!
Вот ежели
бы Харитина Харитоновна, так та
бы повернула все единым духом. Хороша бабочка, всем взяла, а тоже живет ни к шубе рукав. Дальше Вахрушка угнетенно вздыхал и отмахивался рукой, точно отгонял муху.
Нотариус оседлал нос очками, придвинул бумагу к самой свече и прочел ее до конца с большим вниманием. Потом он через очки посмотрел на клиента, пожевал сухими губами и опять принялся перечитывать с самого начала. Эта деловая медленность начинала злить Харитона Артемьича. Ведь
вот как эти приказные ломаются над живым человеком! Кажется, взял
бы да и стукнул прямо по башке старую канцелярскую крысу. А нотариус сложил попрежнему духовную и, возвращая, проговорил каким-то деревянным голосом...
— Уж это што говорить — заступа… Позавидовал плешивый лысому. По-твоему хочу сделать: разделить сыновей. Хорошие ноне детки. Ох-хо-хо!.. А все суета, Харитон Артемьич… Деток вон мы с тобой судим и рядим, а о своей душе не печалуемся. Только
бы мне с своим делом развязаться… В скиты пора уходить.
Вот вместе и пойдем.
— Да, да… Ох, повезешь, сынок!.. А поговорка такая: не мой воз — не моя и песенка. Все хлеб-батюшко, везде хлеб… Все им держатся, а остальное-то так. Только хлеб-то от бога родится, сынок… Дар божий… Как
бы ошибки не вышло. Ты
вот на машину надеешься, а вдруг нечего будет не только возить, а и есть.
—
Вот это ты уж напрасно, Илья Фирсыч. Поп-то Макар сам по себе, а тогда тебя устиг адвокат Мышников. В нем вся причина.
Вот ежели
бы и его тоже устигнуть, — очень уж большую силу забрал. Можно сказать, весь город в одном суставе держит.
— В сущности я Харитину и не виню, — плаксиво повторял он, — да. Дело ее молодое, кругом соблазн. Нет, не виню, хотя по-настоящему и следовало
бы ее зарезать.
Вот до попа Макара я доберусь.
— Мне
бы, главное, зятьев всех в бараний рог согнуть, а в первую голову проклятого писаря. Он меня подвел с духовной… и ведь как подвел, пес!
Вот так же, как ты, все наговаривал: «тятенька… тятенька»…
Вот тебе и тятенька!.. И как они меня ловко на обе ноги обули!.. Чисто обделали — все равно, как яичко облупили.
Так
бы вот, кажется, все и отпечатал…
— И будешь возить по чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед детьми свое зверство показывать…
Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть детей
бы пожалел. Я тебе по-стариковски говорю… И обидно мне на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
— Трудненько выручать-то, — соображал Полуянов. —
Вот ежели
бы была устроена рядная запись, или ежели
бы я был исправником. Тогда
бы я ему показал! Я
бы его выворотил на левую сторону!
—
Вот так фунт! — ахнул Мышников. — Карла, если
бы ты меня возвел в такие герои, я на тебя подал
бы жалобу мировому… Галактион, хочешь, я вчиню иск об оскорблении? Свидетели налицо… Все дело поведу на свой риск. Ха-ха!.. Герой оптом… Раньше герои имели значение в розницу, а теперь оптовый герой, беспаспортный.
— Позвольте мне кончить, господа… Дело не в названии, а в сущности дела. Так я говорю? Поднимаю бокал за того, кто открывает новые пути, кто срывает завесу с народных богатств, кто ведет нас вперед… Я сравнил
бы наш банк с громадною паровою машиной, причем роль пара заменяет капитал, а
вот этот пароход, на котором мы сейчас плывем, — это только один из приводов, который подчиняется главному двигателю… Гений заключается только в том, чтобы воспользоваться уже готовою силой, а поэтому я предлагаю тост за…
— Вся надежда у нас теперь на него, на сибирский хлебушко, — повторил убежденно Василий. — Только
бы весны дождаться, когда реки пройдут… Там, сказывают, пудик-то мучки стоит всего-навсе семнадцать копеечек.
Вот какое дело, честные отцы!
— Ручки любит земелька-то матушка! — вздыхал Михей Зотыч. — Черная земелька родит беленький-то хлебец и черных ручек требует… А пшеничники позазнались малым делом. И черному
бы хлебцу рады, да и его не родил господь… Ох, миленькие, от себя страждете!.. Лакомство-то свое, видно, подороже всего, а
вот господь и нашел.
—
Вот именно к таким средним людям и принадлежит Казимир, папа. Я это понимаю. Ведь эта безличная масса необходима, папа, потому что без нее не было
бы и выдающихся людей, в которых, говоря правду, я как-то плохо верю. Как мне кажется, время таинственных принцев и еще более таинственных принцесс прошло.
— Отчего вы не хотите идти за него замуж? Он был
бы другой, поверьте мне… Ведь он сходит с ума
вот уже три года.
— Не говорите. Кстати, я вызвал вас на это свидание
вот почему: все равно — она разыскала
бы вас, и бог знает, чем все могло кончиться. Я просто боялся за вас. Такие женщины, как Харитина, в таком приподнятом настроении способны на все.