Неточные совпадения
— А привык я.
Все пешком
больше хожу: которое место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть было не загостился у твоего зятя, у писаря… Хороший мужик.
Анфуса Гавриловна расплакалась. Очень уж дело выходило
большое, и как-то сразу
все обернулось. Да и жаль Серафиму, точно она ее избывала.
В Заполье из дворян проживало человек десять, не
больше, да и те
все были наперечет, начиная с знаменитого исправника Полуянова и кончая приблудным русским немцем Штоффом, явившимся неизвестно откуда и еще более неизвестно зачем.
Старик Колобов зажился в Заполье. Он точно обыскивал
весь город. Все-то ему нужно было видеть, со
всеми поговорить, везде побывать. Сначала
все дивились чудному старику, а потом привыкли. Город нравился Колобову, а еще
больше нравилась река Ключевая. По утрам он почти каждый день уходил купаться, а потом садился на бережок и проводил целые часы в каком-то созерцательном настроении. Ах, хороша река, настоящая кормилица.
Жених держал себя с
большим достоинством и знал
все порядки по свадебному делу. Он приезжал каждый день и проводил с невестой как раз столько времени, сколько нужно — ни
больше, ни меньше. И остальных девушек не забывал: для каждой у него было свое словечко.
Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна была взята из огибенинского дома, хотя и состояла в нем на положении племянницы. Поэтому на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с
большим апломбом, как один из ближайших родственников. Он относился ко
всем свысока, как к дикарям, и чувствовал себя на одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать
большие дела!.. Да, очень
большие! Важно поймать момент…
Все дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя
вся беда в том, что я русский немец… да!
Гостей набиралось
все больше и
больше.
Последними уже к
большому столу явились два новых гостя. Один был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они были из дальних сибиряков и оба попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет господин, держал себя с
большим достоинством. Ечкин поразил
всех своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно было их посадить.
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого такого нет, не было и не будет. Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему
все, что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое: тех же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири,
большие дела обделывали.
Одним словом,
большой стол закончился крупным скандалом. Когда
все немного успокоились и
все пришло в порядок, хватились Михея Зотыча, но его и след простыл.
Появление старика Колобова в Суслоне было целым событием. Теперь уж
все поняли, зачем птица прилетела.
Всех больше волновался мельник Ермилыч, под рукой распускавший нехорошие слухи про старика Колобова. Он боялся сильного конкурента. Но Колобов сам пришел к нему на мельницу в гости, осмотрел
все и сказал...
Постройка новой мельницы отозвалась в Суслоне заметным оживлением, особенно по праздникам, когда гуляли здесь обе вятские артели. Чувствовалось, что делалось какое-то
большое дело, и
все ждали чего-то особенного. Были и свои скептики, которые сомневались, выдержит ли старый Колобов, — очень уж
большой капитал требовался сразу. В качестве опытного человека и родственника писарь Замараев с
большими предосторожностями завел об этом речь с Галактионом.
Впрочем, Галактион упорно отгонял от себя
все эти мысли. Так, глупость молодая, и
больше ничего. Стерпится — слюбится. Иногда Серафима пробовала с ним заговаривать о серьезных делах, и он видел только одно, что она ровно ничего не понимает. Старается подладиться к нему и не умеет.
Всего больше приводил в восторг Михея Зотыча аршинный зауральский чернозем.
— Как же ты мог любить, когда совсем не знал меня? Да я тебе и не нравилась. Тебе
больше нравилась Харитина. Не отпирайся, пожалуйста, я
все видела, а только мне было тогда почти
все равно. Очень уж надоело в девицах сидеть. Тоска какая-то,
все не мило. Я даже злая сделалась, и мамаша плакала от меня. А теперь я
всех люблю.
Были приглашены также мельник Ермилыч и поп Макар. Последний долго не соглашался ехать к староверам, пока писарь не уговорил его. К самому новоселью подоспел и исправник Полуянов, который обладал каким-то чутьем попадать на такие праздники. Одним словом, собралась
большая и веселая компания. Как-то
все выходило весело, начиная с того, что Харитон Артемьевич никак не мог узнать зятя-писаря и
все спрашивал...
Серафима слушала мужа только из вежливости. В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и муж как-то не умел с нею разговаривать. Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот
все умеет понятно рассказать. Он вот и жене
все наряды покупает и даже в шляпах знает
больше толку, чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы не знает с мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
А есть такое дело, которое ничего не боится, скажу
больше: ему
все на пользу — и урожай и неурожай, и разорение и богатство, и даже конкуренция.
Больше отец и сын не проговорили ни одного слова. Для обоих было
все ясно, как день. Галактион, впрочем, этого ожидал и вперед приготовился ко
всему. Он настолько владел собой, что просмотрел с отцом
все книги, отсчитался по разным статьям и дал несколько советов относительно мельницы.
— Ну, а что зелье-то наше? — сурово спросила ее Анфуса Гавриловна, — она
все больше и
больше не любила Харитину.
Отправляясь в первый раз с визитом к своему другу Штоффу, Галактион испытывал тяжелое чувство. Ему еще не случалось фигурировать в роли просителя, и он испытывал
большое смущение. А вдруг Штофф сделает вид, что не помнит своих разговоров на мельнице?
Все может быть.
— Будем устраиваться… да… — повторял Штофф, расхаживая по комнате и потирая руки. — Я уже кое-что подготовил на всякий случай. Ведь вы знаете Луковникова? О, это
большая сила!.. Он знает вас. Да… Ничего, помаленьку устроимся. Знаете, нужно жить, как кошка: откуда ее ни бросьте, она всегда на
все четыре ноги встанет.
Чай продолжался довольно долго, и Галактион заметил, что в его стакане
все больше и
больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела на него хорошее впечатление своей простотой и откровенностью. Рядом с Галактионом оказался какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом, прилизанными волосами на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками. Он
все заглядывал ему в лицо и повторял...
Галактиона удивило, что
вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу конец. В
большой столовой во
всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
— Это ваше счастие… да… Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать
большими кусками, как этот ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков, и
все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
—
Все видел своими глазами, — уверял Ечкин. — Да,
все это существует. Скажу
больше: будет и у нас, то есть здесь. Это только вопрос времени.
— Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и
все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это так… Сами вы можете жить, как хотите, — дело ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу? Вот у вас девочка растет, мы с ней
большие друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
Крошечная детская с одним окном и двумя кроватями привела мисс Дудль еще раз в ужас, а потом она уже перестала удивляться. Гости произвели в детской что-то вроде обыска. Мисс Дудль держала себя, как опытный сыщик: осмотрела игрушки, книги, детскую кровать, заглянула под кровать, отодвинула
все комоды и даже пересчитала белье и платья. Стабровский с
большим вниманием следил за ней и тоже рассматривал детские лифчики, рубашки и кофточки.
Вечером Стабровский работал в своем кабинете за полночь и
все думал о маленькой славяночке, которая войдет в дом. Кто знает, что из этого может произойти? Из маленьких причин очень часто вырастают
большие и сложные последствия.
Кошевая остановилась у
большой новой избы. В волоковое окно выглянула мужская голова и без опроса скрылась. Распахнулись сами собой шатровые ворота, и кошевая очутилась в темном крытом дворе. Встречать гостей вышел сам хозяин, лысый и седой старик. Это и был Спиридон, известный
всему Заполью.
В течение целых пятнадцати лет
все художества сходили Полуянову с рук вполне благополучно, а робкие проявления протеста заканчивались тем, что жалобщики и обиженные должны были выкупать свою строптивость новою данью. Одним словом,
все привыкли к художествам Полуянова, считая их неизбежным злом, как градобитие, а сам Полуянов привык к этому оригинальному режиму еще
больше. Но с последним казусом вышла
большая заминка. Нужно же было сибирскому исправнику наскочить на упрямого сибирского попа.
— Вот тебе и зять! — удивлялся Харитон Артемьич. — У меня
все зятья такие:
большая родня — троюродное наплевать. Ты уж лучше к Булыгиным-то не ходи, только себя осрамишь.
Вообще, как ни поверни, — скверно. Придется еще по волости отсчитываться за десять лет, — греха не оберешься. Прежде-то
все сходило, как по маслу, а нынче еще неизвестно, на кого попадешь. Вот то ли дело Ермилычу: сам
большой, сам маленький, и никого знать не хочет.
— Ах, какой ты! Со богатых-то вы
все оберете, а нам уж голенькие остались. Только бы на ноги встать, вот главная причина. У тебя вон пароходы в башке плавают, а мы по сухому бережку с молитвой будем ходить. Только бы мало-мало в люди выбраться, чтобы перед другими не стыдно было. Надоело уж под начальством сидеть, а при своем деле сам
большой, сам маленький. Так я говорю?
Михей Зотыч лежал у себя в горнице на старой деревянной кровати, покрытой войлоком. Он сильно похудел, изменился, а главное — точно
весь выцвел. В лице не было ни кровинки. Даже нос заострился, и глаза казались
больше.
Галактион провел целый день у отца.
Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про сына. Может быть, тут был свой расчет, может быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и
больше ничего знать не хотел.
У Голяшкина была странная манера во время разговора придвигаться к собеседнику
все ближе и ближе, что сейчас как-то особенно волновало Галактиона. Ему просто хотелось выгнать этого сладкого братца, и он с
большим трудом удерживался. Они стояли друг против друга и смотрели прямо в глаза.
Всех больше набралось своей братии — купцов.
— Мы теперь обе овдовели, — говорила она, целуя подругу, — ты по-настоящему, а я по-соломенному. Ах, как у тебя хорошо здесь, Прасковья Ивановна!
Все свое, никто тебя не потревожит: сама
большая, сама маленькая.
— Ну, ничего, выучимся… Это карта Урала и прилегающих к нему губерний, с которыми нам и придется иметь дело. У нас своя география. Какие
все чудные места!.. Истинно страна, текущая млеком и медом. Здесь могло бы благоденствовать население в пять раз
большее… Так, вероятно, и будет когда-нибудь, когда нас не будет на свете.
С другой стороны, с каждым днем его
все сильнее и сильнее охватывала жажда широкой деятельности и
больших дел.
—
Большим кораблям
большое плавание, а мы около бережку будем ползать… Перед отъездом мы с попом Макаром молебствие отслужили угодникам бессребренникам. Как же,
все по порядку. Тоже и мы понимаем, как и што следует: воздадите кесарево кесарю… да. Главная причина, Галактион Михеич, что жаль мелкие народы. Сейчас-то они вон сто процентов платят, а у меня будут платить
всего тридцать шесть… Да там еще кланялись сколько, да еще отрабатывали благодарность, а тут на, получай, и только
всего.
— Само собою разумеется, как же без денег жить? Ведь я хоша и говорю вам о документе, а даю деньги
все одно, как кладу к себе в карман. По-родственному, Харитина Харитоновна. Чужим-то
все равно, а свое болит… да. Заходил я к Илье Фирсычу. В
большое малодушие впадает.
Больше не оставалось сомнения, что она тайком напивалась каждый вечер тою самою мадерой, которую нещадно пило
все Заполье.
Серафима относилась к сестре как-то безразлично и
больше не ревновала ее к мужу. По целым дням она ходила вялая и апатичная и оживлялась только вечером, когда непременно усаживала Харитину играть в дурачки. Странно, что Харитина покорно исполняла
все ее капризы.
Стабровский действительно перерыл
всю литературу о нервных болезнях и модной наследственности, и чем
больше читал, тем
больше приходил в отчаяние. Он в своем отцовском эгоизме дошел до того, что точно был рад, когда Устенька серьезно заболела тифом, будто от этого могло быть легче его Диде. Потом он опомнился, устыдился и старался выкупить свою несправедливость усиленным вниманием к больной.
— Из-за тебя
вся оказия вышла, Галактион Михеич, — с наивностью
большого ребенка повторял Вахрушка. — Вчера еще был я человеком, а сегодня ни с чем пирог… да. Значит, на подножный корм.
У старика Колобова, может быть,
весь капитал был не
больше двухсот тысяч, в чем Галактион сейчас окончательно убедился, а с такими деньгами трудно бороться на оживившемся хлебном рынке.
Проделывая
все это, доктор
все больше и
больше презирал самого себя.