Неточные совпадения
Петр Елисеич наливал стаканы, а Нюрочка подавала их по очереди. Девочка была счастлива, что могла принять, наконец, деятельное участие в этой церемонии, и
с удовольствием следила, как стаканы быстро выпивались, лица веселели, и везде поднимался смутный говор, точно закипала приставленная к огню
вода.
— У меня в позапрошлом году медведь мою кобылу хватал, — рассказывал Морок
с самодовольным видом. — Только и хитра скотинка, эта кобыла самая… Он, медведь, как ее облапит, а она в чащу, да к озеру, да в
воду, — ей-богу!.. Отстал ведь медведь-то, потому удивила его кобыла своею догадкой.
Домой принесли Самойлу Евтихыча в чекмене, как он боролся. В кабинете, когда начали снимать сапог
с левой ноги, он закричал благим матом, так что Анфисе Егоровне сделалось дурно, и Таисья увела отпаивать ее
водой. Пришлось ухаживать за больным Петру Елисеичу
с казачком Тишкой.
— Ты у меня смотри, сахар… — ласково ворчал Лука Назарыч, грозя Палачу пальцем. — Чурок не жалей, а то упустим шахту, так
с ней не развяжешься. И ты, Ефим Андреич, не зевай… голубковскую штольню
вода возьмет…
— Так вот што, бабоньки, — спохватилась Таисья, — есть горячая-то
вода? Берите-ка вехти [Вехоть — мочалка. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] да песку, да в потемках-то и смоем деготь
с ворот.
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую
воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав
с мороза в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза
с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
Это был захватывающий момент, и какая-то стихийная сила толкала вперед людей самых неподвижных, точно в половодье, когда выступившая из берегов
вода выворачивает деревья
с корнем и уносит тяжелые камни.
Осенью озеро ничего красивого не представляло. Почерневшая холодная
вода била пенившеюся волной в песчаный берег
с жалобным стоном, дул сильный ветер; низкие серые облака сползали непрерывною грядой
с Рябиновых гор. По берегу ходили белые чайки. Когда экипаж подъезжал ближе, они поднимались
с жалобным криком и уносились кверху. Вдали от берега сторожились утки целыми стаями. В осенний перелет озеро Черчеж было любимым становищем для уток и гусей, — они здесь отдыхали, кормились и летели дальше.
Она умела говорить без перерыва,
с какими-то захлебываниями, точно бежала
с журчаньем
вода.
Прежде всего наложила на нее Енафа сорокадневный «канун»: однажды в день есть один ржаной хлеб, однажды пить
воду, откладывать ежедневно по триста поклонов
с исусовой молитвой да четвертую сотню похвале-богородице.
Между скитом Фаины и скитом Енафы шла давнишняя «пря», и теперь мать Енафа задалась целью влоск уничтожить Фаину
с ее головщицей. Капитолина была рябая девка
с длинным носом и левое плечо у ней было выше, а Аглаида красавица — хоть
воду у ней
с лица пей. Последнего, конечно, Енафа не говорила своей послушнице, да и торопиться было некуда: пусть исправу сперва примет да уставы все пройдет, а расчет
с Фаиной потом. Не таковское дело, чтобы торопиться.
Вернувшись
с Самосадки, Аглаида привезла
с собой и свою старую тоску, которая заполоняла ее скитские мысли, как почвенная
вода.
В жаркие дни здесь было настоящее раздолье, а к ключику, выбегавшему
с полгоры, приходили пить студеную
воду олени и дикие козы.
Вася был отправлен сейчас же к матери в Мурмос, а Груздев занялся караваном
с своею обычною энергией. Во время сплава он иногда целую неделю «ходил
с теми же глазами», то есть совсем не спал, а теперь ему приходилось наверстывать пропущенное время. Нужно было повернуть дело дня в два. Нанятые для сплава рабочие роптали, ссылаясь на отваливший заводский караван. Задержка у Груздева вышла в одной коломенке, которую при спуске на
воду «избочило», — надо было ее поправлять, чтобы получилась правильная осадка.
Но потом все стихло, и стали ждать повестки: легкое место сказать, два года
с лишним как уехали и точно в
воду канули, — должна быть повестка.
— Зачем ее трогать
с места? — объяснял Артем. — У меня жена женщина сырая, в
воду ее не пошлешь… Пусть за меня остается в семье, все же родителю нашему подмога.
Работы у «убитых коломенок» было по горло. Мужики вытаскивали из
воды кули
с разбухшим зерном, а бабы расшивали кули и рассыпали зерно на берегу, чтобы его охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские бабы работали
с песнями, точно на помочи. Конечно, в первую голову везде пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде рядом, как привыкли на фабрике.
Дорога до Мурмоса для Нюрочки промелькнула, как светлый, молодой сон. В Мурмос приехали к самому обеду и остановились у каких-то родственников Парасковьи Ивановны. Из Мурмоса нужно было переехать в лодке озеро Октыл к Еловой горе, а там уже идти тропами. И лодка, и гребцы, и проводник были приготовлены заранее. Оказалось, что Парасковья Ивановна ужасно боялась
воды, хотя озеро и было спокойно. Переезд по озеру верст в шесть занял
с час, и Парасковья Ивановна все время охала и стонала.
Красивое это озеро Октыл в ясную погоду.
Вода прозрачная,
с зеленоватым оттенком. Видно, как по дну рыба ходит.
С запада озеро обступили синею стеной высокие горы, а на восток шел низкий степной берег, затянутый камышами. Над лодкой-шитиком все время
с криком носились белые чайки-красноножки. Нюрочка была в восторге, и Парасковья Ивановна все время держала ее за руку, точно боялась, что она от радости выскочит в
воду. На озере их обогнало несколько лодок-душегубок
с богомольцами.
— Да ты што
с ней разговариваешь-то? — накинулась мать Енафа. — Ее надо в
воду бросить — вот и весь разговор… Ишь, точно окаменела вся!.. Огнем ее палить, на мелкие части изрезать… Уж пытала я ее усовещивать да молить, так куды, приступу нет! Обошел ее тот, змей-то…
— Давненько мы
с вами не видались, Анна Петровна… Много
воды утекло: вы вот выросли, а я начинаю стариться. Да… Теперь поближе будем жить, так и встречаться чаще придется.
— Мы-то в уме, а вот как вы спихиваться будете
с Леонидом-то Федоровичем… Он нас достиг, так теперь пусть сам управляется. Когда еще чужестранный народ наберется, а полая
вода сойдет. Как бы вы на сухом берегу не остались.
Караван отвалил
с грехом пополам на хвосте весеннего «паводка», рассчитывая обежать главный вал на пути, — коломенки бегут скорее
воды.
Если Никитич слышал дыхание своей домны, то Ефим Андреич постоянно чувствовал, как его шахта напрасно борется
с наступающим на нее врагам —
водой.