— Богу ответите за сироту, Петр Елисеич! — доносился звонкий голос Домнушки через запертые двери. — Другие-то побоятся вам оказать, а я вся тут… Нечего с меня взять, с солдатки! Дочь у вас растет, большая будет, вам же стыдно… Этакой срам в дому! Беспременно этого варнака Тишку в три шеи. Обнакновенно, Катря — глупая девка и больше ничего, а вы хозяин в дому и
ответите за нее.
Неточные совпадения
— Придут… — коротко
ответил надзиратель, закладывая руки
за спину.
— Я сама повезу… Давно не видалась со скитскими-то, пожалуй, и соскучилась, а оно уж
за попутьем, — совершенно спокойно, таким же деловым тоном
ответила Таисья. — Убивается больно девка-то, так оземь головой и бьется.
— Ихнее дело, матушка, Анфиса Егоровна, — кротко
ответила Таисья, опуская глаза. — Не нам судить ихние скитские дела… Да и деваться Аграфене некуда, а там все-таки исправу примет.
За свой грех-то муку получать… И сама бы я ее свезла, да никак обернуться нельзя: первое дело, брательники на меня накинутся, а второе — ущитить надо снох ихних. Как даве принялись их полоскать — одна страсть… Не знаю, застану их живыми аль нет. Бабенок-то тоже надо пожалеть…
— Эге! —
ответил Коваль. — А це що таке?.. То я ж ее, ведмедицу,
за ухи скубти буду… Геть, лядаща! Чего вона мордуе?.. Побачимо, що з того выйде?..
Аннушка так устала, что не могла даже
ответить Слепню приличным образом, и молча поплелась по плотине. Было еще светло настолько, что не смешаешь собаку с человеком. Свежие осенние сумерки заставляли ее вздрагивать и прятать руки в кофту. Когда Аннушка поровнялась с «бучилом», ей попался навстречу какой-то мужик и молча схватил ее прямо
за горло. Она хотела крикнуть, но только замахала руками, как упавшая спросонья курица.
Коваль ничего не
ответил, а только сильнее погнал лошадь. Они догнали обоз версты
за три, когда он остановился у моста через Култым. Здесь шли повертки на покосы.
— Вероятно, тоже я? —
ответил вопросом Мухин. — А что касается брата, Лука Назарыч, то по меньшей мере я считаю странным возлагать ответственность
за его поступки на меня… Каждый
отвечает только
за себя.
— Пустое это дело, Петр Елисеич! — с загадочною улыбкой
ответил солдат. — И разговору-то не стоит… Закон один: жена завсегда подвержена мужу вполне… Какой тут разговор?.. Я ведь не тащу
за ворот сейчас… Тоже имею понятие, что вам без куфарки невозможно. А только этого добра достаточно, куфарок: подыщете себе другую, а я Домну поворочу уж к себе.
Тишка только посмотрел на нее, ничего не
ответил и пошел к себе на покос, размахивая уздой. Ганна набросилась тогда на Федорку и даже потеребила ее
за косу, чтобы не заводила шашней с кержачатами. В пылу гнева она пригрозила ей свадьбой с Пашкой Горбатым и сказала, что осенью в заморозки окрутят их. Так решили старики и так должно быть. Федорка не проронила ни слова, а только побелела, так что Ганне стало ее жаль, и старуха горько заплакала.
Коваль ничего не
отвечал и, кажется, не слышал оклика. Тит подошел к нему и начал трясти
за плечо.
— А ровно бы и знать-то нечего, духовный отец, — не без достоинства
ответила Таисья. — Живу, как таракан
за печкой…
— Извините меня, Анна Петровна, если я сказал что лишнее в вашем доме. Но это долг пастыря, который
отвечает за каждую погибшую овцу. Многое вижу и молчу. Сокрушаюсь и молчу… да. Вот и вы очень огорчали меня, когда ходили на богомолье на Крестовые острова. Конечно, бог везде один, но заблуждения разделяют людей. Петр Елисеич держится относительно веры свободных мыслей, но я считаю своим долгом предостеречь вас от ошибок и увлечений.
Потом он что-то такое спросил ее, вероятно невпопад, потому что она посмотрела на него удивленными глазами. Что она
ответила, он не понимал, а только видел, как она вышла из комнаты грациозною походкой, как те редкие сновидения, какие заставляют молодеть. Голиковский сидел несколько времени один и старался припомнить, зачем он приехал сюда и как вообще очутился в этой комнате. Из раздумья вывел его Петр Елисеич,
за которым уже успели послать на фабрику.
— В холодную! — коротко
ответил за Голиковского исправник, указывая стоявшему без шапки Основе на бунтаря.
— Ужо пошлю и
за ней, — растерянно
ответила Таисья. — Трудно тебе будет, Самойло Евтихыч, с непривычки-то.
— Филипп говорит, что и на фонаре нет, а вы скажите лучше, что взяли да потеряли, а Филипп будет из своих денежек
отвечать за ваше баловство, — продолжал, все более и более воодушевляясь, раздосадованный лакей.
— Еще бы не помнить! —
отвечал за него Леонтий. — Если ее забыл, так кашу не забывают… А Уленька правду говорит: ты очень возмужал, тебя узнать нельзя: с усами, с бородой! Ну, что бабушка? Как, я думаю, обрадовалась! Не больше, впрочем, меня. Да радуйся же, Уля: что ты уставила на него глаза и ничего не скажешь?
Неточные совпадения
Влас
отвечал задумчиво: // — Бахвалься! А давно ли мы, // Не мы одни — вся вотчина… // (Да… все крестьянство русское!) // Не в шутку, не
за денежки, // Не три-четыре месяца, // А целый век… да что уж тут! // Куда уж нам бахвалиться, // Недаром Вахлаки!
Бурмистр потупил голову, // — Как приказать изволите! // Два-три денька хорошие, // И сено вашей милости // Все уберем, Бог даст! // Не правда ли, ребятушки?.. — // (Бурмистр воротит к барщине // Широкое лицо.) //
За барщину
ответила // Проворная Орефьевна, // Бурмистрова кума: // — Вестимо так, Клим Яковлич. // Покуда вёдро держится, // Убрать бы сено барское, // А наше — подождет!
— Смотри, братцы! как бы нам тово…
отвечать бы
за него,
за прохвоста, не пришлось! — присовокупляли другие.
—
За всех
ответить или всех спасти! — кричал он, цепенея от страха, — и, конечно, решился спасти.
Стал бригадир считать звезды («очень он был прост», — повторяет по этому случаю архивариус-летописец), но на первой же сотне сбился и обратился
за разъяснениями к денщику. Денщик
отвечал, что звезд на небе видимо-невидимо.