Неточные совпадения
— Все говорил… Как по крестьянам она прошла: молебны служили, попы по церквам манифест читали. Потом по городам воля разошлась и на заводах, окромя наших… Мосей-то говорит, што большая
может выйти ошибка, ежели время упустить. Спрячут, говорит, приказчики вашу волю — и конец тому
делу.
— Ну, что же я
могу сделать?.. Как знаете, а мое
дело — сказать.
— Теперь я… ежели, например, я двадцать пять лет, по два раза в сутки, изо
дня в
день в шахту спускался, — ораторствовал старик Ефим Андреич, размахивая руками. — Какая мне воля, ежели я к ненастью поясницы не
могу разогнуть?
Около Самоварника собралась целая толпа, что его еще больше ободрило. Что же, пустой он человек, а все-таки и пустой человек
может хорошим словом обмолвиться. Кто в самом
деле пойдет теперь в огненную работу или полезет в гору? Весь кабак загалдел, как пчелиный улей, а Самоварник орал пуще всех и даже ругал неизвестно кого.
Так лужок и оставался нескошенным, а Наташка лежала в балагане третий
день, ни рукой, ни ногой пошевелить не
может.
— Ничего я не
могу вам сказать: ваше
дело… Там хорошо, где нас нет.
Прошел и успеньев
день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском
деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не
мог послать их в «гору». Все смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
— Опомнись, Грунюшка… — шептала она уже ласково, стараясь заглянуть в лицо Аграфене. — Што ты, родимая моя, убиваешься уж так?..
Может, и поправимое твое
дело…
В первые же
дни мальчик так отмахал себе руки, что не
мог идти на работу.
Груздев приехал перед масленицей и остановился в господском доме. Петр Елисеич обрадовался ему, как дорогому гостю, потому что
мог с ним отвести душу. Он вытащил черновые посланного проекта и торопливо принялся объяснять суть
дела, приводя выдержки из посланной рукописи. Груздев слушал его со вниманием заинтересованного человека.
Конечно, в прежнем виде
дело оставаться не
может, но введение реформ на заграничный манер связано с некоторыми практическими неудобствами.
— Мои совет — переезжать. В Мурмосе будешь жить — до всего близко… Тогда и кабаки
можешь бросить. Не люблю я этого
дела, Самойло Евтихыч.
Иван Семеныч бился со стариками целых два
дня и ничего не
мог добиться. Даже был приглашен к содействию о. Сергей, увещания и советы которого тоже не повели ни к чему. Истощив весь запас своей административной энергии, Иван Семеныч махнул рукой на все.
Долго стоял Коваль на мосту, провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит уехал и ни разу не обернулся назад. Вот тебе и сват!.. Но Титу было не до вероломного свата, — старик не
мог отвязаться от мысли о дураке Терешке, который все
дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза без шапки, как ходил перед покойниками. В душе Тита этот пустой случай вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
— Не
может быть!.. Постой, расскажи, как было
дело.
— Что делать, а я все-таки не
могу иметь
дела с мерзавцами.
Но что значит он, прогнанный со службы управитель, когда
дело идет, быть
может, о тысячах людей?
— А
может быть, она не умерла? — повторял Груздев, ожидая подтверждения этой мысли. — Ведь бывают глубокие обмороки… Я читал в газете про одну девушку, которая четырнадцать
дней лежала мертвая и потом очнулась.
— Ломаный я человек, родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без
дела слоняться?
Может, я в другой раз и жисти своей не рад… Поработаю — спина отымается, руки заболят, ноги точно чужие сделаются. Завидно на других глядеть, как добрые люди над работой убиваются.
Собственно громадные убытки от «убившего каравана» не
могли здесь идти в счет: они подорвали груздевские
дела очень серьезно, но за ним оставалась еще репутация деятельного, оборотистого человека, известное доверие и, наконец, кредит.
— Ваши-то мочегане пошли свою землю в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше
дело особенное: наши деды на Самосадке еще до Устюжанинова жили. Нас неправильно к заводам приписали в казенное время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту самую бумагу, да только согласиться не
можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
— Нельзя же всех собрать в один дом, — ласково отвечал Петр Елисеич. — Ты теперь большая и
можешь ходить или ездить к Парасковье Ивановне хоть каждый
день.
— А мы его в волости отдерем, ежели што… Не
моги перечить родителю, и конец тому
делу.
— Как слышно, вы и требы исправляете? Окрестить младенца
можете, хороните умерших… Впрочем, это не мое
дело. Я не вмешиваюсь, а только высказал то, что говорят иные.
Оставшиеся без куска заводские служащие были обречены на голодную смерть, потому что, выращенные на заводском
деле рядом поколений, они не
могли помириться с какою-нибудь другою службой.
В самом
деле,
может быть, Вася оттого и испортился, что у него нет матери.
Так в первый
день ничего и не
могли поделать с Мороком, — он отсиделся в избушке, как еж в норе.
Сколько ни галдели солдат Артем с Полуэхтом, так ничего и не
могли поделать с Мороком. На другой
день они явились уже с начальством во главе, то есть привели из волости старосту.
Когда Тит уж не
мог больше притворяться, то обещал отдуть Пашку черемуховою палкой, что нисколько не удовлетворило Никитича. Старики долго перекорялись и спорили, а потом отправились решать свое
дело в кабак к Рачителихе. У стойки сидел старый Коваль, такой грустный и невеселый.
Голиковский заметно испытывал угнетенное состояние духа и по возвращении с Самосадки долго разговаривал с Нюрочкой, горячо интересовавшейся ходом всего
дела. Он
мог только удивляться, что эта барышня, выросшая в четырех стенах, так много знает.
— Как уж там знаете… Мое
дело — оказать. А больного необходимо отправить в больницу в Пермь… Там за ним будет и уход и лечение, а бывают случаи, что и выздоравливают. Вот все, что я
могу сказать.
— Да уж такое… Все науки произошел, а тут и догадаться не
можешь?.. Приехал ты к нам, Иван Петрович, незнаемо откуда и,
может, совсем хороший человек, — тебе же лучше. А вот напрасно разговорами-то своими девушку смущаешь. Девичье
дело, как невитое сено… Ты вот поговоришь-поговоришь, сел в повозку, да и был таков, поминай как звали, а нам-то здесь век вековать. Незавидно живем, а не плачем, пока бог грехам терпит…