Неточные совпадения
В самом Ключевском заводе невольно бросалась
в глаза прежде всего расчлененность «
жила», раскидавшего
свои домишки по берегам трех речек и заводского пруда.
Изба делилась сенями по-москалиному на две половины:
в передней
жил сам старик со старухой и дочерью, а
в задней — Терешка с
своей семьей.
Эта встреча произвела на Петра Елисеича неприятное впечатление, хотя он и не видался с Мосеем несколько лет. По
своей медвежьей фигуре Мосей напоминал отца, и старая Василиса Корниловна поэтому питала к Мосею особенную привязанность, хотя он и
жил в отделе. Особенностью Мосея, кроме слащавого раскольничьего говора, было то, что он никогда не смотрел прямо
в глаза, а куда-нибудь
в угол. По тому, как отнеслись к Мосею набравшиеся
в избу соседи, Петр Елисеич видел, что он на Самосадке играет какую-то роль.
Все были уверены вперед, что круг унесет Матюшка Гущин, который будет бороться последним. Он уже раза два уносил круг, и обе стороны оставались довольны, потому что каждая считала Матюшку
своим: ключевляне — потому, что Матюшка родился и вырос
в Ключевском, а самосадские — потому, что он
жил сейчас на Самосадке.
Живешь себе, как мышь
в норке, а мы и с деньгими-то
в другой раз жизни
своей не рады!»
Туляцкому и Хохлацкому концам было не до этих разговоров, потому что все
жили в настоящем. Наезд исправника решил все дело: надо уезжать. Первый пример подал и здесь Деян Поперешный. Пока другие говорили да сбирались потихоньку у себя дома, он взял да и продал
свой покос на Сойге, самый лучший покос во всем Туляцком конце. Покупателем явился Никитич. Сделка состоялась, конечно,
в кабаке и «руки розняла» сама Рачителиха.
Бойкая Рачителиха купила за двадцать рублей две избы, — а одну поместила
свою мать, старуху Акулину, а
в другую пустила
жить мать Окулка с Наташкой.
Из Туляцкого конца дорога поднималась
в гору. Когда обоз поднялся, то все возы остановились, чтобы
в последний раз поглядеть на остававшееся
в яме «
жило». Здесь провожавшие простились. Поднялся опять рев и причитания. Бабы ревели до изнеможения, а глядя на них, голосили и ребятишки. Тит Горбатый надел
свою шляпу и двинулся: дальние проводы — лишние слезы. За ним хвостом двинулись остальные телеги.
— А как старушка-то Василиса Корниловна будет рада! — продолжала
свою мысль Анфиса Егоровна. — На старости лет вместе бы со всеми детьми
пожила. Тоже черпнула она горя
в свою долю, а теперь порадуется.
— Не рассоримся, Макар, ежели, например, с умом… — объяснял «Домнушкин солдат» с обычною
своею таинственностью. — Места двоим хватит достаточно: ты
в передней избе
живи, я
в задней. Родитель-то у нас запасливый старичок…
— Ты, Домна, помогай Татьяне-то Ивановне, — наговаривал ей солдат тоже при Макаре. — Ты вот и
в чужих людях
жила, а
свой женский вид не потеряла. Ну, там по хозяйству подсобляй, за ребятишками пригляди и всякое прочее: рука руку моет… Тебе-то
в охотку будет поработать, а Татьяна Ивановна, глядишь, и переведет дух. Ты уж старайся, потому как
в нашем дому работы Татьяны Ивановны и не усчитаешь… Так ведь я говорю, Макар?
Парасковья Ивановна была почтенная старушка раскольничьего склада, очень строгая и домовитая. Детей у них не было, и старики
жили как-то особенно дружно, точно сироты, что иногда бывает с бездетными парами. Высокая и плотная, Парасковья Ивановна сохранилась не по годам и держалась
в сторонке от жен других заводских служащих. Она была из богатой купеческой семьи с Мурмоса и крепко держалась
своей старой веры.
— Штой-то, Ефим Андреич, не на пасынков нам добра-то копить. Слава богу, хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам на старости лет муторно
жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали бы к себе
в дом, я телочку бы стала выкармливать… На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не
свой ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
Между прочим,
живя на Самосадке, он узнал, что
в раскольничьей среде продолжают циркулировать самые упорные слухи о
своей земле и что одним из главных действующих лиц здесь является его брат Мосей.
В Мурмосе
жил свой заводский врач, но Груздевы, придерживаясь старинки, не обратились к нему
в свое время, тем более что вначале Анфисе Егоровне как будто полегчало.
— Это под Горюном проклятый солдат ему подвел девку, — объясняла Парасковья Ивановна, знавшая решительно все, не выходя из комнаты. — Выискался пес… А еще как тосковал-то Самойло Евтихыч, вчуже жаль, а тут вон на какое художество повернул. Верь им, мужчинам, после этого. С Анфисой-то Егоровной душа
в душу всю жизнь
прожил, а тут сразу обернул на другое… Все мужики-то, видно, на одну колодку. Я вот про
своего Ефима Андреича так же думаю: помри я, и…
— Стыд-то где у Самойла Евтихыча? — возмущалась Парасковья Ивановна. — Сказывают, куды сам поедет, и Наташку с собой
в повозку…
В Мурмосе у него она
в дому и
живет. Анфиса Егоровна устраивала дом, а теперь там Наташка расширилась. Хоть бы сына-то Васи постыдился… Ох, и говорить-то, так один срам!.. Да и другие хороши, ежели разобрать: взять этого же Петра Елисеича или Палача… Свое-то лакомство, видно, дороже всего.
— Ваши-то мочегане пошли
свою землю
в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше дело особенное: наши деды на Самосадке еще до Устюжанинова
жили. Нас неправильно к заводам приписали
в казенное время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту самую бумагу, да только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
В голове Макара эта мысль о земле засела клином. Смутно сказался тот великорусский пахарь, который еще
жил в заводском лесообъездчике. Это была темная тяга к
своей земле, которая прошла стихийною силой через всю русскую историю.
— Кириллом прежде звали, а ноне он перекрестился и
свою полюбовницу тоже перекрестил.
В лесу с ей и
живет… Робенка, сказывают, прижил. Да тебе-то какая печаль? Вот еще пристал человек, как банный лист.
Наутро Макар опять уехал
в лес и не показывался домой целый месяц. Татьяна вздохнула свободнее. Да и Аграфена
проживала совсем тайно
в избушке мастерицы Таисьи вместе с
своим сынишкой Глебом. Ее редко кто видел, и то больше из
своих же кержаков, как жигаль Мосей или старик Основа.
— Да, я теперь понимаю вас… У вас есть
свой мирок,
в котором вы
живете. Понимаю и то, почему вы
в последнее время заметно отвернулись от меня.
— А вот по этому самому… Мы люди простые и
живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за родную дочь, и
жить она у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей
свою судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное, душа
в ём добрая и хороших родителей притом.
— Да уж такое… Все науки произошел, а тут и догадаться не можешь?.. Приехал ты к нам, Иван Петрович, незнаемо откуда и, может, совсем хороший человек, — тебе же лучше. А вот напрасно разговорами-то
своими девушку смущаешь. Девичье дело, как невитое сено… Ты вот поговоришь-поговоришь, сел
в повозку, да и был таков, поминай как звали, а нам-то здесь век вековать. Незавидно
живем, а не плачем, пока бог грехам терпит…
С Мороком они
жили душа
в душу и
свою службу исправляли с такою ревностью, что ни одна кража и никакое баловство не могло укрыться.
Неточные совпадения
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет
в руки…» (остановясь), ну, здесь
свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не
живет где-нибудь инкогнито…
Да распрямиться дедушка // Не мог: ему уж стукнуло, // По сказкам, сто годов, // Дед
жил в особой горнице, // Семейки недолюбливал, //
В свой угол не пускал;
А если и действительно //
Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не
в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И
жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так
жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница! Дела мои принудили меня
жить несколько лет
в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь
в Москве,
прожив несколько лет
в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние
свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Скотинин. Суженого конем не объедешь, душенька! Тебе на
свое счастье грех пенять. Ты будешь
жить со мною припеваючи. Десять тысяч твоего доходу! Эко счастье привалило; да я столько родясь и не видывал; да я на них всех свиней со бела света выкуплю; да я, слышь ты, то сделаю, что все затрубят:
в здешнем-де околотке и житье одним свиньям.