Неточные совпадения
Катря скоро вернулась и, сбежав по лестнице
в кухню, задыхавшимся
голосом объявила...
Поднимаясь по лестнице
в сарайную, Петр Елисеич
в раздумье остановился, — до него донесся знакомый
голос рудникового управителя Чебакова, с которым он вообще не желал встречаться.
Время от времени мальчик приотворял дверь
в комнату, где сидел отец с гостями, и сердито сдвигал брови. Дьячок Евгеньич был совсем пьян и, пошатываясь, размахивал рукой, как это делают настоящие регенты. Рачитель и учитель Агап пели козлиными
голосами, закрывая от удовольствия глаза.
Пошатываясь, старики побрели прямо к стойке; они не заметили, что кабак быстро опустел, точно весь народ вымели. Только
в дверях нерешительно шушукались чьи-то
голоса. У стойки на скамье сидел плечистый мужик
в одной красной рубахе и тихо разговаривал о чем-то с целовальничихой. Другой
в чекмене и синих пестрядинных шароварах пил водку, поглядывая на сердитое лицо целовальничихина сына Илюшки, который косился на мужика
в красной рубахе.
— Всех перевязали? — спрашивал
в темноте охриплый
голос Ивана Семеныча.
— Мир вам — и я к вам, — послышался
голос в дверях, и показался сам Полуэхт Самоварник
в своем кержацком халате, форсисто перекинутом с руки на руку. — Эй, Никитич, родимый мой, чего ты тут ворожишь?
Праздник для Петра Елисеича закончился очень печально: неожиданно расхворалась Нюрочка. Когда все вернулись из неудачной экспедиции на Окулка, веселье
в господском доме закипело с новою силой, — полились веселые песни, поднялся гам пьяных
голосов и топот неистовой пляски. Петр Елисеич
в суматохе как-то совсем забыл про Нюрочку и вспомнил про нее только тогда, когда прибежала Катря и заявила, что панночка лежит
в постели и бредит.
— Иди сюда, деушка, — послышался
в темноте крытого двора знакомый ласковый
голос. — Не бойсь, голубушка, иди прямо.
— Нюрочка, иди обедать… — послышался
в этот критический момент
голос Таисьи на лестнице, и голова Васи скрылась.
— Чего вы на них, мочеган, глядите?.. Бей!.. — раздался
в толпе неизвестный
голос.
—
В гору!.. — ослабевшим
голосом шептал Лука Назарыч, закрывая глаза от охватившей его усталости.
Где он проходил, везде шум
голосов замирал и точно сами собой снимались шляпы с голов. Почти все рабочие ходили на фабрике
в пеньковых прядениках вместо сапог, а мастера, стоявшие у молота или у прокатных станов, —
в кожаных передниках, «защитках». У каждого на руке болталась пара кожаных вачег, без которых и к холодному железу не подступишься.
Звонкие детские
голоса выводили слова протяжно и
в нос, как того требует древлее благочестие.
Для видимости Таисья прикрикивала и на Оленку, грозила ей лестовкой и опять уходила к топившейся печке, где вместе с водой кипели и варились ее бабьи мысли.
В это время под окном кто-то нерешительно постучал, и незнакомый женский
голос помолитвовался.
— Аминь! — ответила Таисья, выглядывая
в окно. — Да это ты, Аграфена, а я и не узнала тебя по голосу-то.
— Матушка ты наша… — жалобно шептал
в темноте женский
голос.
— Сейчас приду, сказала, — ответил
голос исчезнувшей
в темноте Таисьи.
Как на грех, снег перестал идти, и
в белом сиянии показался молодой месяц. Теперь весь позор гущинского двора был на виду, а замываньем только размазали по ним деготь. Крикнувший
голос принадлежал поденщице Марьке, которая возвращалась с фабрики во главе остальной отпетой команды. Послышался визг, смех, хохот, и
в Таисью полетели комья свежего снега.
Бегут сани, стучит конское копыто о мерзлую землю, мелькают по сторонам хмурые деревья, и слышит Аграфена ласковый старушечий
голос, который так любовно наговаривает над самым ее ухом: «Петушок, петушок, золотой гребешок, маслена головушка, шелкова бородушка, выгляни
в окошечко…» Это баушка Степанида сказку рассказывает ребятам, а сама Аграфена совсем еще маленькая девчонка.
Девки зашептались между собой, а бедную Аграфену бросило
в жар от их нахальных взглядов. На шум
голосов с полатей свесилась чья-то стриженая голова и тоже уставилась на Аграфену. Давеча старец Кирилл скрыл свою ночевку на Бастрыке, а теперь мать Енафа скрыла от дочерей, что Аграфена из Ключевского. Шел круговой обман… Девки потолкались
в избе и выбежали с хохотом.
— Богу ответите за сироту, Петр Елисеич! — доносился звонкий
голос Домнушки через запертые двери. — Другие-то побоятся вам оказать, а я вся тут… Нечего с меня взять, с солдатки! Дочь у вас растет, большая будет, вам же стыдно… Этакой срам
в дому! Беспременно этого варнака Тишку
в три шеи. Обнакновенно, Катря — глупая девка и больше ничего, а вы хозяин
в дому и ответите за нее.
— Куда они Аграфену-то девали? — спрашивал Груздев сонным
голосом, уже лежа
в постели. — Ох-хо-хо… А девка-то какая была: ломтями режь да ешь.
— Робя, гли, Морок! — раздались удивленные
голоса. —
В приказчики пришел наниматься.
— Нет, я не раскаиваюсь
в этом, — ответил он дрожащим
голосом. — Каждый порядочный человек должен был сделать то же самое.
Ей казалось, что она сама возносится куда-то кверху вместе с кадильным дымом, а звеневший молодой
голос звал ее
в неведомую даль.
— Экой у тебя
голос, Аглаида! — удивлялась мать Енафа, когда кончилась служба. —
В Москве бы тебя озолотили за один
голос… У Фаины на Анбаше голосистая головщица Капитолина, а у тебя еще почище выходит. Ужо как-нибудь на Крестовых островах мы утрем нос Фаине-то.
Светлый и звенящий
голос пронесся
в воздухе, как струя яркого света, и шумевшая толпа стихла.
Сначала у ней
голос дрогнул, но потом окреп и разлился
в утреннем воздухе, точно серебро.
— О чем ты плакал? — спросила она тихим
голосом, глядя ему прямо
в глаза.
— Эй, Тит, расскажи-ко, как ты из орды убёг! — крикнул неизвестный
голос в толпе. — Разорил до ста семей, засадил их
в орде, а сам убёг…
— Аглаидушка, што же это такое и
в сам-то деле? — заговорила, наконец, Таисья дрогнувшим от волнения
голосом. — Раньше телом согрешила, а теперь душу загубить хочешь…
— И скажу, все скажу… Зачем ты меня
в скиты отправляла, матушка Таисья? Тогда у меня один был грех, а здесь я их, может, нажила сотни… Все тут обманом живем. Это хорошо, по-твоему? Вот и сейчас добрые люди со всех сторон на Крестовые острова собрались души спасти, а мы перед ними как представленные… Вон Капитолина с вечера на все
голоса голосит, штоб меня острамить. Соблазн один…
Никто и
голоса не подавал, и
в воздухе неслось мерное чтение Аглаиды, точно звенела туго натянутая серебряная струна.
Тускло горели тысячи свеч, клубами валил синий кадильный дым из кацей,
в нескольких местах пели гнусавыми
голосами скитские иноки, а над всем этим чистою нотой звучал все тот же чудный
голос Аглаиды!
Она хотела крикнуть и разбудить Конона, но
голос замер
в груди.
— Свои скитские, — послышался мужской
голос за дверью. — Заплутались
в болоте. Пустите погреться.
«Гли, робята, торговать хочет солдат-от!» — крикнул какой-то бойкий
голос в толпе.
Наступила страда, но и она не принесла старикам обычного рабочего счастья. Виной всему был покос Никитича, на котором доменный мастер страдовал вместе с племянником Тишкой и дочерью Оленкой. Недавние ребята успели сделаться большими и помогали Никитичу
в настоящую силу. Оленка щеголяла
в кумачном сарафане, и ее
голос не умолкал с утра до ночи, — такая уж голосистая девка издалась. Пашка Горбатый, страдовавший с отцом, потихоньку каждый вечер удирал к Тишке и вместе с ним веселился на кержацкую руку.
Вот и Кержацкий конец. Много изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал
в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский
голос из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы дома, и теперь облегченно вздохнул. Выглянув
в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.