Неточные совпадения
—
Вот ты и толкуй с ними… — презрительно заметил Деян, не отвечая хохлу. — Отец в кабак — и сын в кабак, да
еще Терешка же перед отцом и величается. Нашим ребятам повадку дают… Пришел бы мой сын в кабак, да я бы из него целую сажень дров сделал!
Вот на пристани Самосадке живет «жигаль» [Жигалями в куренной работе называют рабочих, которые жгут дровяные кучи в уголь: работа очень трудная и
еще больше ответственная.
— Прежде всего вы все крепостные, — заговорил Лука Назарыч, тогда
еще средних лет человек. — Я тоже крепостной.
Вот и все. О дальнейших моих распоряжениях вы узнаете через контору.
— Потакаете снохам,
вот и бегут… Да
еще нашим повадка нехорошая идет. А про Федорку не беспокойся: выучится помаленьку.
— Убирайся, потатчица, — закричала на нее в окошко Палагея. — Вишь выискалась какая добрая…
Вот я
еще, Макарка, прибавлю тебе, иди-ка в избу-то.
— А ты не знал, зачем Окулко к вам в кабак ходит? — не унимался Пашка, ободренный произведенным впечатлением. —
Вот тебе и двои Козловы ботинки… Окулко-то ведь жил с твоею матерью, когда она
еще в девках была. Ее в хомуте водили по всему заводу… А все из-за Окулка!..
Илюшка молчал и только смотрел на Пашку широко раскрытыми глазами. Он мог, конечно, сейчас же исколотить приятеля, но что-то точно связывало его по рукам и по ногам, и он ждал с мучительным любопытством, что
еще скажет Пашка. И злость, и слезы, и обидное щемящее чувство захватывали ему дух, а Пашка продолжал свое, наслаждаясь мучениями благоприятеля. Ему страстно хотелось, чтобы Илюшка заревел и даже побил бы его.
Вот тебе, хвастун!
— А зачем от старой веры отшатился? Зачем с бритоусами да табашниками водишься?..
Вот бог-то и нашел тебя и
еще найдет.
—
Вот для нее, для Аннушки, прощаю тебя, Петр Елисеич… У ней
еще безгрешная, ангельская душенька…
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали старики. — Тоже, поди, наш самосадский.
Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а
вот на старости господь привел старухе радость.
— Ну, не буду, не буду!.. Конечно, строгость необходима, особенно с детьми…
Вот у тебя дочь, у меня сын, а
еще кто знает, чем они утешат родителей-то на старости лет.
— То-то
вот, старички… А оно, этово-тово, нужно тебе хлеб, сейчас ступай на базар и купляй. Ведь барин-то теперь шабаш, чтобы, этово-тово, из магазину хлеб выдавать… Пуд муки аржаной купил, полтины и нет в кармане, а ее
еще добыть надо. Другое прочее — крупы, говядину, все купляй. Шерсть купляй, бабам лен купляй, овчину купляй, да
еще бабы ситцу поганого просят… так я говорю?
— А
вот за гордость тебя господь и наказал: красотою своей гордилась и женихов гоняла… Этот не жених, тот не жених, а красота-то и довела до конца. С никонианином спуталась… […с никонианином спуталась… — С именем московского патриарха Никона (1605–1681) связана реформа официальной церкви — исправление церковных книг по образцу греческих, изменение обрядов и т. д. Не признавшие этой реформы — раскольники — называли православных никонианами.] да
еще с женатым… Нет, нет, уходи лучше, Аграфена!
— И то не моего, — согласился инок, застегивая свое полукафтанье. —
Вот што, Таисья, зажился я у тебя, а люди, чего доброго,
еще сплетни сплетут… Нездоровится мне што-то, а то хоть сейчас бы со двора долой. Один грех с вами…
— Это на фабрике, милушка… Да и брательникам сейчас не до тебя: жен своих увечат. Совсем озверели… И меня Спирька-то в шею чуть не вытолкал!
Вот управятся с бабами, тогда тебя бросятся искать по заводу и в первую голову ко мне налетят… Ну, да у меня с ними
еще свой разговор будет. Не бойся, Грунюшка… Видывали и не такую страсть!
—
Вот вы все такие… — заворчала Таисья. — Вы гуляете, а я расхлебывай ваше-то горе. Да
еще вы же и топорщитесь: «Не хочу с Кириллом». Было бы из чего выбирать, милушка… Старца испугалась, а Макарки поганого не было страшно?.. Весь Кержацкий конец осрамила… Неслыханное дело, чтобы наши кержанки с мочеганами вязались…
— Ты
вот что, Аграфенушка… гм… ты, значит, с Енафой-то поосторожней, особливо насчет еды. Как раз
еще окормит чем ни на есть… Она эк-ту уж стравила одну слепую деушку из Мурмоса. Я ее
вот так же на исправу привозил… По-нашему, по-скитскому, слепыми прозываются деушки, которые вроде тебя. А красивая была… Так в лесу и похоронили сердешную. Наши скитские матери тоже всякие бывают… Чем с тобою ласковее будет Енафа, тем больше ты ее опасайся. Змея она подколодная, пряменько сказать…
А
вот ей, Наташке, ниоткуда и ничего, да
еще мать корми…
— Хорошо, хорошо… Мы это
еще увидим. А что за себя каждый — это ты верно сказал.
Вот у Никона Авдеича (старик ткнул на Палача) ни одной души не ушло, а ты ползавода распустил.
— Чего же
еще нужно? Я не хочу навязываться с своими услугами. Да, я в этом случае горд… У Луки Назарыча давно намечен и преемник мне: Палач…
Вот что обидно, Самойло Евтихыч! Назначь кого угодно другого, я ушел бы с спокойным сердцем… А то Палач!
—
Вот и с старушкой кстати прощусь, — говорил за чаем Груздев с грустью в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я
еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня… То за вихры поймает, то подзатыльника хорошего даст. Ох, жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько ни живи, а все помирать придется. Говори мне спасибо, Петр Елисеич, что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое дело…
Аграфена видела, что матушка Енафа гневается, и всю дорогу молчала. Один смиренный Кирилл чувствовал себя прекрасно и только посмеивался себе в бороду: все эти бабы одинаковы, что мирские, что скитские, и всем им одна цена, и слабость у них одна женская.
Вот Аглаида и глядеть на него не хочет, а что он ей сделал? Как родила в скитах, он же увозил ребенка в Мурмос и отдавал на воспитанье! Хорошо
еще, что ребенок-то догадался во-время умереть, и теперь Аглаида чистотою своей перед ним же похваляется.
— Жив
еще, дедушка? — спрашивал Кирилл, вытирая ему лицо каким-то бабьим платком. — Ну, слава богу… Макарушка, ты его
вот на бок поверни, этак… Ах, звери, как изуродовали человека!
— А
вот и пойдет… Заводская косточка, не утерпит: только помани. А что касаемо обиды, так опять свои люди и счеты свои…
Еще в силе человек, без дела сидеть обидно, а главное — свое ведь кровное заводское-то дело! Пошлют кого другого — хуже будет… Сам поеду к Петру Елисеичу и буду слезно просить. А уж я-то за ним — как таракан за печкой.
Вот и женить его не привел господь, — когда
еще в настоящие-то годы войдет?
— Скучно вам, Самойло Евтихыч, — повторял Артем, надрываясь от усердия. — Человек вы
еще в полной силе, могутный из себя… Кругом вас темнота и никакого развлечения.
Вот вы теперь меня слушаете, а я весьма это чувствую, где мое-то место.
— Это под Горюном проклятый солдат ему подвел девку, — объясняла Парасковья Ивановна, знавшая решительно все, не выходя из комнаты. — Выискался пес… А
еще как тосковал-то Самойло Евтихыч, вчуже жаль, а тут вон на какое художество повернул. Верь им, мужчинам, после этого. С Анфисой-то Егоровной душа в душу всю жизнь прожил, а тут сразу обернул на другое… Все мужики-то, видно, на одну колодку. Я
вот про своего Ефима Андреича так же думаю: помри я, и…
Молода
еще, голубушка, концы хоронить не умеешь, а
вот я тебе скажу побольше того, што ты и сама знаешь.
— Большие тысячи, сказывают… Ну, их, значит, старцев, и порешили в лесу наши скитские, а деньги себе забрали. Есть тут один такой-то инок… Волк он, а не инок. Теперь уж он откололся от скитов и свою веру объявил. Скитницу
еще за собой увел…
Вот про него и сказывают, что не миновали его рук убитые-то сибирские старцы.
— Мы-то в уме, а
вот как вы спихиваться будете с Леонидом-то Федоровичем… Он нас достиг, так теперь пусть сам управляется. Когда
еще чужестранный народ наберется, а полая вода сойдет. Как бы вы на сухом берегу не остались.
Вот и Кержацкий конец. Много изб стояло
еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы дома, и теперь облегченно вздохнул. Выглянув в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что
вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете
еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Это бы
еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!»
Вот что худо!
Мишка. Да для вас, дядюшка,
еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а
вот как барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого
еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так
вот и тянет! В одном ухе так
вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого
еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор
еще не генералы.