— Погоди, родитель,
будет и на нашей улице праздник, — уверял Артем. — Вот торговлишку мало-мало обмыслил, а там избушку поставлю, штобы тебя не стеснять… Ну, ты и живи, где хошь: хоть в передней избе с Макаром, хоть в задней с Фролом, а то и ко мне милости просим. Найдем и тебе уголок потеплее. Нам-то с Домной двоим не на пасынков копить. Так я говорю, родитель?
Неточные совпадения
Дорога из Мурмосского завода проходила широкою
улицей по всему Туляцкому концу, спускалась
на поемный луг, где разлилась бойкая горная речонка Култым,
и круто поднималась в гору прямо к господскому дому, который лицом выдвинулся к фабрике. Всю эту дорогу отлично
было видно только из сарайной, где в критических случаях
и устраивался сторожевой пункт. Караулили гостей или казачок Тишка, или Катря.
По
улицам везде бродил народ. Из Самосадки наехали пристановляне,
и в Кержацком конце точно открылась ярмарка, хотя пьяных
и не
было видно, как в Пеньковке. Кержаки кучками проходили через плотину к заводской конторе, прислушивались к веселью в господском доме
и возвращались назад; по глухо застегнутым
на медные пуговицы полукафтаньям старинного покроя
и низеньким валеным шляпам с широкими полями этих кержаков можно
было сразу отличить в толпе. Крепкий
и прижимистый народ, не скажет слова спроста.
Новенькая избушка с белыми ставнями
и шатровыми воротами глядела так весело
на улицу, а задами, то
есть огородом, выходила к пруду.
Избы стояли без дворов: с
улицы прямо ступай
на крыльцо. Поставлены они
были по-старинному: срубы высокие, коньки крутые, оконца маленькие. Скоро вышла
и сама мать Енафа, приземистая
и толстая старуха. Она остановилась
на крыльце
и молча смотрела
на сани.
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к ужину. Нюрочка осталась в чужом доме совершенно одна
и решительно не знала, что ей делать. Она походила по комнатам, посмотрела во все окна
и кончила тем, что надела свою шубку
и вышла
на двор. Ворота
были отворены,
и Нюрочка вышла
на улицу. Рынок, господский дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Полуэхт Самоварник теперь жил напротив Морока, — он купил себе избу у Канусика. Изба
была новая, пятистенная
и досталась Самоварнику почти даром. Эта дешевка имела только одно неудобство, именно с первого появления Самоварника в Туляцком конце Морок возненавидел его отчаянным образом
и не давал прохода. Только Самоварник покажется
на улице, а Морок уж кричит ему из окна...
— Святыми бывают после смерти, когда чудеса явятся, а живых подвижников видывала… Удостоилась видеть схимника Паисия, который спасался
на горе Нудихе. Я тогда в скитах жила… Ну, в лесу его
и встретила: прошел от меня этак
будет как через
улицу. Борода уж не седая, а совсем желтая, глаза опущены, — идет
и молитву творит. Потом уж он в затвор сел
и не показывался никому до самой смерти… Как я его увидела, так со страху чуть не умерла.
— Видели на серой в яблоках? — шепотом спрашивал он. — Тоже на Причинку метит, да шалишь, не надуешь… Ха-ха! Это Агашков, Глеб Клементьич, проехал. А давно ли был яко благ, яко наг, яко нет ничего… Много их тут зубы точат на Причинку, только уж извините, господа, вам Флегонта Собакина не провести. Да!..
Будет и на нашей улице праздник… Так ведь?
Неточные совпадения
Городничий. Ступай
на улицу… или нет, постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы
и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но
и собаки спали, он вышел, крадучись,
на улицу и во множестве разбросал листочки,
на которых
был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон.
И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Ранним утром выступил он в поход
и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро
было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в половине сентября). Солнце играло
на касках
и ружьях солдат; крыши домов
и улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи
и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Но солдатики в трубы трубили, песни
пели, носками сапогов играли, пыль столбом
на улицах поднимали
и всё проходили, всё проходили.
Беневоленский твердою поступью сошел
на крыльцо
и хотел
было поклониться
на все четыре стороны, как с смущением увидел, что
на улице никого нет, кроме двух жандармов.