Картина получалась самая оживленная, и лязг железа разносился далеко, точно здесь какие-то гигантские
челюсти давили и плющили раскаленный добела металл.
— Да все в Суздале-монастыре у никониян на затворе… Неправильный он архирей, да человек-то хорош… Больно его жалеют… После Архипа тагильского при нем поповцы свет увидали, а теперь сидит, родимый, в
челюстях мысленного льва.
— А ты голову заверни, да и спи, — советует Конон, зевая так, что
челюсти у него хрустят. — Как же иноки по скитам в одиночку живут? Право, глупая.