Неточные совпадения
— Да мамынька за косы потаскала утром, так вот ей и невесело. Ухо-девка… примется плясать, петь, а то накинет на себя образ смирения,
в монастырь начнет проситься. Ну, пей, статистика, водка, брат, отличная… Помнишь, как
в Казани, братику,
жили? Ведь отлично было, черт возьми!.. Иногда этак, под вечер осени ненастной, раздумаешься про
свое пакостное житьишко, ажно тоска заберет, известно — сердце не камень, лишнюю рюмочку и пропустишь.
—
В кои-то веки и мы гостя дождались, — говорила Фатевна, утирая губы горстью и показывая
свои мелкие гнилые зубы, — а то, статошное ли дело,
живет шестой год жилец, и гостей не бывало ни единого разу, только одни письмы да письмы, а што
в них толку-то? Жалованье-то Епинет Петрович получит, — уже обращаясь ко мне, толковала Фатевна, — сейчас двадцать рублей отсылает, а на семнадцать с полтиной сам и жует месяц-то… А какие это деньги по нонешнему времю?
Мухоедов, кажется, сильно отстал от века, может быть, забросил
свою любимую науку, не читал новых книжек и все глубже и глубже уходил
в свою скорлупу, но никакие силы не
в состоянии были сдвинуть его с заветной точки, тут он оказал страшный отпор и остался Мухоедовым, который плюнул на все, что его смущало; мне жаль было разбивать его старые надежды и розовые упования, которыми он еще продолжал
жить в Пеньковке, но которые за пределами этой Пеньковки заменены были уже более новыми идеями, стремлениями и упованиями.
Вы видите, как немного нужно рабочему, чтобы сделаться нищим, а между тем, судя по заработкам, нужно бы всем
жить зажиточно; вся суть
в том, что рабочий не умеет рассчитывать
своих маленьких средств, не обеспечивает себя на случай несчастия и постоянно зарывается, а как зарвался — одна дорога к «сестрам», те последнюю шкуру спустят.
В Петербурге можно
жить несколько лет с кем-нибудь на одной лестнице и не знать
своих соседей даже
в лицо, но
в провинции,
в каком-нибудь Пеньковском заводе,
в неделю знаешь всех не только
в лицо, a, nolens volens, [Волей-неволей (лат.).] совершенно незаметно узнаешь всю подноготную, решительно все, что только можно знать, даже немного более того, потому что вообще засидевшийся
в провинции русский человек чувствует непреодолимую слабость к красному словцу, особенно когда дело касается
своего ближнего.
Когда-то, вероятно очень давно, отец Галактионовны служил управителем на одном из заводов Кайгородова, затем он умер, и Галактионовна осталась христовой невестой отчасти по
своему безобразию, отчасти по бесчисленным физическим немощам, которые ее одолевали; дом Фатевны принадлежал Галактионовне, последняя продала его Фатевне с условием
жить ей, Галактионовне,
в своем флигельке по смерть.
«Девисы» Фатевны представляли замечательное явление
в своем роде: насколько сама Фатевна служила воплощением энергии и «разрывалась по всем частям», как выражалась о ней Галактионовна, настолько ее «девисы»
жили исключительно растительной жизнью и специально занимались «нагуливанием жира».
Жил о. Андроник очень плотно
в своем собственном домике, выстроенном
в купеческом вкусе; три небольших комнатки зимой и летом были натоплены, как
в бане, и сам хозяин обыкновенно разгуливал по дому и по двору
в одном жилете, что представляло оригинальную картину.
Немец завел бы дрожки, оранжерею, штиблеты — «сестры» ездили
в простых телегах, но зато это была такая телега,
в которой от колеса до последнего винта все подавляло высоким достоинством
своего качества; любители заморского удивляются чистоте немецких домиков, но войдите
в избу разбогатевшего русского мужика, особенно из раскольников — не знаю, какой еще чистоты можно требовать от места,
в котором
живут, а не удивляют
своей чистотой.
— Пеньковка и еще девять заводов принадлежат, как вы знаете, Кайгородову, который
живет постоянно за границей и был на заводах всего только раз
в своей жизни, лет пятнадцать тому назад; пробыл недели две и уехал.
Как ни хорошо устроилась Александра Васильевна, а все-таки, сидя
в ее маленькой комнатке, трудно было освободиться от тяжелого и гнетущего чувства; одна мысль, что человеку во цвете лет приходится
жить воспоминаниями прошлого счастья и впереди не оставалось ровно ничего, кроме занятий с детьми, — одна эта мысль заставляла сердце сжиматься. Точно угадывая мои мысли, Александра Васильевна с
своей хорошей улыбкой проговорила...
Неточные совпадения
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет
в руки…» (остановясь), ну, здесь
свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не
живет где-нибудь инкогнито…
Да распрямиться дедушка // Не мог: ему уж стукнуло, // По сказкам, сто годов, // Дед
жил в особой горнице, // Семейки недолюбливал, //
В свой угол не пускал;
А если и действительно //
Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не
в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И
жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так
жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница! Дела мои принудили меня
жить несколько лет
в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь
в Москве,
прожив несколько лет
в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние
свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Скотинин. Суженого конем не объедешь, душенька! Тебе на
свое счастье грех пенять. Ты будешь
жить со мною припеваючи. Десять тысяч твоего доходу! Эко счастье привалило; да я столько родясь и не видывал; да я на них всех свиней со бела света выкуплю; да я, слышь ты, то сделаю, что все затрубят:
в здешнем-де околотке и житье одним свиньям.