Неточные совпадения
Это был
сам г. Заплатин, Виктор Николаич, топограф узловской межевой канцелярии.
Чтобы выполнить во всех деталях
этот грандиозный план, у Заплатиных не хватало средств, а главное, что было
самым больным местом в душе Хионии Алексеевны, — ее салон обходили первые узловские богачи — Бахаревы, Ляховские и Половодовы.
Чему учили в
этом пансионе и кто учил — едва ли ответила бы на
это и
сама Хиония Алексеевна.
Была и разница между половинами Василья Назарыча и Марьи Степановны, но об
этом мы поговорим после, потому что теперь к второму подъезду с дребезгом подкатился экипаж Хионии Алексеевны, и она
сама весело кивала своей головой какой-то девушке, которая только что вышла на террасу.
— Что же в
этом дурного, mon ange? У всякой Маргариты должен быть свой Фауст.
Это уж закон природы… Только я никого не подыскивала, а жених
сам явился. Как с неба упал…
«Вот
этой жениха не нужно будет искать:
сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как
эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж
эти мне принцессы!»
Это была спальня
самой Марьи Степановны.
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели
это тот
самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Девушка знаками объяснила глухонемой, что над ней пошутили и что никакого жениха нет и не будет. Досифея недоверчиво покачала головой и объяснила знаками, что
это ей сказала «
сама», то есть Марья Степановна.
Самым удивительным в
этом суровом лице с сросшимися седыми бровями и всегда сжатыми плотно губами была улыбка.
Привалова поразило больше всего то, что в
этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно и просто, и стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и кабинет, и старик, и даже
самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Зато
эта почтенная дама постаралась вознаградить себя мимикой, причем несколько раз
самым многознаменательным образом указывала глазами Марье Степановне то на Привалова, то на Надежду Васильевну, тяжело вздыхала и скромно опускала глаза.
— Ну, маменька, нынче люди
самые настоящие, — заметил Виктор Васильевич, которому давно надоело слушать
эти разговоры о старинных людях.
Вечером
этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена.
Сам старик полулежал на свеем диване и был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими глазами.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере
этого знакомства открываю в нем
самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Все-таки, папа,
самые хорошие из них были ужасными людьми. Везде самодурство, произвол, насилие…
Эта бедная Варвара Гуляева, мать Сергея Александрыча, — сколько, я думаю, она вынесла…
Это была полная чаша во вкусе того доброго старого времени, когда произвол, насилия и все темные силы крепостничества уживались рядом с
самыми светлыми проявлениями человеческой души и мысли.
«
Это сказал
сам Павел Михайлыч», «Так делает
сам Павел Михайлыч» — выше
этого ничего не было.
Эта примадонна женила на себе опустившегося окончательно золотопромышленника, а
сама на глазах мужа стала жить с Сашкой.
Марья Степановна свято блюла все свычаи и обычаи, правила и обряды, которые вынесла из гуляевского дома; ей казалось святотатством переступить хотя одну йоту из заветов
этой угасшей семьи, служившей в течение века
самым крепким оплотом древнего благочестия.
На
этой половине роль хозяйки с двенадцати лет принадлежала Надежде Васильевне, которая из всех детей была
самой близкой сердцу Василья Назарыча.
Из
этих дружеских отношений между отцом и дочерью постепенно выработался совершенно особенный склад жизни на половине Василья Назарыча: другие разговоры, интересы и даже
самый язык.
Это была
самая обыкновенная девушка, любившая больше всего на свете плотно покушать, крепко выспаться и визжать на целый дом.
Наследство Привалова в
эти несколько дней выросло до ста миллионов, и, кроме того, ходили
самые упорные слухи о каких-то зарытых сокровищах, которые остались после старика Гуляева.
В
самом деле, что делал
этот миллионер в Петербурге?
— Мне всего удивительнее во всем
этом деле кажется поведение Хионии Алексеевны, — несколько раз довольно многозначительно повторила Агриппина Филипьевна Веревкина, представительница узловского beau monde'a. [высшего света (фр.).] — Представьте: утром, в
самый день приезда Привалова, она посылает ко мне свою горничную сказать, что приехал Привалов, а затем как в воду канула… Не понимаю, решительно не понимаю!..
Хиония Алексеевна в
эти немногие дни не только не имела времени посетить свою приятельницу, но даже потеряла всякое представление о переменах дня и ночи. У нее был полон рот
самых необходимых хлопот, потому что нужно было приготовить квартиру для Привалова в ее маленьком домике. Согласитесь, что
это была
самая трудная и сложная задача, какую только приходилось когда-нибудь решать Хионии Алексеевне. Но прежде мы должны сказать, каким образом все
это случилось.
Всего труднее было решить вопрос, в какой форме сделать предложение Привалову: сделать
это ей
самой — неудобно; Виктор Николаевич решительно был неспособен к выполнению такой дипломатической миссии; оставалось одно: сделать предложение через посредство Бахаревых; но каким образом?
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в
самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine.
Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
—
Это та
самая дама, которую вы видели у нас за обедом, — объясняла Марья Степановна. — Она очень образованная и живет своим трудом… Болтает иногда много, но все-таки очень умная дама.
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями.
Сама Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко. Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
Этот разговор
сам собой свелся к планам Привалова; он уже открыл рот, чтобы посвятить Надежду Васильевну в свои заветные мечты, но, взглянув на нее, остановился.
Она была там и
сама читала за раздвижным аналоем канон богородице; в уголке ютились какие-то старухи в темных платках, повязанных по-раскольничьи, то есть по спине были распушены два конца, как
это делают татарки.
Чай прошел
самым веселым образом. Старинные пузатенькие чашки, сахарница в виде барашка с обломленным рогом, высокий надутый чайник саксонского фарфора, граненый низкий стакан с плоским дном — все дышало почтенной древностью и смотрело необыкновенно добродушно. Верочка болтала, как птичка, дразнила кота и кончила тем, что подавилась сухарем.
Это маленькое происшествие немного встревожило Павлу Ивановну, и она проговорила, покачивая седой головой...
Это, брат,
сама красота, огонь, грация и плутовство.
— Черт возьми… из
самых недр пансиона вынырнул… то есть был извлечен оттуда… А там славная штучка у Хины запрятана… Глаза — масло с икрой… а кулаки у
этого неземного создания!.. Я только хотел заняться географией, а она меня как хватит кулаком…
Этот старинный дом,
эти уютные комнаты,
эта старинная мебель, цветы, лица прислуги,
самый воздух — все
это было слишком дорого для него, и именно в
этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
Странное дело,
это девичье имя осветило каким-то совершенно новым светом все его заветные мечты и
самые дорогие планы.
Эти две дамы теперь находились в положении тех опытных полководцев, которые накануне битвы делают ряд
самых секретных совещаний.
Агриппина Филипьевна ничего не находила сказать на
этот слишком смелый вопрос, а Хиония Алексеевна отвечала
сама...
Самый опытный взгляд, вероятно, не открыл бы рокового un question d'argent, [денежного вопроса (фр.).] который лежал в основании всей
этой художественной обстановки.
Ему страшно хотелось
самому сейчас же уехать на заводы, но его задержала мысль, что
это походило бы на погоню и могло поднять в городе лишние толки.
Небольшая головка была украшена
самою почтенною лысиною, точно все волосы на макушке были вылизаны коровой или другим каким животным, обладающим не менее широким и длинным языком;
эта оригинальная головка была насажена на длинную жилистую шею с резко выдававшимся кадыком, точно горло было завязано узлом.
Иван Яковлич ничего не отвечал на
это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут
эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по
самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
—
Это даже из арифметики очень хорошо известно, — комментировал
эту пословицу Веревкин, вылезая при помощи слуги
самой внушительной наружности из своего балахона. — Ибо сто рублей не велики деньги, а у сотни друзей по четвертной занять — и то не малая прибыль.
— Ах, секрет
самый простой: не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только в
этом и согласны между собой.
— Как хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с, как вы нашли Василья Назарыча? Очень умный старик. Я его глубоко уважаю, хотя тогда по
этой опеке у нас вышло маленькое недоразумение, и он, кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого старика. Мне
самому это сделать было неловко… Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
Ах да, непосредственность!» Александр Павлыч в
эту ночь не показался ей противнее обыкновенного, и она спала
самым завидным образом, как человек, у которого совесть совершенно спокойна.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас
самое главное неудобство заключается в том, что вас, опекунов, двое, и из
этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать себе опекуна
сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
— Позвольте… Главное заключается в том, что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он
этого не захотел
сам…
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то
это клевета, ей-богу клевета.
Это выдумали злодеи мои;
это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую
сам,
это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот
самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за
это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Я
сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем
этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в
самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до
этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.