Неточные совпадения
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не
стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает,
что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
Привалова поразило больше всего то,
что в этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно и просто, и
стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и кабинет, и старик, и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще было заметно сразу,
что Надежда Васильевна ближе
стояла к отцу,
чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
— Нет,
постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе,
что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение,
что дело совсем не в том, кто явится к нам в дом, а в том,
что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
Нашлись, конечно, сейчас же такие люди, которые или что-нибудь видели своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим
стоило только порыться в своей памяти и припомнить,
что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
Не потому,
что они
стоят так дорого, и даже не потому,
что с этими именно заводами срослись наши лучшие семейные воспоминания, — нет, я люблю их за тот особенный дух, который вносит эта работа в жизнь.
— Ну вот и хорошо,
что пришел с нами помолиться, — говорила Марья Степановна, когда выходила из моленной. — Тут половина образов-то твоих
стоит, только я тебе их не отдам пока…
Если бы он стал подробнее анализировать свое чувство, он легко мог прийти к тому выводу,
что впечатление носило довольно сложное происхождение: он смотрел на девушку глазами своего детства, за ее именем
стояло обаяние происхождения…
А вы спросите меня, Агриппина Филипьевна,
чего это
стоит!
— Знаю,
что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не
стоял бы ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у меня на столе лежали. Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
— Вы не смотрите,
что на вид вся лавчонка трех рублей не
стоит: вон на этих мешках да на ларях такие куши рвут,
что мое почтение.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас самое главное неудобство заключается в том,
что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет.
Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать себе опекуна сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
Право, она была красива сегодня, и в голове Половодова мелькнула собственная счастливая мысль:
чего искать необходимую для дела женщину, когда она
стоит перед ним?..
Несмотря на то,
что на дворе
стояло лето, почерневшие и запыленные зимние рамы не были выставлены из окон, и сам хозяин сидел в старом ваточном пальто.
— Хорошо, я сам знаю,
что не с водой, да овес-то, овес-то куда ты нес… а?.. Ведь овес денег
стоит, а ты его воруешь… а?..
— Этот зал
стоит совершенно пустой, — объяснял Ляховский, — да и
что с ним делать в уездном городишке. Но сохранять его в настоящем виде — это очень и очень дорого
стоит. Я могу вам представить несколько цифр. Не желаете? В другой раз когда-нибудь.
— Как за
что? — удивился дядюшка. — Да ведь это не какие-нибудь шлюхи, а самые аристократические фамилии. Дом в лучшей улице, карета с гербами, в дверях трехаршинный гайдук, мраморные лестницы, бронза, цветы. Согласитесь,
что такая обстановка чего-нибудь да
стоит?..
— Но
чего это
стоит!.. — вздохнул дядюшка; он был бледен и жалко мигал глазами.
Звонок повторился с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы посмотреть на своего неприятеля, он даже немного попятился назад: в дверях
стоял низенький толстый седой старик с желтым калмыцким лицом, приплюснутым носом и узкими черными, как агат, глазами. Облепленный грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали о том,
что гость заявился прямо с дороги.
Самой замечательной способностью Шелехова было то,
что,
стоило ему только раз вырваться с прииска и попасть куда-нибудь в город, — он разом спускал все,
что копил в течение нескольких лет. С ним не было в этих случаях никакого сладу, и Бахарев терпеливо ждал того момента, когда у загулявшего Данилы Семеныча вылетит из кармана последний грош.
Собственно, мебель ничего не
стоила: ну, ковры, картины, зеркала еще туда-сюда; а вот в стеклянном шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз — это совсем другое дело, и у Хины потекли слюнки от одной мысли,
что все эти безделушки можно будет приобрести за бесценок.
— Ах, извините меня, извините меня, Марья Степановна… — рассыпалась Хина, награждая хозяйку поцелуем. — Я все время была так завалена работой, так завалена… Вы меня поймете, потому
что можете судить по собственным детям,
чего они
стоят родителям. Да! А тут еще Сергей Александрыч… Но вы, вероятно, уже слышали, Марья Степановна?
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде
стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот,
что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— А я так думаю, Хиония Алексеевна,
что этот ваш Привалов выеденного яйца не
стоит… Поживет здесь, получит наследство и преспокойнейшим образом уедет, как приехал сюда. Очень уж много говорят о нем — надоело слушать…
— Это еще
что за новости… Вы шутите? Пойдемте, батенька, приглашайте поскорее, есть тут одна докторша… спасибо после скажете! Куда вы?
Постойте… Ха-ха! Представьте себе, этот сумасшедший здесь…
Антонида Ивановна ничего не ответила мужу, а только медленно посмотрела своим теплым и влажным взглядом на Привалова, точно хотела сказать этим взглядом: «
Что же вы не предлагаете мне руки? Ведь вы видите,
что я
стою одна…» Привалов предложил руку, и Антонида Ивановна слегка оперлась на нее своей затянутой выше локтя в белую лайковую перчатку рукой.
— Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня в крови — органическая потребность в таком рабстве? Возьмите то, для
чего живет заурядное большинство: все это так жалко и точно выкроено по одной мерке. А
стоит ли жить только для того, чтобы прожить, как все другие люди… Вот поэтому-то я и хочу именно рабства, потому
что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…
В конце письма
стояла приписка,
что делом о Шатровских заводах заинтересовалась одна очень влиятельная особа, которая будет иметь большое значение, когда дело пойдет в сенат.
Положение Привалова оказалось безвыходным: из передней уже доносился разговор Половодова с лакеем. По тону его голоса и по растягиванию слов можно было заключить,
что он явился навеселе. Привалов
стоял посредине комнаты, не зная,
что ему делать.
—
Что же ты
стоишь таким дураком? — шепнула Антонида Ивановна и вытолкнула его в соседнюю комнату. — Сиди здесь… он пьян и скоро заснет, а тогда я тебя успею выпустить.
Конечно, за Игнатия Львовича
стоит его собственное имя, но вы представьте себе такой случай,
что после первого параличного удара последует второй…
Старика точно кольнуло
что, и он быстро оглянулся в тот угол, где обыкновенно
стояла его Надя…
Все эти гости были самым больным местом в душе Привалова, и он никак не мог понять,
что интересного могла находить Зося в обществе этой гуляющей братии. Раз, когда Привалов зашел в гостиную Зоси, он сделался невольным свидетелем такой картины: «Моисей»
стоял в переднем углу и, закрывшись ковром, изображал архиерея, Лепешкин служил за протодьякона, а Половодов, Давид, Иван Яковлич и горные инженеры представляли собой клир. Сама Зося хохотала как сумасшедшая.
—
Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот здесь, в этом самом кабинете все дело было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!. А впрочем, разве я мог предполагать,
что вы женитесь на Зосе?.. О, если бы я знал, если бы я знал… Дурак, дурак!..
— Покойник спятил с ума под конец;
что ему
стоило предупредить вас об этой даме летом? О, тогда бы мы все оборудовали лихим манером; сунули бы этой даме здоровый куш, и дело бы наше. Я поздно узнал… А все-таки я пробился к ней.
— Да, ждать. Будем обтачивать терпение… Я, грешный человек, намекнул бабенке,
что ежели и всякое прочее, так мы за гешефтом не
постоим. Смеется, каналья…
— Да, так вот в
чем дело! Ну, это еще не велико горе. Катерина Ивановна, конечно, девица первый сорт по всем статьям, но сокрушаться из-за нее, право, не
стоит. Поверь моей опытности в этом случае.
— Ладно, ладно. И это знаем… Катерине Ивановне поклончик. Да вот
чего, у меня тут кошевая
стоит, у самого трактира — только кликни Барчука. Лихо домчит… Зверь, не ямщик.
—
Что вы хотите этим сказать, Сергей Александрыч? Я, конечно, бедная женщина, и оскорбить меня ничего не
стоит… Притом вы отлично изучили мой проклятый характер…
Старик покосился в угол, где
стояла маленькая детская кроватка; его точно
что кольнуло, и Надежда Васильевна заметила, как он отвернулся, стараясь смотреть в другую сторону. Маленькая Маня спала детским крепким сном, не подозревая, какую душевную муку подняло в душе старика ее невинное присутствие в этой комнате.