Неточные совпадения
— Ах, mon ange! — воскликнула Хиония Алексеевна, прикладываясь
своими синими сухими губами к розовым щекам девушки. — Je suis charmee! [Я восхищена! (фр.)] Вы, Nadine, сегодня прелестны, как роза!.. Как
идет к вам это полотняное платье… Вы походите на Маргариту в «Фаусте», когда она выходит в сад. Помните эту сцену?
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших дверях. Она, с уверенностью
своего человека в доме, миновала несколько комнат и
пошла по темному узкому коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
Надежда Васильевна попалась Верочке в темном коридорчике; она
шла в
свою комнату с разогнутой книгой в руках.
Привалов
шел не один; с ним рядом выступал Виктор Васильевич, пока еще не знавший, как ему держать себя. Марья Степановна увела гостя в
свою гостиную, куда Досифея подала на стеклянных старинных тарелочках несколько сортов варенья и в какой-то мудреной китайской посудине ломоть сотового меда.
— Мне всего удивительнее во всем этом деле кажется поведение Хионии Алексеевны, — несколько раз довольно многозначительно повторила Агриппина Филипьевна Веревкина, представительница узловского beau monde'a. [высшего света (фр.).] — Представьте: утром, в самый день приезда Привалова, она
посылает ко мне
свою горничную сказать, что приехал Привалов, а затем как в воду канула… Не понимаю, решительно не понимаю!..
Матрешка всегда держала двугривенные при
своей особе, а целковые, которые
посылала на ее долю судьба, она прятала иногда в старых тряпицах; поэтому она вопросительно посмотрела на
свою барыню — уж не шутит ли она над ней?
— А хоть бы и так, — худого нет; не все в девках сидеть да книжки
свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и не
посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке
пошел, а она только смеется… В твои-то годы у меня трое детей было, Костеньке шестой год
шел. Да отец-то чего смотрит?
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за границу, пошатался там по водам, пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и на Синай и вернулся из
своего путешествия англичанином с ног до головы, в Pith India Helmet [индийском
шлеме (англ.).] на голове, в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
— Только помните одно: девицы не
идут в счет, от них мало толку. Нужно настоящую женщину… Понимаете? Нужно женщину, которая сумела бы завладеть Приваловым вполне. Для такой роли девицы не пригодны с
своим целомудрием, хотя бывают и между ними очень умные субъекты.
— Вы, вероятно, испугались перспективы провести со мной скучных полчаса? Теперь вы искупите
свою вину и неделикатность тем, что проскучаете со мной целый час… Да, да, Александр просил сейчас же известить его, как вы приедете, — он теперь в
своем банке, — а я нарочно
пошлю за ним через час. Что, испугались?
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не
пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить
свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за
своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Едва он успел сообразить всю невыгодность
своей позиции, как из-за шпалеры темно-зеленых пихт показалась стройная фигура Надежды Васильевны; она
шла рядом с Лоскутовым.
Вечером в кабинете Бахарева
шли горячие споры и рассуждения на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень много выпитых бутылок вина новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно, как в дни зеленой юности. Каждый высказывал
свою мысль без всяких наружных прикрытий, а так, как она выливалась из головы.
— Лоскутов? Гм. По-моему, это — человек, который родился не в
свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он и зарылся в книги с головой. А между тем в другом месте и при других условиях он мог бы быть крупным деятелем… В нем есть эта цельность натуры, известный фанатизм — словом, за такими людьми
идут в огонь и в воду.
Видимо, что он был в
своей сфере, как рыба в воде, и
шел свободной уверенной походкой, слегка улыбаясь
своей даме.
— А, черрт… Брось ты
свою мельницу, — лепетал пьяный инженер, хватая Привалова за рукав. — Ей-богу, брось… Ну ее к нелегкому!.. А мы тебя лучше женим… Господа, давайте женим Сергея Александрыча; тогда все
пойдет как по маслу.
— Ну, теперь
идите и любуйтесь нашими красавицами, — отпускал Половодов
свою жертву. — Ведь провинция… Полевые цветочки, незабудочки. А относительно Верочки не забывайте моего совета.
Зося
шла одна; она отыскивала в толпе кого-то
своими горевшими глазами… У двери она нашла, кого искала.
Бал расстроился, и публика цветной, молчаливой волной поплыла к выходу. Привалов побрел в числе других, отыскивая Надежду Васильевну. На лестнице он догнал Половодову, которая
шла одна, подобрав одной рукой трен
своего платья.
— Да, кажется… — равнодушно отвечал молодой человек, оседлывая
свой длинный нос золотым пенсне. — У нее какая-то мудреная болезнь… «Моисей», да
пойдем же, а то этот черт Глазков опять отобьет у нас Катьку.
— Я не решаюсь советовать тебе, Сергей, но на твоем месте сделала бы так: в Петербург
послала бы
своего поверенного, а сама осталась бы в Узле, чтобы иметь возможность следить и за заводами и за опекунами.
Работа
шла с лихорадочной поспешностью, чтобы все окончить к октябрю, когда Ляховские вернутся из
своего башкирского имения.
В груди у Половодова точно что жгло, язык пересох, снег попадал ему за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот на каланче пробило двенадцать часов… Нужно было куда-нибудь
идти; но куда?.. К
своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз по Нагорной улице. Огни в домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город. Только в одном месте светил огонек… Половодов узнал дом Заплатиной.
Только когда Привалов, выведенный из терпения, пообещал отравить Шайтана стрихнином, Зося решилась наконец расстаться со
своим любимцем, то есть для него была устроена в саду круглая яма, выложенная кирпичом, и Зося ежедневно
посылала ему туда живых зайцев, кроликов и щенков.
— Ого-го!.. Вон оно куда
пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски: в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена не в папахена, а в его карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который зарабатывает деньги головой, а не ногами. Понял? Ну, что возьмет с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша за душой… Надо же и ей заработать на ярмарке на
свою долю!..
— Привел господь в шестьдесят первый раз приехать на Ирбит, — говорил богобоязливо седой, благообразный старик из купцов старинного покроя; он высиживал
свою пару чая с каким-то сомнительным господином поношенного аристократического склада. — В гору
идет ярмарка-матушка… Умножается народ!
Опустив глаза и как-то по-детски вытянув губы, Колпакова несколько раз повторила речитатив
своей шансонетки, и когда публика принялась неистово ей аплодировать, она
послала несколько поцелуев в ложу Ивана Яковлича.
— Тогда мы сделаем так: вы, Сергей Александрыч, поедете домой и
пошлете нам
свою шубу, а мы подождем вас здесь…
Скажу больше: когда я
шел сюда, я думал о смерти, о
своей смерти.
По деревянному тротуару действительно
шел Лоскутов. Привалов не узнал его в первую минуту, хотя по внешности он мало изменился. В этой характерной фигуре теперь сказывалось какое-то глубокое душевное перерождение; это было заметно по рассеянному выражению лица и особенно по глазам, потерявшим
свою магическую притягательную силу. Привалова Лоскутов узнал не вдруг и долго пристально всматривался в него, пока проговорил...
Пока
шел допрос свидетелей и говорил
свою казенную речь прокурор, публика оставалась равнодушной, дожидаясь зашиты.
Веревкин несколько дней обдумывал это предложение, а потом, махнув рукой на
свою «собачью службу», решил: «В семена так в семена…
Пойдем златой бисер из земли выкапывать!»
На мельнице Василий Назарыч прожил целых три дня. Он подробно рассказывал Надежде Васильевне о
своих приисках и новых разведках: дела находились в самом блестящем положении и в будущем обещали миллионные барыши. В
свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности
своей жизни, где счет
шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему сближению.