Неточные совпадения
— Если вы
пойдете за мной, я позову людей, детей! Пускай все знают, что вы подлец! Я уезжаю нынче, а вы живите здесь с
своею любовницей!
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал потянувшись и, отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску и
пошел в
свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
— Ну,
пойдем в кабинет, — сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость
своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
В 4 часа, чувствуя
свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического Сада и
пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к
своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и
своею легкою, решительною походкой
пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
После бала, рано утром, Анна Аркадьевна
послала мужу телеграмму о
своем выезде из Москвы в тот же день.
После обеда Анна
пошла одеваться в
свою комнату, и Долли
пошла за ней.
«Ну, всё кончено, и
слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на
свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «
Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и
пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Допив со сливками и хлебом
свой второй стакан чая, Алексей Александрович встал и
пошел в
свой кабинет.
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам дам кофею,
идите умывайтесь и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая винтик в новом кофейнике. — Пьер, дайте кофе, — обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая
своих отношений с ним. — Я прибавлю.
Левин надел большие сапоги и в первый paз не шубу, а суконную поддевку, и
пошел по хозяйству, шагая через ручьи, режущие глаза
своим блеском на солнце, ступая то на ледок, то в липкую грязь.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать
свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с лошади, взял у Василья севалку и
пошел рассевать.
Когда он вернулся, Степан Аркадьич, вымытый, расчесанный и сияя улыбкой, выходил из
своей двери, и они вместе
пошли наверх.
—
Пойдем, я кончил, — сказал Вронский и, встав,
пошел к двери. Яшвин встал тоже, растянув
свои огромные ноги и длинную спину.
— Мне обедать еще рано, а выпить надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он
своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой
пойду.
Петрицкий
пошел за перегородку и лег на
свою кровать.
—
Пойдем, — всё так же не открывая рта, нахмурившись сказал Англичанин и, размахивая локтями,
пошел вперед
своею развинченною походкой.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К
своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки,
пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— Здесь столько блеска, что глаза разбежались, — сказал он и
пошел в беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с дамами и перекинувшись приветствиями с мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный
своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил с ним.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как всегда, говорил со встречавшимися, и Анна должна была, как и всегда, отвечать и говорить; но она была сама не
своя и как во сне
шла под-руку с мужем.
— Уморительны мне твои engouements, [увлечения,]] — сказала княгиня, — нет,
пойдём лучше назад, — прибавила она, заметив двигавшегося им навстречу Левина с
своею дамой и с немецким доктором, с которым он что-то громко и сердито говорил.
На другой день по
своем приезде князь в
своем длинном пальто, со
своими русскими морщинами и одутловатыми щеками, подпертыми крахмаленными воротничками, в самом веселом расположении духа
пошел с дочерью на воды.
Несмотря на испытываемое им чувство гордости и как бы возврата молодости, когда любимая дочь
шла с ним под руку, ему теперь как будто неловко и совестно было за
свою сильную походку, за
свои крупные, облитые жиром члены. Он испытывал почти чувство человека неодетого в обществе.
— Как же ты
послала сказать княжне, что мы не поедем? — хрипло прошептал ещё раз живописец ещё сердитее, очевидно раздражаясь ещё более тем, что голос изменяет ему и он не может дать
своей речи того выражения, какое бы хотел.
Кити с гордым видом, не помирившись с
своим другом, взяла со стола корольки в коробочке и
пошла к матери.
— Может быть, всё это хорошо; но мне-то зачем заботиться об учреждении пунктов медицинских, которыми я никогда не пользуюсь, и школ, куда я
своих детей не буду
посылать, куда и крестьяне не хотят
посылать детей, и я еще не твердо верю, что нужно их
посылать? — сказал он.
Они медленно двигались по неровному низу луга, где была старая запруда. Некоторых
своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной белой рубахе, согнувшись, махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь,
шел передом, как бы играя косой, срезывая
свой широкий ряд.
Он чувствовал, что махает из последних сил, и решился просить Тита остановиться. Но в это самое время Тит сам остановился и, нагнувшись, взял травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянулся. Сзади его
шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же, не доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит наточил
свою косу и косу Левина, и они
пошли дальше.
Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно труден Левину; но зато, когда ряд был дойден, и Тит, вскинув на плечо косу, медленными шагами
пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по прокосу, и Левин точно так же
пошел по
своему прокосу. Несмотря на то, что пот катил градом по его лицу и капал с носа и вся спина его была мокра, как вымоченная в воде, — ему было очень хорошо. В особенности радовало его то, что он знал теперь, что выдержит.
Первый ряд, как заметил Левин, Тит
шел особенно быстро, вероятно, желая попытать барина, и ряд попался длинен. Следующие ряды были уже легче, но Левин всё-таки должен был напрягать все
свои силы, чтобы не отставать от мужиков.
Левин
шел всё так же между молодым малым и стариком. Старик, надевший
свою овчинную куртку, был так же весел, шутлив и свободен в движениях. В лесу беспрестанно попадались березовые, разбухшие в сочной траве грибы, которые резались косами. Но старик, встречая гриб, каждый раз сгибался, подбирал и клал зa пазуху. «Еще старухе гостинцу», приговаривал он.
— Ну,
иди,
иди, и я сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. —
Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав
свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
— Да, разумеется. Да что же! Я не стою за
свое, — отвечал Левин с детскою, виноватою улыбкой. «О чем бишь я спорил? — думал он. — Разумеется, и я прав и он прав, и всё прекрасно. Надо только
пойти в контору распорядиться». Он встал, потягиваясь и улыбаясь.
Свои мужики препятствовали всеми средствами этому нововведению, но дело
пошло, и в первый же год за луга было выручено почти вдвое.
Она быстро
пошла в дом, в
свой кабинет, села к столу и написала мужу...
— Всё равно, — сказала она, кладя
свою руку на его, —
пойдем, мне нужно переговорить.
Он
послал седло без ответа и с сознанием, что он сделал что то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю
своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Самовар загудел в трубе; рабочие и семейные, убравшись с лошадьми,
пошли обедать. Левин, достав из коляски
свою провизию, пригласил с собою старика напиться чаю.
Свияжский был один из тех, всегда удивительных для Левина людей, рассуждение которых, очень последовательное, хотя и никогда не самостоятельное,
идет само по себе, а жизнь, чрезвычайно определенная и твердая в
своем направлении,
идет сама по себе, совершенно независимо и почти всегда в разрез с рассуждением.
Помещики встали, и Свияжский, опять остановив Левина в его неприятной привычке заглядывать в то, что сзади приемных комнат его ума,
пошел провожать
своих гостей.
«Да, я должен был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не
шло без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно
идет, и
идет только там, где рабочий действует сообразно с
своими привычками, как у старика на половине дороги.
Но, несмотря на все эти трудности, он добился
своего, и к осени дело
пошло или, по крайней мере, ему так казалось.
Но, несмотря на всё это, Левин думал, что дело
шло и что, строго ведя счеты и настаивая на
своем, он докажет им в будущем выгоды такого устройства и что тогда дело
пойдет само собой.
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и приема всех мужиков, имевших до него дела, Левин
пошел в кабинет и сел за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на
своем месте.
Он зажег свечу и осторожно встал и
пошел к зеркалу и стал смотреть
свое лицо и волосы.
Но это было к лучшему, потому что, выйдя в столовую, Степан Аркадьич к ужасу
своему увидал, что портвейн и херес взяты от Депре, а не от Леве, и он, распорядившись
послать кучера как можно скорее к Леве, направился опять в гостиную.
— Всё
свои. Кити тут.
Пойдем же, я тебя познакомлю с Карениным.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша спала в
своем уголке. Чудное утро было. Я
иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся
своим знакомым на слабость
своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она
послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
В конце февраля случилось, что новорожденная дочь Анны, названная тоже Анной, заболела. Алексей Александрович был утром в детской и, распорядившись
послать за докторов, поехал в министерство. Окончив
свои дела, он вернулся домой в четвертом часу. Войдя в переднюю, он увидал красавца лакея в галунах и медвежьей пелеринке, державшего белую ротонду из американской собаки.