Неточные совпадения
Все
было ему
здесь знакомо до мельчайшей подробности и точно освящено детскими воспоминаниями.
Жизнь в гуляевских палатах
была создана по типу древнего благочестия, в жертву которому
здесь приносилось все.
Но
здесь Бахареву
было уже значительно легче выиграть дело, потому что в лице сыновей он имел известный прецедент и некоторую помощь.
Прежде всего, конечно, всем и каждому
было ясно то обстоятельство, что
здесь была замешана женщина…
— Да, знаю, слышал… Но, видите ли, большая разница — где
будет хлопотать Привалов:
здесь или там.
— Может
быть,
буду и золотым, если вы это время сумеете удержать Привалова именно
здесь, на Урале. А это очень важно, особенно когда старший Привалов объявит себя несостоятельным. Все дело можно
будет испортить, если упустить Привалова.
— О, непременно… — соглашался Оскар Филипыч, надвигая на голову свою соломенную шляпу. — Рука руку моет: вы
будете действовать
здесь, я там.
Дальше Половодов задумался о дамах узловского полусвета, но
здесь на каждом шагу просто
была мерзость, и решительно ни на что нельзя
было рассчитывать. Разве одна Катя Колпакова может иметь еще временный успех, но и это сомнительный вопрос.
Есть в Узле одна вдова, докторша, шустрая бабенка, только и с ней каши не сваришь.
— Вот
здесь была целая сотня… Отличные сигары от Фейка. Это Веревкин выкурил!.. Да, он по две сигары выкуривает зараз, — проговорил Ляховский и, повернув коробку вверх дном, печально прибавил: — Теперь ни одной не осталось…
Вернее всего
было, что созидающими элементами
здесь являлось много различных сил и счастливых случаев, а узлом всего являлась удивительная способность Ляховского сразу определять людей и пользоваться ими, как игрок пользуется шахматами в своих ходах.
Здесь Лука узнал, что у «Сереженьки» что-то вышло с старшей барышней, но она ничего не сказывает «самой»; а «Сереженька» нигде не бывает, все сидит дома и, должно
быть, болен, как говорит «сама».
Здесь все
было по-старому, в том строгом порядке, как это ведется только в богатых раскольничьих домах.
— Нет, Николай Иваныч, из такой поездки ровно ничего не выйдет… Поверьте мне. Я столько лет совершенно напрасно прожил в Петербурге и теперь только могу пожалеть и себя и даром потраченное время. Лучше
будем сидеть
здесь и ждать погоды…
— Это Надя что-то работала… — проговорил Бахарев, взглянув на письменный стол. — Когда она приезжает сюда, всегда занимает эту комнату, потому что она выходит окнами в сад. Тебе, может
быть, не нравится
здесь? Можно, пожалуй, перейти в парадную половину, только там мерзость запустения.
— Нет, мне
здесь будет отлично.
За ваши планы говорит все: и оригинальность мысли, и чистота намерений, и полная возможность осуществления, но у этих планов
есть страшный недостаток, потому что
здесь все зависит от одной личности и затем будущее обеспечено только формой.
— Это еще что за новости… Вы шутите? Пойдемте, батенька, приглашайте поскорее,
есть тут одна докторша… спасибо после скажете! Куда вы? Постойте… Ха-ха! Представьте себе, этот сумасшедший
здесь…
Здесь он
был защищен танцующей публикой от того жадного внимания, с каким смотрели на него совсем незнакомые ему люди.
Мы, то
есть я да вы, конечно, — порядочные люди, а из остальных… ну, вот из этих, которые танцуют и которые смотрят, знаете, кто
здесь еще порядочные люди?
—
Есть,
есть некоторое предчувствие… Ну, да страшен сон, но милостив бог. Мы и дядюшку подтянем. А вы
здесь донимайте, главное, Ляховского: дохнуть ему не давайте, и Половодову тоже. С ними нечего церемониться…
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О Надежде Васильевне не
было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить
здесь Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
— Нет, ты слушай… Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат
был бы. Помнишь, я тебя просил в последний раз во что бы то ни стало отговорить Привалова от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я не интересуюсь, что между вами там
было, только он остался
здесь, а вместо себя послал Nicolas. Ну, и просолил все дело!
— Я понимаю именно такую охоту, — говорила Зося. — Это совсем не то, что убивать птицу из-под собаки… Охота с ружьем — бойня. А
здесь есть риск,
есть опасность.
— Как куда? Вы думаете, я останусь
здесь, чтобы любоваться на вашего «гордеца»?.. Ну, уж извините, этого никогда не
будет!.. Я бедная женщина, но я тоже имею свою гордость.
— Не знаю пока… Может
быть, проживу
здесь зиму. Хочется отдохнуть. Я не хочу тебя чем-нибудь упрекнуть, а говорю так: встряхнуться необходимо.
— Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот
здесь, в этом самом кабинете все дело
было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!. А впрочем, разве я мог предполагать, что вы женитесь на Зосе?.. О, если бы я знал, если бы я знал… Дурак, дурак!..
Здесь все
было типично, даже клубный швейцар, снимая шубы с клубных завсегдатаев, докладывал...
Подъезжая еще к Ирбиту, Привалов уже чувствовал, что ярмарка висит в самом воздухе. Дорога
была избита до того, что экипаж нырял из ухаба в ухаб, точно в сильнейшую морскую качку. Нервные люди получали от такой езды морскую болезнь. Глядя на бесконечные вереницы встречных и попутных обозов, на широкие купеческие фуры, на эту точно нарочно изрытую дорогу, можно
было подумать, что
здесь только что прошла какая-то многотысячная армия с бесконечным обозом.
Появление Половодова в театре взволновало Привалова так, что он снова опьянел. Все, что происходило дальше,
было покрыто каким-то туманом. Он машинально смотрел на сцену, где актеры казались куклами, на партер, на ложи, на раек. К чему? зачем он
здесь? Куда ему бежать от всей этой ужасающей человеческой нескладицы, бежать от самого себя? Он сознавал себя именно той жалкой единицей, которая служит только материалом в какой-то сильной творческой руке.
Она
здесь, в Узле, — вот о чем думал Привалов, когда возвращался от Павлы Ивановны. А он до сих пор не знал об этом!.. Доктор не показывается и, видимо, избегает встречаться с ним. Ну, это его дело. В Привалове со страшной силой вспыхнуло желание увидать Надежду Васильевну, увидать хотя издали… Узнает она его или нет? Может
быть, отвернется, как от пьяницы и картежника, которого даже бог забыл, как выразилась бы Павла Ивановна?
Привалова вдруг охватило страстное желание рассказать — нет, исповедаться ей во всем, никому больше, а только ей одной. Все другие могли видеть одну только внешность, а ей он откроет свою душу; пусть она казнит его своим презрением. Сейчас и
здесь же. Ему
будет легче…
— Я не выставляю подсудимого каким-то идеальным человеком, — говорил Веревкин. — Нет, это самый обыкновенный смертный, не чуждый общих слабостей… Но он попал в скверную историю, которая походила на игру кошки с мышкой.
Будь на месте Колпаковой другая женщина, тогда Бахарев не сидел бы на скамье подсудимых! Вот главная мысль, которая должна лечь в основание вердикта присяжных. Закон карает злую волю и бесповоротную испорченность, а
здесь мы имеем дело с несчастным случаем, от которого никто не застрахован.
Даже специально «городские» знания Надежды Васильевны нашли
здесь громадное применение, а между тем ей необходимо
было знать тысячи вещей, о которых она никогда даже не думала, так, например, медицина.
К Привалову Надежда Васильевна относилась теперь иначе, чем в Узле; она точно избегала его, как это казалось ему иногда. О прежних откровенных разговорах не
было и помину; в присутствии Привалова Надежда Васильевна обращалась с мужем с особенной нежностью, точно хотела этим показать первому, что он
здесь лишний. Даже Лоскутов заметил эту перемену в жене и откровенно, как всегда, высказал ей свое мнение.
Раз или два, впрочем, Надежда Васильевна высказывала Привалову, что
была бы совсем счастлива, если бы могла навсегда остаться в Гарчиках. Она
здесь открыла бы бесплатную школу и домашнюю лечебницу. Но как только Максим поправится, придется опять уехать из Гарчиков на прииски.
— Я не приехал бы к тебе, если бы
был уверен, что ты сама навестишь нас с матерью… — говорил он. — Но потом рассудил, что тебе, пожалуй, и незачем к нам ездить: у нас свое, у тебя свое… Поэтому я тебя не
буду звать домой, Надя; живи с богом
здесь, если тебе
здесь хорошо…
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему
здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и
есть этот чиновник.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных
здесь дали.
Городничий. Я
здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. В других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители и чиновники больше заботятся о своей, то
есть, пользе. А
здесь, можно сказать, нет другого помышления, кроме того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы
здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?