Неточные совпадения
Словом,
жизнь, не сдерживаемая более ничем, не знала середины и лилась через край широкой волной, захватывая
все на своем пути.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту.
На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал
всем существом своим, что его
жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
— Плетет кружева, вяжет чулки… А как хорошо она относится к людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой
на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться
на все и
на всех. Если бы эту женщину готовили не специально для богатой, праздной
жизни, она принесла бы много пользы и себе и другим.
Еще меньше можно было, глядя
на эту цветущую мать семейства, заключить о тех превратностях, какими была преисполнена
вся ее тревожная
жизнь.
Итак, несмотря
на то, что
жизнь Агриппины Филипьевны была открыта
всем четырем ветрам, бурям и непогодам, она произвела
на свет целую дюжину маленьких ртов.
А дело, кажется, было ясно как день: несмотря
на самую святую дружбу, несмотря
на пансионские воспоминания и также
на то, что в минуту
жизни трудную Агриппина Филипьевна перехватывала у Хионии Алексеевны сотню-другую рублей, — несмотря
на все это, Агриппина Филипьевна держала Хионию Алексеевну в известной зависимости, хотя эта зависимость и выражалась в самой мягкой, дружеской форме.
— И тщеславие… Я не скрываю. Но знаете, кто сознает за собой известные недостатки, тот стоит
на полдороге к исправлению. Если бы была такая рука, которая… Ах да, я очень тщеславна! Я преклоняюсь пред силой, я боготворю ее. Сила всегда оригинальна, она дает себя чувствовать во
всем. Я желала бы быть рабой именно такой силы, которая выходит из ряду вон, которая не нуждается вот в этой мишуре, — Зося обвела глазами свой костюм и обстановку комнаты, — ведь такая сила наполнит целую
жизнь… она даст счастье.
— Послушайте, доктор, ведь я не умру?.. — шептала Зося, не открывая глаз. — Впрочем,
все доктора говорят это своим пациентам… Доктор, я была дурная девушка до сих пор… Я ничего не делала для других… Не дайте мне умереть, и я переменюсь к лучшему. Ах, как мне хочется жить… доктор, доктор!.. Я раньше так легко смотрела
на жизнь и людей… Но
жизнь так коротка, — как
жизнь поденки.
На первый раз для Привалова с особенной рельефностью выступили два обстоятельства: он надеялся, что шумная
жизнь с вечерами, торжественными обедами и парадными завтраками кончится вместе с медовым месяцем, в течение которого в его доме веселился
весь Узел, а затем, что он заживет тихой семейной
жизнью, о какой мечтал вместе с Зосей еще так недавно.
Та общая нить, которая связывает людей, порвалась сама собой, порвалась прежде, чем успела окрепнуть, и Привалов со страхом смотрел
на ту цыганскую
жизнь, которая царила в его доме, с каждым днем отделяя от него жену
все дальше и дальше.
Положение Привалова с часу
на час делалось
все труднее. Он боялся сделаться пристрастным даже к доктору. Собственное душевное настроение слишком было напряжено, так что к действительности начали примешиваться призраки фантазии, и расстроенное воображение рисовало одну картину за другой. Привалов даже избегал мысли о том, что Зося могла не любить его совсем, а также и он ее. Для него ясно было только то, что он не нашел в своей семейной
жизни своих самых задушевных идеалов.
Теперь его интимная
жизнь не была уже тайной, она была выброшена
на улицу и безжалостно топталась
всеми прохожими.
Вернувшись из клуба домой, Привалов не спал целую ночь, переживая страшные муки обманутого человека… Неужели его Зося,
на которую он молился, сделается его позором?.. Он, несмотря
на все семейные дрязги, всегда относился к ней с полной доверенностью. И теперь, чтобы спуститься до ревности, ему нужно было пережить страшное душевное потрясение. Раньше он мог смело смотреть в глаза
всем: его семейная
жизнь касалась только его одного, а теперь…
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей
жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как
все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь,
на заводы.
Маленький диссонанс, особенно
на первое время, вносили в эту
жизнь родственные отношения к Веревкиным, к которым Бахарев никак не мог привыкнуть, и даже Верочка, уживавшаяся со
всем и со
всеми, чувствовала себя не в своей тарелке в присутствии Ивана Яковлича или Агриппины Филипьевны.
Неточные совпадения
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается //
На колеснице огненной… //
Все терпит богатырь!
Батрачка безответная //
На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный день, //
Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
К нам
на ночь попросилася // Одна старушка Божия: //
Вся жизнь убогой старицы — // Убийство плоти, пост;
Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество людей, которым во
все случаи их
жизни ни разу
на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
Усложненность петербургской
жизни вообще возбудительно действовала
на него, выводя его из московского застоя; но эти усложнения он любил и понимал в сферах ему близких и знакомых; в этой же чуждой среде он был озадачен, ошеломлен, и не мог
всего обнять.