Неточные совпадения
По
тому времени этих денег было совершенно достаточно, чтобы одеваться прилично и иметь доступ в скромные чиновничьи
дома.
Центром всего
дома, конечно, была гостиная, отделанная с трактирной роскошью; небольшой столовой она соединялась непосредственно с половиной Заплатиных, а дверью — с
теми комнатами, которые по желанию могли служить совершенно отдельным помещением или присоединяться к зале.
Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила в голову мысль о
том, что хоть бы месяц, неделю, даже один день пожить в этом славном старом
доме и отдохнуть душой и телом от житейских дрязг и треволнений.
Когда вы входили в переднюю, вас уже охватывала
та атмосфера довольства, которая стояла в этом
доме испокон веку.
Дело кончилось
тем, что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского
дома не слыхали со дня своего основания.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между
тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам в
дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза
то на меня,
то на Привалова. И положение Привалова было самое глупое, и мое тоже не лучше.
— А вот сейчас… В нашем
доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю
тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в
дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем не в
том, кто явится к нам в
дом, а в
том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
Избыток
того чувства, которым Гуляев тяготел к несуществующему сыну, естественно, переходил на других, и в гуляевском
доме проживала целая толпа разных сирот, девочек и мальчиков.
И в
то же время в
том же самом
доме в тайных молельнях совершалась постоянная раскольничья служба.
Воспитанная в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать не могла помириться с
теми оргиями, которые совершались в ее собственном
доме, почти у нее на глазах.
Сергей Привалов прожил в бахаревском
доме до пятнадцати лет, а затем вместе с своим другом Костей был отправлен в Петербург, где и прожил безвыездно до настоящего времени,
то есть больше пятнадцати лет.
Начать с
того, что теперь
дом резко разделялся на две половины: половину Марьи Степановны и половину Василья Назарыча.
Старшего сына, Костю, Бахарев тоже очень любил, но
тот почти совсем не жил
дома, а когда, по окончании университетского курса, он вернулся домой, между ними и произошли
те «контры», о которых Лука сообщил Привалову.
Не отдавая себе отчета в
том, что его тянуло в бахаревский
дом, Привалов скучал в
те свободные промежутки, которые у него оставались между двумя визитами к Бахаревым.
— Мне тяжело ехать, собственно, не к Ляховскому, а в этот старый
дом, который построен дедом, Павлом Михайлычем. Вам, конечно, известна история
тех безобразий, какие творились в стенах этого
дома. Моя мать заплатила своей жизнью за удовольствие жить в нем…
Дом Колпаковой представлял собой совершенную развалину; он когда-то был выстроен в
том помещичьем вкусе, как строили в доброе старое время Александра I.
Дома он почти не жил, потому что вел самую цыганскую жизнь, посещая ярмарки, клубы, игорные притоны и
тому подобные злачные места.
От ручки звонка до последнего гвоздя все в
доме было пригнано под русский вкус и только не кричало о
том, как хорошо жить в этом деревянном уютном гнездышке.
Этой практической девушке больше всего нравилось
то, что в их
доме появился наконец настоящий мужчина со всеми признаками жениха.
Приваловский
дом стоял на противоположном конце
той же Нагорной улицы, на которой был и
дом Бахарева.
Единственным живым местом во всем
доме была
та половина, которую занимал Ляховский, да еще большой флигель, где помещалась контора; оранжерея и службы были давно обращены в склады водки и спирта.
Сам по себе приваловский
дом был замечательным явлением, как живой памятник отошедшего в вечность бурного прошлого; по еще замечательнее была
та жизнь, которая совершалась под его проржавевшей кровлей.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал,
то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый
дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Половодов служил коноводом и был неистощим в изобретении маленьких летних удовольствий:
то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке,
то маленький пикник куда-нибудь в окрестности,
то иллюминовал старый приваловский сад,
то садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь в высоких залах приваловского
дома.
Мало-помалу Привалов вошел в
тот мир, в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в последнее время, и если выходила,
то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского
дома тяжелое, неприятное раздумье.
— Обнаковенно… А
то откуда?.. Ну, да нечего с тобой бобы-то разводить… Старик-то
дома?
— Так я и знала… Она останется верна себе до конца и никогда не выдаст себя. Но ведь она не могла не видеть, зачем вы пришли к нам?
Тем более что ваша болезнь, кажется, совсем не позволяет выходить из
дому.
Здесь все было по-старому, в
том строгом порядке, как это ведется только в богатых раскольничьих
домах.
Со стороны этот люд мог показаться
тем сбродом, какой питается от крох, падающих со стола господ, но староверческие предания придавали этим людям совсем особенный тон: они являлись чем-то вроде хозяев в бахаревском
доме, и сама Марья Степановна перед каждым кануном отвешивала им земной поклон и покорным тоном говорила: «Отцы и братия, простите меня, многогрешную!» Надежде Васильевне не нравилось это заказное смирение, которым прикрывались
те же недостатки и пороки, как и у никониан, хотя по наружному виду от этих выдохшихся обрядов веяло патриархальной простотой нравов.
Собственное положение в
доме теперь ей обрисовалось особенно ясно,
то есть, несмотря на болезненную привязанность к ней отца, она все-таки была чужой под этой гостеприимной кровлей, может быть, более чужой, чем все эти старцы и старицы.
«Недаром Костя ушел из этого
дома», — не раз думала девушка в своем одиночестве и даже завидовала брату, который в качестве мужчины мог обставить себя по собственному желанию,
то есть разом и безнаказанно стряхнуть с себя все обветшалые предания раскольничьего
дома.
Именно теперь, при тяжелом испытании, которое неожиданно захватило их
дом, девушка с болезненной ясностью поняла все
те тайные пружины, которые являлись в его жизни главной действующей силой.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни, а в
доме царствовали
тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском
доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
«Вот они, эти исторические враги, от которых отсиживался Тит Привалов вот в этом самом
доме, — думал Привалов, когда смотрел на башкир. — Они даже не знают о
том славном времени, когда башкиры горячо воевали с первыми русскими насельниками и не раз побивали высылаемые против них воинские команды… Вот она, эта беспощадная философия истории!»
Все эти хлопоты, которые переживались всеми в старом приваловском
доме, как-то не касались только самого хозяина, Игнатия Львовича. Ему было не до
того. Пролетка Веревкина чуть не каждый день останавливалась пред подъездом, сам Nicolas грузно высаживал свою «натуру» из экипажа и, поднявшись с трудом во второй этаж, медведем вваливался в кабинет Игнатия Львовича.
— Свидания в первое время происходили в часы службы Половодова в банке. Привалов являлся как раз в
то время, когда хозяину нужно было уходить из
дому, и он каждый раз упрашивал гостя подождать до его возвращения, чтобы пообедать вместе. Это были счастливые минуты… Антонида Ивановна, проводив мужа, забывала всю свою лень и дурачилась, как институтка.
Дела на приисках у старика Бахарева поправились с
той быстротой, какая возможна только в золотопромышленном деле. В течение весны и лета он заработал крупную деньгу, и его фонды в Узле поднялись на прежнюю высоту. Сделанные за последнее время долги были уплачены, заложенные вещи выкуплены, и прежнее довольство вернулось в старый бахаревский
дом, который опять весело и довольно глядел на Нагорную улицу своими светлыми окнами.
— А ты подумал ли о
том, Сереженька, что дом-то, в котором будешь жить с своей бусурманкой, построен Павлом Михайлычем?.. Ведь у старика все косточки перевернутся в могилке, когда твоя-то бусурманка в его
дому свою веру будет справлять. Не для этого он строил дом-то! Ох-хо-хо… Разве не стало тебе других невест?..
Жизнь в обновленном приваловском
доме катилась порывистой бурной струей, шаг за шагом обнажая для Привалова
то многое, чего он раньше не замечал.
Та общая нить, которая связывает людей, порвалась сама собой, порвалась прежде, чем успела окрепнуть, и Привалов со страхом смотрел на
ту цыганскую жизнь, которая царила в его
доме, с каждым днем отделяя от него жену все дальше и дальше.
Прежние знакомые Зоси остались все
те же и только с половины Ляховского перекочевали на половину Привалова; Половодов, «Моисей», Лепешкин, Иван Яковлич чувствовали себя под гостеприимной приваловской кровлей как
дома.
Полугодовой медведь Шайтан жил в комнатах и служил божеским наказанием для всего
дома: он грыз и рвал все, что только попадалось ему под руку, бил собак, производил неожиданные ночные экскурсии по кладовым и чердакам и кончил
тем, что бросился на проходившую по улице девочку-торговку и чуть-чуть не задавил ее.
— Хиония Алексеевна, вы иногда, кажется, забываете, что в этом
доме хозяин я… А
то вы так странно держите себя и позволяете себе так много, что в одно прекрасное утро я должен буду принять свои меры.
Он начал с
того, что в качестве вполне самостоятельного человека совсем рассорился с Приваловым и переехал с пани Мариной в свой собственный
дом, который купил на Нагорной улице.
Если днем все улицы были запружены народом,
то теперь все эти тысячи людей сгрудились в
домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Катерина Ивановна только слегка кивнула своей красивой головкой и добродушно засмеялась. Привалов рассматривал эту даму полусвета, стараясь подыскать в ней родственные черты с
той скромной старушкой, Павлой Ивановной, с которой он когда-то играл в преферанс у Бахаревых. Он, как сквозь сон, помнил маленькую Катю Колпакову, которая часто бывала в бахаревском
доме, когда Привалов был еще гимназистом.
Дома Привалов нашел
то же, что и оставил.
Он сначала хотел только издали взглянуть на
тот дом, где теперь жила Надежда Васильевна, и сейчас же вернуться домой.
В старом приваловском
доме шла прежняя жизнь, с
той разницей, что присутствие Тита Привалова накладывало на нее цыганский отпечаток.