Неточные совпадения
— Да бог его знает… Он, кажется, служил в военной службе раньше… Я иногда, право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и головка закружится, только
доктор все успокаивает…
Доктор прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы
думаете?
Скоро Привалов заметил, что Зося относится к Надежде Васильевне с плохо скрытой злобой. Она постоянно придиралась к ней в присутствии Лоскутова, и ее темные глаза метали искры.
Доктор с тактом истинно светского человека предупреждал всякую возможность вспышки между своими ученицами и смотрел как-то особенно задумчиво, когда Лоскутов начинал говорить. «Тут что-нибудь кроется», —
думал Привалов.
— Я
думала, что у тебя сидит
доктор, — солгала Надежда Васильевна, не зная, как ей приступить к делу.
«Нервы», —
думал про себя
доктор, напрасно стараясь придумать какое-нибудь средство, чтобы оживить Зосю.
— Хорошо, — согласился
доктор, протягивая руку, и, пристально взглянув на расширенные зрачки Зоси,
подумал: «Нет, это уж не нервы, а что-нибудь посерьезнее…»
—
Доктор, как вы
думаете — лучше мне?.. — едва слышно спрашивала больная, слабым движением выпрастывая из-под одеяла похудевшую белую, как мрамор, руку.
Она здесь, в Узле, — вот о чем
думал Привалов, когда возвращался от Павлы Ивановны. А он до сих пор не знал об этом!..
Доктор не показывается и, видимо, избегает встречаться с ним. Ну, это его дело. В Привалове со страшной силой вспыхнуло желание увидать Надежду Васильевну, увидать хотя издали… Узнает она его или нет? Может быть, отвернется, как от пьяницы и картежника, которого даже бог забыл, как выразилась бы Павла Ивановна?
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался в передней. — Максим уж несколько раз спрашивал о вас… Мы пока остановились у
доктора.
Думали прожить несколько дней, а теперь уж идет вторая неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
— Позвольте,
доктор, мне немного
подумать… — уклончиво ответила Надежда Васильевна.
— Я
думал об этом, Надежда Васильевна, и могу вам сказать только то, что Зося не имеет никакого права что-нибудь говорить про вас, — ответил
доктор. — Вы, вероятно, заметили уже, в каком положении семейные дела Зоси… Я с своей стороны только могу удивляться, что она еще до сих пор продолжает оставаться в Узле. Самое лучшее для нее — это уехать отсюда.
— Если вы не заботитесь о себе, то
подумайте о вашей дочери, — говорил
доктор, когда Надежда Васильевна не хотела следовать его советам. — Больному вы не принесете особенной пользы, а себя можете окончательно погубить. Будьте же благоразумны…
— Вот в том-то и дело, что совсем не доктор… да-с. А некоторый другой человек… Мы сперва-то тоже на
доктора подумали, что подкупил его Прохоров, а потом и оказалось…
Несколько раз
доктор думал совсем отказаться от взятой на себя роли, тем более что во всем этом деле ему было в чужом пиру похмелье; он даже раза два заходил к Майзелю с целью покончить все одним ударом, но, как все бесхарактерные люди, терялся и откладывал тяжелое объяснение до следующего дня.
Всю дорогу
доктор думал не о жене, не об Андрее, а об Абогине и людях, живших в доме, который он только что оставил. Мысли его были несправедливы и нечеловечно жестоки. Осудил он и Абогина, и его жену, и Папчинского, и всех, живущих в розовом полумраке и пахнущих духами, и всю дорогу ненавидел их и презирал до боли в сердце. И в уме его сложилось крепкое убеждение об этих людях.
Ответа не последовало. Слепень продолжал летать и стучать по потолку. Со двора не доносилось ни звука, точно весь мир заодно с
доктором думал и не решался говорить. Ольга Ивановна уже не плакала, а по-прежнему в глубоком молчании глядела на цветочную клумбу. Когда Цветков подошел к ней и сквозь сумерки взглянул на ее бледное, истомленное горем лицо, у нее было такое выражение, какое ему случалось видеть ранее во время приступов сильнейшего, одуряющего мигреня.
Неточные совпадения
Левин посмотрел на него, спрашивая взглядом, смеется ли он над ним. Но
доктор и не
думал смеяться.
— А мы
думали вас застать на поле, Василий Семеныч, — обратилась она к
доктору, человеку болезненному, — вы были там?
«То-то пустобрех»,
думал он, применяя в мыслях это название из охотничьего словаря к знаменитому
доктору и слушая его болтовню о признаках болезни дочери.
— А знаешь, я о тебе
думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот
доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Петр Дмитрич! — жалостным голосом начал было опять Левин, но в это время вышел
доктор, одетый и причесанный. «Нет совести у этих людей, —
подумал Левин. — Чесаться, пока мы погибаем!»