Неточные совпадения
Заплатин был рассудительный человек и сразу сообразил, что
дело не
в репутации, а
в том, что сто восемьдесят рублей его жалованья
сами по себе ничего не обещают
в будущем, а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное.
Именно такою представлял себе Привалов ту обстановку,
в которой задумывались стариком Бахаревым его
самые смелые предприятия и вершились
дела на сотни тысяч рублей.
Вечером этого многознаменательного
дня в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена.
Сам старик полулежал на свеем диване и был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими глазами.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей
дело до меня? А между тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам
в дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза то на меня, то на Привалова. И положение Привалова было
самое глупое, и мое тоже не лучше.
Затем, когда
сам Гуляев совсем состарился, он принял зятя
в часть по своим сибирским приискам, причем всем
делом верховодил по-прежнему Бахарев.
В таком положении
дела оставались до
самой смерти Гуляева; старик и умер не так, как умирают другие люди.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также и на то, что
в течение многих лет он вел все его громадные
дела, Бахарев
сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового
дела и несокрушимой энергии.
Наследство Привалова
в эти несколько
дней выросло до ста миллионов, и, кроме того, ходили
самые упорные слухи о каких-то зарытых сокровищах, которые остались после старика Гуляева.
Хиония Алексеевна
в эти немногие
дни не только не имела времени посетить свою приятельницу, но даже потеряла всякое представление о переменах
дня и ночи. У нее был полон рот
самых необходимых хлопот, потому что нужно было приготовить квартиру для Привалова
в ее маленьком домике. Согласитесь, что это была
самая трудная и сложная задача, какую только приходилось когда-нибудь решать Хионии Алексеевне. Но прежде мы должны сказать, каким образом все это случилось.
Устроить комнаты для Привалова — составляло для Заплатиной очень замысловатую и сложную задачу, которую она решила
в течение нескольких
дней самым блестящим образом.
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни
в чем не стесняю и выдавать силой замуж не буду, только мать все-таки
дело говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно
самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то
в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое
дело…
Чай прошел
самым веселым образом. Старинные пузатенькие чашки, сахарница
в виде барашка с обломленным рогом, высокий надутый чайник саксонского фарфора, граненый низкий стакан с плоским
дном — все дышало почтенной древностью и смотрело необыкновенно добродушно. Верочка болтала, как птичка, дразнила кота и кончила тем, что подавилась сухарем. Это маленькое происшествие немного встревожило Павлу Ивановну, и она проговорила, покачивая седой головой...
Привалов ожидал обещанного разговора о своем
деле и той «таинственной нити», на которую намекал Веревкин
в свой первый визит, но вместо разговора о нити Веревкин схватил теперь Привалова под руку и потащил уже
в знакомую нам гостиную. Агриппина Филипьевна встретила Привалова с аристократической простотой, как владетельная герцогиня, и с первых же слов подарила полдюжиной
самых любезных улыбок, какие только сохранились
в ее репертуаре.
Вообще я так рад, что вы, Сергей Александрыч, наконец здесь и
сами увидите,
в каком положении
дела.
— Я вам говорю, что Привалов не хотел этого, не хотел даже тогда, когда ему один очень ловкий человек предлагал устроить все
дело в самый короткий срок.
В кабинете Половодову казалось тесно и душно, но часы показывали едва три часа —
самое мертвое время летнего
дня, когда даже собаки не выбегают на улицу.
— Ах, виноват… извините… — заметался Ляховский
в своем кресле, протягивая Привалову свою сухую, как щепка, руку. — Я так рад вас видеть, познакомиться… Хотел
сам ехать к вам, да разве я могу располагать своим временем: я раб этих проклятых
дел, работаю, как каторжник.
Из предыдущих занятий он вынес
самое смутное представление о действительном положении
дел, да и трудно было разобраться
в этой массе материала.
— Я не буду говорить о себе, а скажу только о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым
днем все больше и больше. Я не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того
дела, которое начинает Привалов; но представьте себе:
в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он
сам не может знать хорошенько собственные
дела, и
в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь таких людей…
Вечером этого
дня, когда Антонида Ивановна вошла
в спальню своей maman, она имела
самый утомленный и жалкий вид. Тяжело опустившись на ближайший стул, она с заметным усилием едва могла проговорить...
— Для вас прежде всего важно выиграть время, — невозмутимо объяснял дядюшка, — пока Веревкин и Привалов будут хлопотать об уничтожении опеки, мы устроим
самую простую вещь — затянем
дело. Видите ли, есть
в Петербурге одна дама. Она не куртизанка, как принято понимать это слово, вот только имеет близкие сношения с теми сферами, где…
Придет Лука
в кухню, подсядет к
самому столу, у которого командует Досифея, и терпеливо ждет, когда она несколькими жестами объяснит все
дело.
— Я думаю, что ты сегодня сходишь к Сергею Александрычу, — сказала Хиония Алексеевна совершенно равнодушным тоном, как будто речь шла о
деле, давно решенном. — Это наконец невежливо, жилец живет у нас чуть не полгода, а ты и глаз к нему не кажешь. Это не принято. Все я да я: не идти же мне
самой в комнаты холостого молодого человека!..
Что
в Верочке высказалось открыто и ясно как
день, то же
самое в Марье Степановне ушло глубоко внутрь и прикрылось напускным равнодушием.
— И хорошо сделали, потому что, вероятно, узнали бы не больше того, что уже слышали от мамы. Городские слухи о нашем разорении — правда…
В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение
дел, да и
сам папа теперь едва ли знает все. Ясно только одно, что мы разорены.
Конечно, Хиония Алексеевна настолько чувствовала себя опытной
в делах подобного рода, что не только не поддалась и не растаяла от любезных улыбок, а даже подумала про себя
самым ядовитым образом: «Знаю, знаю, матушка…
А
дело, кажется, было ясно как
день: несмотря на
самую святую дружбу, несмотря на пансионские воспоминания и также на то, что
в минуту жизни трудную Агриппина Филипьевна перехватывала у Хионии Алексеевны сотню-другую рублей, — несмотря на все это, Агриппина Филипьевна держала Хионию Алексеевну
в известной зависимости, хотя эта зависимость и выражалась
в самой мягкой, дружеской форме.
Точно для иллюстрации этого возмутительного
дела в Шатровском заводе появилась целая башкирская депутация. Эти дети цветущей Башкирии успели проведать, что на заводы приехал
сам барин, и поспешили воспользоваться таким удобным случаем, чтобы еще раз заявить свои права.
Все эти хлопоты, которые переживались всеми
в старом приваловском доме, как-то не касались только
самого хозяина, Игнатия Львовича. Ему было не до того. Пролетка Веревкина чуть не каждый
день останавливалась пред подъездом,
сам Nicolas грузно высаживал свою «натуру» из экипажа и, поднявшись с трудом во второй этаж, медведем вваливался
в кабинет Игнатия Львовича.
Ляховский расходился до того, что даже велел подавать завтрак к себе
в кабинет, что уж совсем не было
в его привычках. Необыкновенная любезность хозяина тронула Бахарева, хотя вообще он считал Ляховского
самым скрытным и фальшивым человеком; ему понравилась даже та форма,
в которой Ляховский между слов успел высказать, что ему все известно о положении
дел Бахарева.
Ляховский чувствовал, как он проваливается точно
в какую-то пропасть. Ведь все
дела были на руках у Альфонса Богданыча, он все на свете знал, везде поспевал вовремя, и вдруг Альфонса Богданыча не стало… Кого Ляховский найдет теперь на его место? Вдобавок, он
сам не мог работать по-прежнему. Фамилия Пуцилло-Маляхинский придавила Ляховского, как гора. Впереди — медленное разорение…
Я говорил с вашим новым управляющим и
сам просматривал конторские отчеты и сметы: все
дела запущены до безобразия, и
в случае ликвидации дай бог свести концы с концами.
Та общая нить, которая связывает людей, порвалась
сама собой, порвалась прежде, чем успела окрепнуть, и Привалов со страхом смотрел на ту цыганскую жизнь, которая царила
в его доме, с каждым
днем отделяя от него жену все дальше и дальше.
Этот тон смутил Зосю. Несколько
дней она казалась спокойнее, но потом началась старая история. Привалова удивляло только то, что Половодов совсем перестал бывать у них, и Зося, как казалось, совсем позабыла о нем. Теперь у нее явилось новое развлечение: она часов по шести
в сутки каталась
в санях по городу, везде таская за собой Хину. Она
сама правила лошадью и даже иногда
сама закладывала свой экипаж.
На другой
день после своего разговора с Бахаревым Привалов решился откровенно обо всем переговорить с Ляховским. Раз, он был опекуном, а второе, он был отец Зоси; кому же было ближе знать даже
самое скверное настоящее. Когда Привалов вошел
в кабинет Ляховского, он сидел за работой на своем обычном месте и даже не поднял головы.
— Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот здесь,
в этом
самом кабинете все
дело было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!. А впрочем, разве я мог предполагать, что вы женитесь на Зосе?.. О, если бы я знал, если бы я знал… Дурак, дурак!..
Привалов забылся только к
самому утру тяжелым и беспокойным сном. Когда он проснулся, его первой мыслью было сейчас же идти к жене и переговорить с ней обо всем откровенно, не откладывая
дела в долгий ящик.
Привалов вернулся
в игорную комнату, где
дела принимали
самый энергичный характер. Лепешкин и кричал и ругался, другие купцы тоже.
В золотой кучке Ивана Яковлича виднелись чьи-то кольца и двое золотых часов; тут же валялась дорогая брильянтовая булавка.
При громадной вместимости кошевых —
в них можно было свободно посадить человек двенадцать — эти затеи были
самым обыкновенным
делом.
Дело Виктора Васильича приближалось к развязке; оно было назначено
в майскую сессию. Веревкин употребил все, что от него зависело, чтобы обставить
дело настоящим образом.
В день суда, когда Веревкин повез Виктора Васильича на скамью подсудимых, Марья Степановна горько заплакала, несколько раз благословляла своего блудного сына и даже перекрестила
самого Николая Иваныча.
— Я не выставляю подсудимого каким-то идеальным человеком, — говорил Веревкин. — Нет, это
самый обыкновенный смертный, не чуждый общих слабостей… Но он попал
в скверную историю, которая походила на игру кошки с мышкой. Будь на месте Колпаковой другая женщина, тогда Бахарев не сидел бы на скамье подсудимых! Вот главная мысль, которая должна лечь
в основание вердикта присяжных. Закон карает злую волю и бесповоротную испорченность, а здесь мы имеем
дело с несчастным случаем, от которого никто не застрахован.
— Я думал об этом, Надежда Васильевна, и могу вам сказать только то, что Зося не имеет никакого права что-нибудь говорить про вас, — ответил доктор. — Вы, вероятно, заметили уже,
в каком положении семейные
дела Зоси… Я с своей стороны только могу удивляться, что она еще до сих пор продолжает оставаться
в Узле.
Самое лучшее для нее — это уехать отсюда.
Привалов не верил своим ушам, но, прочитав копию половодовского отчета, должен был убедиться
в печальной истине. Можно было только удивляться безумной смелости, с какой Половодов запустил свою лапу
в чужое добро. Теперь Привалов и
сам верил, что
дни Половодова окончательно сочтены; оставалось только воспользоваться этими обстоятельствами.
Устроив на скорую руку свои
дела в Узле, Привалов уехал с Веревкиным
в Мохов и прямо обратился к губернатору, который принял
в этом вопиющем
деле самое деятельное участие. Веревкин составил докладную записку для губернатора и не пожалел красок для описания подвигов Половодова. Губернатор, старый николаевский служака, круто повернул все
дело, и благодаря его усилиям журнальным постановлением дворянской опеки Половодов устранялся от своего звания поверенного от конкурса.
Привалов решился ехать
в Петербург
сам, чтобы перенести
дело в сенат.
Веревкин каждый
день ездил
в бахаревский дом. Его появление всегда оживляло раскольничью строгость семейной обстановки, и даже
сама Марья Степановна как-то делалась мягче и словоохотливее. Что касается Верочки, то эта умная девушка не предавалась особенным восторгам, а относилась к жениху, как относятся благоразумные больные к хорошо испытанному и верному медицинскому средству. Иногда она умела очень тонко посмеяться над простоватой «натурой» Nicolas, который даже смущался и начинал так смешно вздыхать.
— Тут и думать нечего: твое счастье, видно,
в сорочке ты родился, Николай Иваныч. А денег я тебе все-таки не дам: научу
делу — и будет с тебя.
Сам наживай.
— У меня есть до вас большая просьба. Я уеду надолго, может быть, на год. Если бы вы согласились помогать Илье Гаврилычу
в нашем
деле, я был бы совершенно спокоен за все. Мне необходимо такое доверенное лицо, на которое я мог бы положиться как на
самого себя.
На мельнице Василий Назарыч прожил целых три
дня. Он подробно рассказывал Надежде Васильевне о своих приисках и новых разведках:
дела находились
в самом блестящем положении и
в будущем обещали миллионные барыши.
В свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности своей жизни, где счет шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени
в три года, которая
разделяла их, послужила еще к большему сближению.