Неточные совпадения
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась
в ближайших дверях. Она, с уверенностью своего человека
в доме, миновала несколько комнат и пошла по темному узкому коридору, которым соединялись обе половины.
В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли
глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
«Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая
глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет
в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
В переднем углу,
в золоченом иконостасе, темнели образа старинного письма; изможденные, высохшие лица угодников, с вытянутыми
в ниточку носами и губами, с глубокими морщинами на лбу и под
глазами, уныло глядели из дорогих золотых окладов, осыпанных жемчугом, алмазами, изумрудами и рубинами.
Темно-синие обои с букетами цветов и золотыми разводами делали
в комнате приятный для
глаза полумрак.
Верочка
в эту минуту
в своем смущении, с широко раскрытыми карими
глазами, с блуждающей по лицу улыбкой, с вспыхивавшими на щеках и подбородке ямочками была действительно хороша.
Верочка осталась совершенно довольна своими наблюдениями: Привалов
в ее
глазах оказался вполне достойным занять роль того мифического существа, каким
в ее воображении являлся жених Нади.
Привалов поздоровался с девушкой и несколько мгновений смотрел на нее удивленными
глазами, точно стараясь что-то припомнить.
В этом спокойном девичьем лице с большими темно-серыми
глазами для него было столько знакомого и вместе с тем столько нового.
«Жених…» — думала она, опуская
глаза в сладком волнении.
Вечером этого многознаменательного дня
в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена. Сам старик полулежал на свеем диване и был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими
глазами.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам
в дом, шепчет мне глупости, выворачивает
глаза то на меня, то на Привалова. И положение Привалова было самое глупое, и мое тоже не лучше.
Воспитанная
в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать не могла помириться с теми оргиями, которые совершались
в ее собственном доме, почти у нее на
глазах.
Набожна она была, как монахиня, и выстаивала, не моргнув
глазом, самую длинную раскольничью службу, какая совершалась
в моленной Марьи Степановны.
Нашлись, конечно, сейчас же такие люди, которые или что-нибудь видели своими
глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться
в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
Именно
в этом флигельке теперь билось сердце Привалова, билось хорошим, здоровым чувством, а
в окно флигелька смотрело на Привалова такое хорошее девичье лицо с большими темно-серыми
глазами и чудной улыбкой.
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна таким тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению к бахаревскому дому был для нее кровной обидой. — И чего он туда повадился? Ведь
в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин
глаза… Какой-нибудь синий чулок и… тьфу!..
Со стороны даже было противно смотреть, как она нарочно старалась держаться
в стороне от Привалова, чтобы разыграть из себя театральную ingenue, а сама то ботинок покажет Привалову из-под платья, то
глазами примется работать, как последняя горничная.
Надежда Васильевна ничего не ответила, а только засмеялась и посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли
в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно было вспомнить ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил со стороны Надежды Васильевны. Она была за него: между ними, незаметно для
глаз, вырастало нравственное тяготение.
Когда-то зеленая крыша давно проржавела, во многих местах листы совсем отстали, и из-под них, как ребра, выглядывали деревянные стропила; лепные карнизы и капители коринфских колонн давно обвалились, штукатурка отстала, резные балясины на балконе давно выпали, как гнилые зубы, стекол
в рамах второго этажа и
в мезонине не было, и амбразуры окон глядели, как выколотые
глаза.
— Вы очень кстати приехали к нам
в Узел, — говорил Веревкин, тяжело опускаясь
в одно из кресел, которое только не застонало под этим восьмипудовым бременем. Он несколько раз обвел
глазами комнату, что-то отыскивая, и потом прибавил: — У меня сегодня ужасная жажда…
Этот разговор был прерван появлением Бахарева, который был всунут
в двери чьими-то невидимыми руками. Бахарев совсем осовелыми
глазами посмотрел на Привалова, покрутил головой и заплетавшимся языком проговорил...
Но там все это было проникнуто таким чудным выражением женской мягкости, все линии дышали такой чистотой, — казалось, вся душа выливалась
в этом прямом взгляде темно-серых
глаз.
— Барин-то едет! — сиплым шепотом докладывала Матрешка Хионии Алексеевне. — Своими
глазами, барыня, видела… Сейчас пальто
в передней надевает…
— И отлично; значит, к заводскому делу хочешь приучать себя? Что же, хозяйский
глаз да
в таком деле — первее всего.
В дверях гостиной, куда оглянулся Привалов, стоял не один дядюшка, а еще высокая, худощавая девушка, которая смотрела на Привалова кокетливо прищуренными
глазами.
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги
в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись
в гостиную как ни
в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие
глаза и проговорил, принимая стакан...
— Нет, нет, я здесь… — послышался приятный грудной баритон, и на пороге гостиной показался высокий худой господин, одетый
в летнюю серую пару. — Если не ошибаюсь, — прибавил он нараспев, прищурив немного свои подслеповатые иззелена-серые
глаза, — я имею удовольствие видеть Сергея Александрыча?
В ней все было красиво: и небольшой белый лоб с шелковыми прядями мягких русых волос, и белый детски пухлый подбородок, неглубокой складкой, как у полных детей, упиравшийся
в белую, точно выточенную шею с коротенькими золотистыми волосами на крепком круглом затылке, и даже та странная лень, которая лежала, кажется,
в каждой складке платья, связывала все движения и едва теплилась
в медленном взгляде красивых светло-карих
глаз.
— Виктор Васильевич?! Ха, ха!.. — заливался Половодов. — Да он теперь недели две как и
глаз не кажет к Ляховским. Проврался жестоким образом… Уверял Ляховскую, что будет издавать детский журнал
в Узле, Ха-ха!..
«Нет, это все не то…» — думал Половодов с закрытыми
глазами, вызывая
в своей памяти ряд знакомых женских лиц…
Пока Антонида Ивановна говорила то, что говорят все жены подгулявшим мужьям, Половодов внимательно рассматривал жену, ее высокую фигуру
в полном расцвете женской красоты, красивое лицо, умный ленивый взгляд,
глаза с поволокой.
Половодов знал толк
в пластике и любовался теперь женой
глазами настоящего артиста.
Привалов не казал к ним
глаз, Надежда Васильевна ни за что не хотела ехать к Хине, — одним словом, выходило так, что Привалов совсем попался
в ловкие руки одной Хины, которая не преминет воспользоваться всеми выгодами своего исключительного положения.
Антонида Ивановна стояла
в дверях гостиной
в голубом пеньюаре со множеством прошивок, кружев и бантиков. Длинные русые волосы были ловко собраны
в домашнюю прическу; на шее блестела аметистовая нитка. Антонида Ивановна улыбалась и слегка щурила
глаза, как это делают театральные ingenues.
— Это мой узник, — объяснила Антонида Ивановна мужу, показывая
глазами на Привалова. — Представь себе, когда Сергей Александрыч узнал, что тебя нет дома, он хотел сейчас же незаметным образом скрыться.
В наказание я заставила его проскучать целый час
в моем обществе…
И, странная вещь, после своего визита к maman, которая, конечно, с истинно светским тактом открыла
глаза недоумевавшей дочери, Антонида Ивановна как будто почувствовала большее уважение к мужу, потому что и
в ее жизни явился хоть какой-нибудь интерес.
Ляховский сидел
в старом кожаном кресле, спиной к дверям, но это не мешало ему видеть всякого входившего
в кабинет — стоило поднять
глаза к зеркалу, которое висело против него на стене.
Большая голова Ляховского представляла череп, обтянутый высохшей желтой кожей, которая около
глаз складывалась
в сотни мелких и глубоких морщин.
В высохшем помертвелом лице Ляховского оставались живыми только одни
глаза, темные и блестящие они еще свидетельствовали о том запасе жизненных сил, который каким-то чудом сохранился
в его высохшей фигуре.
— Разоряют… грабят… — глухим голосом простонал он, бессильно падая
в кресло и закрывая
глаза.
Они прошли
в угловую комнату и поместились около круглого столика. Ляховская сделала серьезное лицо и посмотрела вопросительно своими темными
глазами.
В ее
глазах,
в выражении лица,
в самой позе было что-то новое для него.
Ляховский
в увлечении своими делами поздно обратил внимание на воспитание сына и получил смертельный удар: Давид на
глазах отца был погибшим человеком, кутилой и мотом, которому он поклялся не оставить
в наследство ни одной копейки из своих богатств.
Узкие
глаза смотрят
в угол, ноги делают беспокойные движения, как у слона, прикованного к полу железной цепью.
В ней нет этой грязи, распущенности, лени;
в ее присутствии все нервы
в приятном напряжении, чувства настороже, а
глаза невольно отдыхают на стыдливо прикрытых формах.
Под смех, вызванный этим маленьким эпизодом, Половодов успел выбраться из комнаты, и Привалов остался с
глазу на
глаз с Антонидой Ивановной, потому что Веревкин уплелся
в кабинет — «додернуть», как он выразился.
Когда они вошли
в гостиную, Привалов
в первую минуту не заметил, кого искал
глазами.
Скоро Привалов заметил, что Зося относится к Надежде Васильевне с плохо скрытой злобой. Она постоянно придиралась к ней
в присутствии Лоскутова, и ее темные
глаза метали искры. Доктор с тактом истинно светского человека предупреждал всякую возможность вспышки между своими ученицами и смотрел как-то особенно задумчиво, когда Лоскутов начинал говорить. «Тут что-нибудь кроется», — думал Привалов.
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и знал, что Привалов не болен, а просто заперся у себя
в комнате, никого не принимает и сам никуда не идет. Вот уж третья неделя пошла, как он и
глаз не кажет
в бахаревский дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся о нем.
Звонок повторился с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы посмотреть на своего неприятеля, он даже немного попятился назад:
в дверях стоял низенький толстый седой старик с желтым калмыцким лицом, приплюснутым носом и узкими черными, как агат,
глазами. Облепленный грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали о том, что гость заявился прямо с дороги.
— А ты возьми глаза-то
в зубы, да и посмотри, — хрипло отозвался Данила Семеныч, грузно вваливаясь
в переднюю. — Что, не узнал, старый хрен? Девичья память-то у тебя под старость стала… Ну, чего вытаращил на меня шары-то? Выходит, что я самый и есть.