Неточные совпадения
Пол и потолок были сделаны
из расколотых надвое бревен и подровнены
как раз настолько, чтобы на полу нога не запиналась о края настланных плах.
Одно окно,
как зеленым шатром, было защищено лапистыми ветвями старой ели; солнечные лучи, проходя через живую сетку
из зеленых игл, окрашивались особенным, желто-зеленым цветом, точно их пропустили сквозь тонко прокованный лист золота.
Из-под слоя желтой приисковой пыли, рассыпанного табаку, пепла и окурков можно было рассмотреть чернильницу без чернил, несколько железных кружек с красными приисковыми печатями, пустую готовальню, сломанный ящик из-под сигар, коллекцию штуцерных пуль, дробь в мешочке, дробь в коробочке из-под пастилок Виши и дробь, просто рассыпанную по всему столу вместе с пистонами, оборванными пуговицами, обломками сургуча, заржавевшими перьями и тому подобной дрянью, которая неизвестно для чего и
как забирается на письменные столы.
Кипы счетов и конторских книг были сложены отдельно, под прессом
из золотосодержащего кварца; несколько раскрытых книг лежали там и сям в самых отчаянных позах,
как только что раздавленные люди с раскинутыми руками.
Чусовой; случайные гости на прииске — вороняки, т. е. переселенцы
из Воронежской губернии, которые попали сюда, чтобы заработать себе необходимые деньги на далекий путь в Томскую губернию; несколько десятков башкир, два вогула и та специально приисковая рвань,
какую вы встретите на каждом прииске, на всем пространстве от Урала до Великого океана.
Только когда Заяц вылез
из своей выработки, я хорошенько рассмотрел его атлетически сложенную фигуру. Ему было пятьдесят с лишком, но это могучее мужицкое тело смотрело еще совсем молодым и могло вынести
какую угодно работу. Заметив мой пристальный взгляд, старик с добродушной улыбкой проговорил...
Малосильные семьи соединялись по две и по три, а если для артели недоставало одного человека — его прихватывали «на стороне»,
из тех лишних людей,
каких набирается на каждом прииске очень много.
Одна, помоложе, со следами недавней красоты на помертвелом бледном лице, глухо кашляла; это была,
как я узнал после, любовница Гараськи, попавшая на прииски откуда-то
из глубины Чердынского уезда.
— Все-таки, Стратоник Ермолаич,
как вы на прииски попали? — спрашивал я, когда Ароматов усердно принялся разводить на своем очаге огонь, чтобы угостить меня вновь изобретенным им кушаньем,
из провесной свинины с какими-то травами и кореньями.
— Нет, братику, вор! — настаивал Карнаухов, напрасно стараясь попасть рукой в карман расстегнутого жилета,
из которого болталась оборванная часовая цепочка. — Ну, да черт с ним, с твоим Синицыным… А мы лучше соборне отправимся куда-нибудь: я, Тишка, доктор, дьякон Органов… Вот пьет человек!
Как в яму, так и льет рюмку за рюмкой! Ведь это, черт его возьми, игра природы… Что ж это я вам вру! Позвольте отрекомендоваться прежде! Лука Карнаухов, хозяин Паньшинского прииска…
Федя вместо ответа разостлал на постели Бучинского потертый персидский ковер и положил дорожную кожаную подушку: Карнаухов нетвердой походкой перебрался до приготовленной постели и,
как был, комом повалился взъерошенной головой в подушку. Федя осторожно накрыл барина пестрым байковым одеялом и на цыпочках вышел
из комнаты; когда дверь за ним затворилась, Карнаухов выглянул из-под одеяла и с пьяной гримасой, подмигивая, проговорил...
— У Майновских-то, золотников золото в сапогах родится, — ядовито заметил Федя. — Знаем мы,
какую на Майне свалку моют… У Синицына, ежели он захочет, и золото
из глины полезет. Варнаки вы все, вот что я вам скажу! — неожиданно заключил Федя, бросая вызывающие взгляды.
Похудел даже
из себя, а потом прихожу к своему купцу и говорю: «Ваше степенство,
как хошь, а я тебе не слуга…
Ну, и проведали они про нас что али так хотели покорыстоваться скупленным золотом, только едем, этак ночью, с Аркадий Павлычем, иноходчик у него был гнеденький — ну, катим,
как по маслу — а тут пых со стороны
из ружья!
Тут нам и сила наша пригодилась:
как поравнялись верховые — сейчас
из стороны трое и прямо в сани.
В дверях конторы я носом к носу столкнулся с доктором; он был в суконной поддевке и в смятой пуховой шляпе. Длинное лицо с массивным носом и седыми бакенбардами делало доктора заметным издали; из-под золотых очков юрким, бегающим взглядом смотрели карие добрые глаза. Из-за испорченных гнилых зубов,
как сухой горох, торопливо и беспорядочно сыпались самые шумные фразы.
Может быть, я испытывал предубеждение против Синицына, но в нем все было как-то не так,
как в других: чувствовалась какая-то скрытая фальшь, та хитрость, которая не наносит удара прямо, а бьет из-за угла.
Бучинский шустро семенил по конторе и перекатывался
из угла в угол,
как капля ртути; он успевал отвечать зараз двоим, а третьему рассыпался сухим дребезжащим смехом,
как смеются на сцене плохие комики. Доктор сидел уже за яичницей-глазуньей, которую уписывал за обе щеки с завидным аппетитом; Безматерных сидел в ожидании пунша в углу и глупо хлопал глазами. Только когда в контору вошла Аксинья с кринкой молока, старик ожил и заговорил...
—
Какой вкус… что вы, господа! — отмахивался Бучинский обеими руками, делая кислую гримасу. — Не самому же мне стряпать?.. Какая-нибудь простая деревенская баба… пхэ!.. Просто взял
из жалости, бабе деваться некуда было.
Как я ни был подготовлен к фокусам Ароматова, но его «Опыт» превзошел самые смелые ожидания: это была невообразимая окрошка
из ученых выводов и сентенций, перемешанных с текстами священного писания, стихами Гейне и собственными размышлениями автора.
Прибавьте к этому неверное слабое освещение, которое,
как в каком-нибудь старом готическом здании, падает косыми полосами сверху, точно
из окон громадного купола, и вы получите слабое представление о том лесе, про который народ говорит, что в нем «в небо дыра».
Из лесу доносились голоса каких-то птичек, назвать которых я не умею — мало ли вольной птицы в лесу — и мне каждый раз бывает как-то больно, когда непременно хотят определять,
какая именно птица поет.
Из балагана показалась сама, молча посмотрела на улыбавшегося мужа, схватила его за ворот и
как мешок с сеном толкнула в балаган; старик едва успел крикнуть в момент своего полета: «А я ба-арина привел…» Зайчиха была обстоятельная старуха,
какие встречаются только на заводах среди староверов или в соседстве с ними; ее умное лицо, покрытое глубокими морщинами и складками, свидетельствовало о давнишней красоте, с одной стороны, и, с другой, о том, что жизнь Зайчихи была не
из легких.
Заслышав песню, старый Заяц высунул было свою голову
из балагана, но сейчас же спрятался,
как началась экзекуция.
Этот устав является не переходной ступенью,
как это иногда неизбежно при осуществлении финансовых реформ, даже не финансовым компромиссом, а плодом той департаментской мудрости, которая
из своего прекрасного далека продолжает тянуть вечно одну и ту же сказку о белом бычке, т. е. о покровительстве крупной российской промышленности.
Затем, заявку он должен сделать письменно, да еще в полицейское управление, когда старатель, во-первых,
из ста случаев в девяноста девяти безграмотен, а во-вторых — боится всякой полиции,
как черт ладану.
А вот
какой:
из всего добываемого в России золота 70 % добывается старательским путем, а остальные 30 % — механической промывкой.
Ну, доску-то он точно прошиб, да и голову себе, однако, проломил: кровь
из него так и хлещет,
как из барана, а те хохочут-заливаются…
— И
как ловко попались! — восхищался Бучинский. — Вот этот… — ткнул он на Никиту. — Приходим к балагану: спят. Оцепили. Ну, а он уж проснулся и с мешочком ползет
из балагана… Накрыли его, а в мешочке золото!.. Ха-ха!.. От-то есть дурень!..
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает
из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.