Неточные совпадения
Кишкин смотрел на оборванную кучку старателей
с невольным сожалением: совсем заморился народ. Рвань какая-то, особенно бабы, которые точно сделаны были из тряпиц. У мужиков лица испитые, озлобленные. Непокрытая приисковая
голь глядела из каждой прорехи. Пока Зыков был занят доводкой, Кишкин подошел к рябому старику
с большим горбатым носом.
— Ах, дура-голова!.. Вот и толкуй
с тобой…
— Вот ужо воротится отец
с промыслов и
голову снимет!.. Разразит он всех… Ох, смертынька пришла!..
— Горе наше лютое, а не свадьба, Андрон Евстратыч, — пожаловался Яша, качая
головой. — Родитель сегодня к вечеру выворотится
с Фотьянки и всех нас распатронит…
— Вот ты поговори
с ним,
с тестем-то, малиновая
голова! — заметил Мыльников и засмеялся. — Он тебе покажет…
— Одна она управится
с тятенькой, — говорила девушка потерявшей
голову матери, — баушка Лукерья строгая и все дело уладит.
Он присел к столу, облокотился и, положив
голову на руку, крепко задумался. Семейные передряги и встреча
с баушкой Лукерьей подняли со дна души весь накопившийся в ней тяжелый житейский осадок.
Ермошка был среднего роста, раскостый и плечистый мужик
с какой-то угловатой
головой и серыми вытаращенными глазами, поставленными необыкновенно широко, как у козы.
Пьяный Мина Клейменый давно уже лежал под столом. Его там нашли только утром, когда Окся принялась за свою работу. Разбуженный старик долго не мог ничего понять, как он очутился здесь, и только беззвучно жевал своим беззубым ртом.
Голова у него трещала
с похмелья, как худой колокол.
Раз Ястребов приехал немного навеселе. Подсев к огоньку у балагана Кишкина, он несколько времени молчал, встряхивая своей большой
головой и улыбаясь. Кишкин долго всматривался в его коренастую фигуру и разбойничью рожу, а потом проговорил
с лесной откровенностью...
— Вот и вышел дурак! — озлился Кишкин. — Чего испугался-то, дурья
голова? Небось кожу не снимут
с живого…
Следователь сидел в чистой горнице и пил водку
с Ястребовым, который подробно объяснял приисковую терминологию — что такое россыпь, разрез, борта россыпи, ортовые работы, забои, шурфы и т. д. Следователь был пожилой лысый мужчина
с рыжеватой бородкой и темными умными глазами. Он испытующе смотрел на массивную фигуру Ястребова и в такт его объяснений кивал своей лысой прежде времени
головой.
Карачунский
с удивлением взглянул через плечо на «здешнего хозяина», ничего не ответил и только сделал
головой знак кучеру. Экипаж рванулся
с места и укатил, заливаясь настоящими валдайскими колокольчиками. Собравшиеся у избы мужики подняли Петра Васильича на смех.
История тетки Фени в ее
голове тоже была окружена поэтическими подробностями и сейчас сливалась неразрывно
с бойкой жизнью на промыслах.
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия
с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в
голову мысль о том, как бы уйти
с фабрики на вольную работу. Он вынашивал свою мечту
с упорством всех мягких натур и затаился даже от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали
с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
— Ужо погодите, управлюсь
с делами, так в первой
голове пойду.
— В лесу починивать?.. Ну будет, не валяй дурака… А ты купи маленькие вески, есть такие, в футляре. Нельзя же
с безменом ходить по промыслам. Как раз влопаешься. Вот все вы такие, мужланы: на комара
с обухом. Три рубля на вески пожалел, а
головы не жаль… Да смотри, моего золота не шевели: порошину тронешь — башка прочь.
— Да ты
с ума сошел, безумная
голова? — накинулся Родион Потапыч на непризнанного зятя. — Куда залез-то?..
— Родиону Потапычу сорок одно
с кисточкой… — весело ответила
голова Тараса из ямы. — Аль завидно стало? Не бойсь, твоего золота не возьму… Разделимся как-нибудь.
Это был рослый сгорбленный старик
с мутными, точно оловянными глазами, взъерошенной
головой и длинными, необыкновенно сильными руками.
Ее обрадовало то, что здесь было теплее, чем наверху, но,
с другой стороны, стенки дудки были покрыты липкой слезившейся глиной, так что она не успела наложить двух бадей «пустяка», как вся промокла, — и ноги мокрые, и спина, и платок на
голове.
Они вместе отправились на Фотьянку. Дорогой пьяная оживленность Кожина вдруг сменилась полным упадком душевных сил. Кишкин тоже угнетенно вздыхал и время от времени встряхивал
головой, припоминая свой разговор
с проклятым секретарем. Он жалел, что разболтался относительно болота на Мутяшке, — хитер Илья Федотыч, как раз подошлет кого-нибудь к Ястребову и отобьет. От него все станется… Под этим впечатлением завязался разговор.
Нужно было ехать через Балчуговский завод; Кишкин повернул лошадь объездом, чтобы оставить в стороне господский дом. У старика кружилась
голова от неожиданного счастья, точно эти пятьсот рублей свалились к нему
с неба. Он так верил теперь в свое дело, точно оно уже было совершившимся фактом. А главное, как приметы-то все сошлись: оба несчастные, оба не знают, куда
голову приклонить. Да тут золото само полезет. И как это раньше ему Кожин не пришел на ум?.. Ну, да все к лучшему. Оставалось уломать Ястребова.
У него сейчас мелькнул в
голове план новенького полукаменного домика
с раскрашенными ставнями. И на Фотьянке начали мужики строиться — там крыша новая, там ворота, там сруб, а он всем покажет, как надо строиться.
Карачунский посмотрел на нее
с каким-то испугом, точно над его
головой пронеслось что-то такое громадное и грозное.
Все эти пустяки теперь проходили в
голове Карачунского, страшным образом связываясь
с тем, что осталось там, дома.
— Вот наши старателишки на Фотьянку лопочут, — заметил кучер Агафон,
с презрением кивая
головой на толпу оборванных рабочих. — Отошла, видно, Фотьянка-то… Отгуляла свое, а теперь до вешней воды сиди-посиди.
У Мыльникова сложился в
голове набор любимых слов, которые он пускал в оборот кстати и некстати: «конпания», «руководствовать», «модель» и т. д. Он любил поговорить по-хорошему
с хорошим человеком и обижался всякой невежливостью вроде той, какую позволила себе любезная сестрица Анна Родионовна. Зачем же было плевать прямо в морду? Это уж даже совсем не модель, особенно в хорошей конпании…
Мыльников поднялся
с земли, встряхнулся, поправил свой пострадавший во время свалки костюм и, покрутив
головой, философски заметил...
Марья вышла
с большой неохотой, а Петр Васильич подвинулся еще ближе к гостю, налил ему еще наливки и завел сладкую речь о глупости Мыльникова, который «портит товар». Когда машинист понял, в какую сторону гнул свою речь тароватый хозяин, то отрицательно покачал
головой. Ничего нельзя поделать. Мыльников, конечно, глуп, а все-таки никого в дудку не пускает: либо сам спускается, либо посылает Оксю.
Кишкин еще
с лета рассмотрел болото в мельчайших подробностях и про себя вырешил вопрос, как должна была расположиться предполагаемая россыпь: где ее «
голова» и где «хвост».
Мысль о деньгах засела в
голове Кишкина еще на Мутяшке, когда он обдумал весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить деньги в первую
голову.
С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме всех знакомых, у кого можно было бы перехватить на такой случай. Таких знакомых не оказалось, кроме все того же секретаря Ильи Федотыча.
— Ведь скромница была, как жила у отца, — рассказывала старуха, — а тут девка из ума вон. Присунулся этот машинист Семеныч,
голь перекатная, а она к нему… Стыд девичий позабыла, никого не боится, только и ждет проклятущего машиниста. Замуж, говорит, выйду за него… Ох, согрешила я
с этими девками!..
— Ох, уж и не знаю, право, Андрон Евстратыч… Окружил ты меня и
голову с живой сымаешь.
— Не весь
голову, Матюшка, не печалуй хозяина! За нами
с тобой и не это пропадало.
Карачунский рассказывал подробно, как добывают золото в Калифорнии, в Африке, в Австралии, какие громадные компании основываются, какие страшные капиталы затрачиваются, какие грандиозные работы ведутся и какие баснословные дивиденды получаются в результате такой кипучей деятельности. Родион Потапыч только недоверчиво покачивал
головой, а
с другой стороны, очень уж хорошо рассказывал барин, так хорошо, что даже слушать его обидно.
— Что вам от меня нужно?.. — спросил Карачунский, меряя старика
с ног до
головы. — Я вас совсем не знаю и не желаю знать…
— Ох, знаю, Марьюшка… Да мне-то какая от этого корысть?.. Свою
голову не знаю как прокормить… Ты расхарчилась-то
с какой радости?
Матюшка часто
с удивлением смотрел на нее и только качал своей кудрявой
головой.
— А ты
с миром не ссорься,
голова. Лучше бы выставил четвертную бутылочку старичкам да поблагодарил за науку.
На Сиротке догадывались, что
с Петром Васильичем опять что-то вышло, и решили, что или он попался
с краденым золотом, или его вздули старатели за провес.
С такими-то делами все равно
головы не сносить. Впрочем, Матюшке было не до мудреного гостя: дела на Сиротке шли хуже и хуже, а Оксины деньги таяли в кармане как снег…
Марья плохо помнила, как ушел Матюшка. У нее сладко кружилась
голова, дрожали ноги, опускались руки… Хотела плакать и смеяться, а тут еще свой бабий страх. Вот сейчас она честная мужняя жена, а выйдет в лес — и пропала… Вспомнив про объятия Матюшки, она сердито отплюнулась. Вот охальник! Потом Марья вдруг расплакалась. Присела к окну, облокотилась и залилась рекой. Семеныч, завернувший вечерком напиться чаю, нашел жену
с заплаканным лицом.
— И то меня за сумасшедшего принимают, — заговорил он, покачав
головой. — Еще покойничек Степан Романыч так-то надумал… Для него-то я и был, пожалуй, сумасшедший
с этой Рублихой, а для Оникова и за умного сойду. Одним словом, пустой колос кверху
голову носит… Тошно смотреть-то.
Все у меня в
голове перемешалось… ударил я его и сразу заморил, а Петр Васильич уже около кассы
с ключом и какие-то бумаги себе за пазуху сует…