— А время-то какое?.. — жаловался Родион Потапыч. — Ведь в прошлом году у нас
стоном стон стоял… Одних старателишек неочерпаемое множество, а теперь они и губу на локоть. Только и разговору: Кедровская дача, Кедровская дача. Без рабочих совсем останемся, Степан Романыч.
Неточные совпадения
Весь секрет заключался в том, что Карачунский никогда не
стонал, что завален работой по горло, как это делают все другие, потом он умел распорядиться своим временем и, главное, всегда имел такой беспечный, улыбающийся вид.
— Да ведь проклял он родное детище, Марьюшка, —
стонала Устинья Марковна, заливаясь слезами. — Свою кровь не пожалел…
— Молчи, ради Христа! Молчи… —
простонал Родион Потапыч.
Родион Потапыч что-то хотел сказать, но только
застонал и отвернулся: по лицу у него катились слезы. Баушка Лукерья отлично поняла это безмолвное горе: «Эх, если б жива была Марфа Тимофеевна, разве бы она допустила до этого!..»
— Ох, горе ты мое, Окся! —
стонала Татьяна. — Другие-то девки вот замуж повыскакали, а ты так в девках и зачичеревеешь… Кому тебя нужно, несообразную!
Кожин посмотрел на старуху, ударил себя кулаком в грудь и как-то
простонал...
Он ударил кулаком по стулу и
застонал, как раненый человек, которого неосторожно задели за больное место. Марья смотрела на Устинью Марковну, которая бессмысленно повторяла...
Петр Васильич даже
застонал от мысли, что ведь и он мог взять у Ястребова это самое болото ни за грош ни за копеечку, а прямо даром. С горя он спросил второй полуштоф.
Они выпивали и болтали о Кишкине, как тот «распыхался» на своей Богоданке, о старательских работах, о том, как Петр Васильич скупает золото, о пропавшем без вести Матюшке и т. д. Кожин больше молчал, прислушиваясь к глухим
стонам, доносившимся откуда-то со стороны избы. Когда Мыльников насторожился в этом направлении, он равнодушно заметил...
Она не жаловалась, не
стонала, не плакала, а только смотрела своими большими глазами, как смертельно раненная птица.
— Куды я теперь пойду? —
застонал Петр Васильич.
— Ох, и не говори, —
застонала баушка Лукерья. — Домой-то и глаз не кажет. Не знаю, что уж теперь и будет.
— Ох, плохо будет, сватушка, всем плохо!.. Ведь можно было бы жить, и еще как можно, если бы все не набросились строить мельницы. По Ключевой-то теперь
стоном стон стоит… Так и рвут, так и рвут. Что только и будет!..
И
застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное.
Неточные совпадения
Тот
стонет, тот катается, // Как оглашенный, по полу, // Тот бредит женкой, матушкой.
— Нет. Он в своей каморочке // Шесть дней лежал безвыходно, // Потом ушел в леса, // Так пел, так плакал дедушка, // Что лес
стонал! А осенью // Ушел на покаяние // В Песочный монастырь.
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг
стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
Проснулось эхо гулкое, // Пошло гулять-погуливать, // Пошло кричать-покрикивать, // Как будто подзадоривать // Упрямых мужиков. // Царю! — направо слышится, // Налево отзывается: // Попу! попу! попу! // Весь лес переполошился, // С летающими птицами, // Зверями быстроногими // И гадами ползущими, — // И
стон, и рев, и гул!
Горит и
стонет дерево, // Горят и
стонут птенчики: // «Ой, матушка! где ты?