Неточные совпадения
Кишкин подсел на свалку и с час наблюдал,
как работали старатели. Жаль было
смотреть,
как даром время убивали…
Какое это золото, когда и пятнадцать долей со ста пудов песку не падает. Так, бьется народ, потому что деваться некуда, а пить-есть надо. Выждав минутку, Кишкин поманил старого Турку и сделал ему таинственный знак. Старик отвернулся, для видимости покопался и пошабашил.
Дорога в Тайболу проходила Низами, так что Яше пришлось ехать мимо избушки Мыльникова, стоявшей на тракту,
как называли дорогу в город. Было еще раннее утро, но Мыльников стоял за воротами и
смотрел,
как ехал Яша. Это был среднего роста мужик с растрепанными волосами, клочковатой рыжей бороденкой и какими-то «ядовитыми» глазами. Яша не любил встречаться с зятем, который обыкновенно поднимал его на смех, но теперь неловко было проехать мимо.
Старик редко даже улыбался, а
как он хохочет — Яша слышал в первый раз. Ему вдруг сделалось так страшно, так страшно,
как еще никогда не было, а ноги сами подкашивались. Родион Потапыч
смотрел на него и продолжал хохотать. Спрятавшаяся за печь Устинья Марковна торопливо крестилась: трехнулся старик…
— Было бы из чего набавлять, Степан Романыч, — строго заметил Зыков. — Им сколько угодно дай — все возьмут… Я только одному дивлюсь, что это вышнее начальство
смотрит?.. Департаменты-то на что налажены? Все дача была казенная и вдруг будет вольная.
Какой же это порядок?.. Изроют старатели всю Кедровскую дачу,
как свиньи, растащат все золото, а потом и бросят все… Казенного добра жаль.
— Бывал он и у нас в казарме… Придет, поглядит и молвит: «Ну, крестницы мои,
какое мне от вас уважение следует? Почитайте своего крестного…» Крестным себя звал. Бабенки улещали его и за себя, и за мужиков, когда к наказанию он выезжал в Балчуги. Страшно было на него
смотреть на пьяного-то…
— Милости просим, — приглашал Тарас. — Здесь нам много способнее будет разговоры-то разговаривать, а в кабаке еще, того гляди, подслушают да вызнают… Тоже народ ноне пошел, шильники. Эй, Окся, айда к Ермошке. Оборудуй четверть водки… Да у меня
смотри: одна нога здесь, а другая там. Господа, вы на нее не
смотрите: дура набитая. При ней все можно говорить, потому,
как стена, ничего не поймет.
А и тут,
как вышли на поселенье, посмотри-ка,
какие бабы вышли: ни про одну худого слова не молвят.
—
Смотри, Родион Потапыч,
как бы нам не ошибиться с этой Рублихой, — предупреждал Карачунский. — То же будет, что с Спасо-Колчеданской…
Кожин, пошатываясь, прошел к столу, сел на лавку и с удивлением
посмотрел кругом,
как человек, который хочет и не может проснуться. Марья заметила,
как у него тряслись губы. Ей сделалось страшно,
как матери. Или пьян Кожин, или не в своем уме.
Он ударил кулаком по стулу и застонал,
как раненый человек, которого неосторожно задели за больное место. Марья
смотрела на Устинью Марковну, которая бессмысленно повторяла...
— А ежели она у меня с ума нейдет?..
Как живая стоит… Не могу я позабыть ее, а жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее не могу… День и ночь думаю о Фене.
Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена.
Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно
смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
— В лесу починивать?.. Ну будет, не валяй дурака… А ты купи маленькие вески, есть такие, в футляре. Нельзя же с безменом ходить по промыслам.
Как раз влопаешься. Вот все вы такие, мужланы: на комара с обухом. Три рубля на вески пожалел, а головы не жаль… Да
смотри, моего золота не шевели: порошину тронешь — башка прочь.
Кожин не замечал,
как крупные слезы катились у него по лицу, а Марья
смотрела на него, не смея дохнуть. Ничего подобного она еще не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее. Вот так бы сама бросилась к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими бабьими словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
Знакомые
смотрели на все это
как на милые шалости старого холостяка, а Карачунский был счастлив тем, что с ним не случилось никаких «органических последствий».
Карачунский опять
посмотрел на главного штейгера и теперь понял все: перед ним сидел сумасшедший человек,
какие встречаются только в рискованных промышленных предприятиях.
—
Посмотри, благодать-то
какая! — умиленно повторял Кишкин, окидывая взглядом зеленые стены дремучего ельника. — Силища-то прет из земли… А тут снежком все подернуло.
— Ох,
как стрелило!.. — прошептал Кишкин, хватаясь за живот. — Инда свет из глаз выкатился.
Смотрю в ковш-то, а меня
как в становую жилу ударит…
— Ох, умно, Андрон Евстратыч! Столь-то ты хитер и дошл, что никому и не догадаться… В настоящие руки попало. Только ты
смотри не болтай до поры до времени… Теперь ты сослался на немочь, а потом вдруг… Нет, ты лучше так сделай: никому ни слова, будто и сам не знаешь, — чтобы Кожин после не вступался… Старателишки тоже могут к тебе привязаться. Ноне вон
какой народ пошел… Умен, умен, нечего сказать: к рукам и золото.
— Хорошее дело, кабы двадцать лет назад оно вышло… — ядовито заметил великий делец, прищуривая один глаз. — Досталась кость собаке, когда собака съела все зубы. Да вот еще
посмотрим, кто будет расхлебывать твою кашу, Андрон Евстратыч: обнес всех натощак, а
как теперь сытый-то будешь повыше усов есть. Одним словом, в самый раз.
Пьяная расточительность, когда Мыльников бахвалился и сорил деньгами, сменялась трезвой скупостью и даже скаредностью. Так, он,
как настоящий богатый человек, терпеть не мог отдавать заработанные деньги все сразу, а тянул, сколько хватало совести, чтобы за ним походили. Далее Мыльников стал относиться необыкновенно подозрительно ко всем окружающим, точно все только и
смотрели,
как бы обмануть его.
Промысловые служащие, конечно, знали о всем происходившем и
смотрели на Карачунского
как на обреченного человека.
В толпе показался Мыльников, который нарочно пришел из Балчуговского завода пешком, чтобы
посмотреть,
как будет все дело. Обратно он ехал вместе с Ермошкой.
Она не жаловалась, не стонала, не плакала, а только
смотрела своими большими глазами,
как смертельно раненная птица.
Петр Васильич по пальцам начал вычислять, сколько получили бы они прибыли и
как все это легко сделать, только был бы свой прииск, на который можно бы разнести золото в приисковую книгу. У Матюшки даже голова закружилась от этих разговоров, и он
смотрел на змея-искусителя осовелыми глазами.
— Ты
смотри, кривой черт… Тогда на Ястребова лез собакой, а теперь мать донимаешь, изъедуга. Мы тебя выучим,
как родителев почитать должон… Будет тебе богатого показывать!..
Марья болтает, а сама смеется и глазами в Матюшку так упирается, что ему даже жутко делается. Впрочем, он встряхивает своими кудрями и подсаживается на завалинку, чтобы выкурить цигарку, а потом уж идет в Марьину горенку; Марья вдруг стихает, мешается и
смотрит на Матюшку какими-то радостно-испуганными глазами.
Какой он большой в этой горенке — Семеныч перед ним цыпленок.
— Верно тебе говорю… Спустился я ночью в шахту, пошел
посмотреть штольню и слышу,
как он идет за мной. Уж я ли его шаги не знал!..