Неточные совпадения
—
Не ты, так другие пойдут… Я тебе же добра желал, Родион Потапыч. А что касается Балчуговских промыслов, так они о нас с тобой плакать
не будут… Ты вот говоришь, что я
ничего не понимаю, а я, может, побольше твоего-то смыслю в этом деле. Балчуговская-то дача рядом прошла с Кедровской — ну, назаявляют приисков на самой грани да и
будут скупать ваше балчуговское золото, а запишут в свои книги. Тут
не разбери-бери… Вот это какое дело!
Как ни бился Кишкин, но так
ничего и
не мог добиться: Турка точно одеревенел и только отрицательно качал головой. В промысловом отпетом населении еще сохранился какой-то органический страх ко всякой форменной пуговице: это
было тяжелое наследство, оставленное еще «казенным временем».
Вид на озеро от могильника летом
был очень красив, и тайбольцы
ничего лучшего
не могли и представить.
— Чему
быть, того
не миновать! — весело ответил Акинфий Назарыч. — Ну пошумит старик, покажет пыль — и весь тут…
Не всякое лыко в строку. Мало ли наши кержанки за православных убегом идут? Тут, брат, силой
ничего не поделаешь.
Не те времена, Яков Родионыч. Рассудите вы сами…
И теща и жена отлично понимали, что Прокопий хочет скрыться от греха, пока Родион Потапыч
будет производить над бабами суд и расправу, но
ничего не сказали: что же, известное дело, зять… Всякому до себя.
— Пустой человек, — коротко решил Зыков. —
Ничего из того
не будет, да и дело прошлое… Тоже и в живых немного уж осталось, кто после воли на казну робил. На Фотьянке найдутся двое-трое, да в Балчуговском десяток.
—
Ничего я
не знаю, Степан Романыч… Вот хоша и сейчас взять: я и на шахтах, я и на Фотьянке, а конторское дело опричь меня делается. Работы
были такие же и раньше, как сейчас. Все одно… А потом путал еще меня Кишкин вольными работами в Кедровской даче. Обложат, грит, ваши промысла приисками,
будут скупать ваше золото, а запишут в свои книги. Это-то он резонно говорит, Степан Романыч. Греха
не оберешься.
Это
была настоящая саранча, очень прожорливая,
ничего не умевшая и
ничего не желавшая делать.
— Пьяный
был без просыпа… Перевозили его с одной каторги на другую, а он
ничего не помнит.
— Вот ты, Лукерья, про каторгу раздумалась, — перебил ее Родион Потапыч, — а я вот про нынешние порядки соображаю… Этак как раскинешь умом-то, так ровно даже
ничего и
не понимаешь. В ум
не возьмешь, что и к чему следует. Каторга
была так каторга, солдатчина
была так солдатчина, — одним словом, казенное время… А теперь-то что?..
Не то что других там судить, а у себя в дому, как гнилой зуб во рту… Дальше-то что
будет?..
Она
была круглой сиротой, за красоту попала в господский дом, но
ничем не сумела бы воспользоваться при своем положении, если бы
не подвернулся Ермошка.
Она ходила босая по снегу,
пила «дорогую траву», морила себя голодом, но
ничего не помогало.
Он прошел наверх к Ермошке и долго о чем-то беседовал с ним. Ермошка и Ястребов
были заведомые скупщики краденого с Балчуговских промыслов золота. Все это знали; все об этом говорили, но никто и
ничего не мог доказать: очень уж ловкие
были люди, умевшие хоронить концы. Впрочем, пьяный Ястребов — он
пил запоем, — хлопнув Ермошку по плечу, каждый раз говорил...
— Милости просим, — приглашал Тарас. — Здесь нам много способнее
будет разговоры-то разговаривать, а в кабаке еще, того гляди, подслушают да вызнают… Тоже народ ноне пошел, шильники. Эй, Окся, айда к Ермошке. Оборудуй четверть водки… Да у меня смотри: одна нога здесь, а другая там. Господа, вы на нее
не смотрите: дура набитая. При ней все можно говорить, потому, как стена,
ничего не поймет.
Дальше в избушке поднялся такой шум, что никто и
ничего не мог разобрать. Окся успела слетать за второй четвертью и на закуску принесла соленого максуна. Пока другие
пили водку, она успела стащить половину рыбы и разделила братьям и матери, сидевшим в холодных сенях.
—
Ничего, пусть поволнуются… — успокаивал Карачунский. — По крайней мере, теперь
не будет на нас жалоб, что мы тесним работами, мало платим и обижаем. К нам-то придут, поверь…
— Что мы, разве невольники какие для твоего Родиона-то Потапыча? — выкрикивал Петр Васильич. — Ему хорошо, так и другим тоже надо… Как собака лежит на сене: сам
не ест и другим
не дает. Продался конпании и знать
ничего не хочет… Захудал народ вконец, взять хоть нашу Фотьянку, а кто цены-то ставит? У него лишнего гроша никто еще
не заработал…
— Все я знаю, други мои милые, — заговорил Ястребов, хлопая Петра Васильича по плечу. — Бабьи бредни и запуки, а вы и верите… Я еще пораньше про свинью-то слышал, посмеялся — только и всего.
Не положил —
не ищи… А у тебя, Петр Васильич, свинья-то золотая дома
будет, ежели с умом… Напрасно ты ввязался в эту свою конпанию:
ничего не выйдет, окромя того, что время убьете да прохарчитесь…
Место слияния Меледы и Балчуговки
было низкое и болотистое, едва тронутое чахлым болотным леском. Родион Потапыч с презрением смотрел на эту «чертову яму», сравнивая про себя красивый Ульянов кряж. Да и россыпное золото совсем
не то что жильное. Первое он
не считал почему-то и за золото, потому что добыча его
не представляла собой
ничего грандиозного и рискованного, а жильное золото надо умеючи взять, да
не всякому оно дается в руки.
— Ваше высокоблагородие,
ничего я в этих делах
не знаю… — заговорил Родион Потапыч и даже ударил себя в грудь. — По злобе обнесен вот этим самым Кишкиным… Мое дело маленькое, ваше высокоблагородие. Всю жисть в лесу прожил на промыслах, а что они там в конторе делали — я
не известен. Да и давно это
было… Ежели бы и знал, так запамятовал.
Устинья Марковна стояла посреди избы, когда вошел Кожин. Она в изумлении раскрыла рот, замахала руками и бессильно опустилась на ближайшую лавку, точно перед ней появилось привидение. От охватившего ее ужаса старуха
не могла произнести ни одного слова, а Кожин стоял у порога и смотрел на нее
ничего не видевшим взглядом. Эта немая сцена
была прервана только появлением Марьи и Мыльникова.
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит…
Не могу я позабыть ее, а жену
не люблю. Мамынька женила меня,
не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее
не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон.
Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно смотрит. Что тут со мной
было — и
не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
—
Ничего, привыкнешь. Ужо погляди, какая гладкая да сытая на господских хлебах
будешь. А главное, мне деляночку… Ведь мы
не чужие, слава богу, со Степаном-то Романычем теперь…
—
Не велика жилка в двадцати-то пяти саженях, как раз ее в неделю выробишь! — объяснял он. — Добыл все, деньги пропил, а на похмелье
ничего и
не осталось… Видывали мы, как другие прочие потом локти кусали. Нет, брат, меня
не проведешь… Мы
будем сливочками снимать свою жилку, по удоям.
— Разнемогся совсем, братцы… — слабым голосом ответил хитрый старик. — Уж бросим это болото да выедем на Фотьянку. После Ястребова еще никто
ничего не находил… А тебе, Акинфий Назарыч, деньги я ворочу сполна.
Будь без сумления…
Так
ничего и
не придумал Кишкин: у богатства без гроша очутился. То
была какая-то ирония судьбы. Но его осенила счастливая мысль. Одна удача
не приходит.
Без дальних слов Мыльников отправился к Устинье Марковне и обладил дело живой рукой. Старушка тосковала, сидя с одной Анной, и
была рада призреть Татьяну. Родион Потапыч попустился своему дому и все равно
ничего не скажет.
Штольня пробуравила Ульянов кряж поперек, но в этом горизонте, к общему удивлению,
ничего интересного
не было найдено: пласты березитов, сланцы, песчаники, глина — и только.
Несмотря на самое тщательное прислушиванье, Карачунский
ничего не мог различить: так же хрипел насос, так же лязгали шестерни и железные цепи, так же под полом журчала сбегавшая по «сливу» рудная вода, так же вздрагивал весь корпус от поворотов тяжелого маховика. А между тем старый штейгер учуял беду… Поршень подавал совсем мало воды. Впрочем, причина
была найдена сейчас же: лопнуло одно из колен главной трубы. Старый штейгер вздохнул свободнее.
Конечно, он мог свалить на своих предшественников, но такой маневр
был бы просто глупым, потому что он сейчас
не мог
ничего доказать.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха
было больше, и спасения
было больше, а мы ни богу свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя
не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой
ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
Так Мыльников
ничего и
не сказал Кожину, движимый своей мужицкой политикой, а о поручении Фени припомнил только по своем возвращении в Балчуговский завод, то
есть прямо в кабак Ермошки. Здесь, пьяный, он разболтал все, что видел своими глазами. Первым вступился, к общему удивлению, Ермошка. Он поднял настоящий скандал.
В Тайболу начальство нагрянуло к вечеру. Когда подъезжали к самому селению, Ермошка вдруг струсил: сам он
ничего не видал, а поверил на слово пьяному Мыльникову. Тому с пьяных глаз могло и померещиться незнамо что… Однако эти сомнения сейчас же разрешились, когда
был произведен осмотр кожинского дома. Сам хозяин спал пьяный в сарае. Старуха долго
не отворяла и бросилась в подклеть развязывать сноху, но ее тут и накрыли.
Картина
была ужасная. И прокурорский надзор, и полиция видали всякие виды, а тут все отступили в ужасе. Несчастная женщина, провисевшая в ремнях трое суток, находилась в полусознательном состоянии и
ничего не могла отвечать. Ее прямо отправили в городскую больницу. Кожин присутствовал при всем и оставался безучастным.
— Ах, какой ты несообразный человек, Матюшка!.. Ничего-то ты
не понимаешь…
Будет золото на Сиротке, уж поверь мне. На Ягодном-то у Ястребова
не лучше пески, а два пуда сдал в прошлом году.
— Молчи, дура!.. Из-за твоих-то слов ведь в Сибирь сошлют Петра Васильича. Теперь поняла?.. И спрашивать
будут, говори одно:
ничего не знаю.
Уничтожение старательских работ в компанейской даче отразилось прежде всего на податях. Недоимки
были и раньше, а тут они выросли до громадной суммы. Фотьянский старшина выбился из сил и
ничего не мог поделать: хоть кожу сдирай. Наезжал несколько раз непременный член присутствия по крестьянским делам вместе с исправником и тоже
ничего не могли поделать.