Неточные совпадения
— Он за
баб примется, — говорил Мыльников, удушливо хихикая. — И достанется
бабам… ах
как достанется! А ты, Яша, ко мне ночевать, к Тарасу Мыльникову. Никто пальцем не смеет тронуть… Вот это
какое дело, Яша!
Яша сразу обессилел: он совсем забыл про существование Наташки и сынишки Пети. Куда он с ними денется, ежели родитель выгонит на улицу?.. Пока большие
бабы судили да рядили, Наташка не принимала в этом никакого участия. Она пестовала своего братишку смирненько где-нибудь в уголке,
как и следует сироте, и все ждала, когда вернется отец. Когда в передней избе поднялся крик, у ней тряслись руки и ноги.
— То-то, уговор на берегу. Другое тебе слово скажу: напрасно ты приехал. Я так мекаю, что матушка повернула Феню на свою руку…
Бабы это умеют делать: тихими словами
как примется наговаривать да
как слезами учнет донимать — хуже обуха.
Это была единственная
баба на все поисковые партии, что заметно шокировало настоящих мужиков,
как Матюшка, делавший вид, что совсем не замечает Окси.
Да и
какие деньги у
бабы, которая сидит все дома и убивается по домашности да с ребятишками.
Как на грех, Прокопий прикрикнул на жену, и это подняло целую бурю. Анна так заголосила, так запричитала, что вступились и Устинья Марковна, и Марья. Одним словом, все
бабы ополчились в одно причитавшее и ревевшее целое.
В сущности,
бабы были правы, потому что у Прокопия с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в голову мысль о том,
как бы уйти с фабрики на вольную работу. Он вынашивал свою мечту с упорством всех мягких натур и затаился даже от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
— Погоди, зять, устроимся, — утешал Яша покровительственным тоном. — Дай срок, утвердимся… Только бы одинова дыхнуть. А на
баб ты не гляди: известно,
бабы. Они, брат, нашему брату в том роде,
как лошади железные путы… Знаю по себе, Проня… А в лесу-то мы с тобой зажили бы припеваючи… Надоела, поди, фабрика-то?
Заголосили
бабы от привезенной Тарасом новости,
как не голосят над покойниками, а Кожин уронил голову на стол,
как зарезанный.
— Сейчас оттуда… Вместе с Кожиным были. Ну, там Мамай воевал:
как учали
бабы реветь,
как учали причитать — святых вон понеси. Ну, да ты не сумлевайся, Фенюшка… И не такая беда изнашивается. А главное, оборудуй мне деляночку…
— Значит, Феня ему по самому скусу пришлась… хе-хе!.. Харч, а не девка: ломтями режь да ешь. Ну а что было, баушка,
как я к теще любезной приехал да объявил им про Феню, что, мол, так и так!..
Как взвыли
бабы,
как запричитали,
как заголосили истошными голосами — ложись помирай. И тебе, баушка, досталось на орехи. «Захвалилась, — говорят, — старая грымза, а Феню не уберегла…» Родня-то, баушка, по нынешним временам везде так разговаривает. Так отзолотили тебя, что лучше и не бывает, вровень с грязью сделали.
— Так он тебя в дудку запятил? То-то безголовый мужичонка… Кто же
баб в шахту посылает: такого закону нет. Ну и дурак этот Тарас…
Как ты к нему-то попала? Фотьянская, видно?
Положим, все знали, что Окся — родная внучка Родиону Потапычу и что в пребывании ее здесь нет ничего зазорного, но все-таки вдруг
баба на шахте, —
какое уж тут золото.
— Дальше-то опять про парня… Какое-нибудь местечко ему приткнуться. Парень на все руки, а женится после Фоминой — жена будет на приисковой конторе чистоту да всякий порядок соблюдать. Ведь без
бабы и на прииске не управиться…
— Себя соблюдаешь, — решил Петр Васильич. — А Шишка, вот погляди, сбрендит… Он теперь отдохнул и первое дело за
бабой погонится, потому
как хоша и не настоящий барин, а повадку-то эту знает.
В ночь Петр Васильич ушел с Богоданки, а Марья осталась
как ошпаренная. Даже муж заметил, что с
бабой творится что-то неладное.
— А это видно будет… На голосах будут судить с присяжными, а это легкий суд, ежели жена выздоровеет. Кабы она померла, ну, тогда крышка… Живучи эти
бабы,
как кошки. Главное, невенчанная жена-то — вот за это за самое не похвалят.
Стоило вообще мужику или
бабе один раз попасть в промысловое колесо,
как он сразу делался обреченным человеком.
Все другие рабочие завидовали талантам Окси и не могли ею нахвалиться, так что Матюшка только удивлялся,
какой клад, а не
баба ему досталась.
— Вот и пришел… Нет ли у тебя
какого средствия кровь унять да против опуха: щеку дует. К фершалу стыдно ехать, а вы,
бабы, все знаете… Может, и зубы на старое место можно будет вставить?
— Прошу прощенья! я, кажется, вас побеспокоил. Пожалуйте, садитесь сюда! Прошу! — Здесь он усадил его в кресла с некоторою даже ловкостию, как такой медведь, который уже побывал в руках, умеет и перевертываться, и делать разные штуки на вопросы: «А покажи, Миша,
как бабы парятся» или: «А как, Миша, малые ребята горох крадут?»
Неточные совпадения
Под песню ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «Мой век — что день без солнышка, // Мой век — что ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь на привязи, // Что ласточка без крыл! // Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и
бабу за косу, //
Как редьку за вихор!
«Не все между мужчинами // Отыскивать счастливого, // Пощупаем-ка
баб!» — // Решили наши странники // И стали
баб опрашивать. // В селе Наготине // Сказали,
как отрезали: // «У нас такой не водится, // А есть в селе Клину: // Корова холмогорская, // Не
баба! доброумнее // И глаже —
бабы нет. // Спросите вы Корчагину // Матрену Тимофеевну, // Она же: губернаторша…»
За спором не заметили, //
Как село солнце красное, //
Как вечер наступил. // Наверно б ночку целую // Так шли — куда не ведая, // Когда б им
баба встречная, // Корявая Дурандиха, // Не крикнула: «Почтенные! // Куда вы на ночь глядючи // Надумали идти?..»
«Давно мы не работали, // Давайте — покосим!» // Семь
баб им косы отдали. // Проснулась, разгорелася // Привычка позабытая // К труду!
Как зубы с голоду, // Работает у каждого // Проворная рука. // Валят траву высокую, // Под песню, незнакомую // Вахлацкой стороне; // Под песню, что навеяна // Метелями и вьюгами // Родимых деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож…
— У Клима речь короткая // И ясная,
как вывеска, // Зовущая в кабак, — // Сказал шутливо староста. — // Начнет Климаха
бабою, // А кончит — кабаком! —