Неточные совпадения
— Не ты, так
другие пойдут… Я тебе же добра желал, Родион Потапыч. А что касается Балчуговских промыслов, так они о нас с тобой плакать не будут… Ты вот говоришь, что я ничего не понимаю, а я, может, побольше твоего-то смыслю в этом
деле. Балчуговская-то дача рядом прошла с Кедровской — ну, назаявляют приисков на самой грани да и будут скупать ваше балчуговское золото, а запишут в свои книги. Тут не разбери-бери… Вот это какое
дело!
— Да сделай милость, хоша сейчас к следователю! — повторял он с азартом. — Все покажу, как было
дело. И все
другие покажут. Я ведь смекаю, для чего тебе это надобно… Ох, смекаю!..
— Ну, что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. Как
другая цепная собака: ни во двор, ни со двора не пущает. Не поглянулось ему? А?.. Еще сродни мне приходится по мамыньке — ну, да мне-то это все едино. Это уж мамынькино
дело: она с ним дружит. Ха-ха!.. Ах, андел ты мой, Андрон Евстратыч! Пряменько тебе скажу: вдругорядь нашу Фотьянку с праздником делаешь, — впервой, когда россыпь открыл, а теперь — словечком своим озолотил.
Они расстались большими
друзьями. Петр Васильич выскочил провожать дорогого гостя на улицу и долго стоял за воротами, — стоял и крестился, охваченный радостным чувством. Что же, в самом-то
деле, достаточно всякого горя та же Фотьянка напринималась: пора и отдохнуть. Одна казенная работа чего стоит, а тут компания насела и всем дух заперла. Подшибся народ вконец…
— Дураки вы все, вот что… Небось, прижали хвосты, а я вот нисколько не боюсь родителя… На волос не боюсь и все приму на себя. И Федосьино
дело тоже надо рассудить: один жених не жених,
другой жених не жених, — ну и не стерпела девка. По человечеству надо рассудить… Вон Марья из-за родителя в перестарки попала, а Феня это и обмозговала: живой человек о живом и думает. Так прямо и объясню родителю… Мне что, я его вот на эстолько не боюсь!..
Время летело быстро, и Устинья Марковна совсем упала духом: спасенья не было. В
другой бы
день, может, кто-нибудь вечером завернул, а на людях Родион Потапыч и укротился бы, но теперь об этом нечего было и думать: кто же пойдет в банный
день по чужим дворам. На всякий случай затеплила она лампадку пред Скорбящей и положила перед образом три земных поклона.
— Парня я выдеру сам в волости, а вот девку-то выворотить… Главная причина — вера у Кожиных
другая. Грех великий я на душу приму, ежели оставлю это
дело так…
Утром на
другой день Карачунский послал в Тайболу за Кожиным и запиской просил его приехать по важному
делу вместе с женой. Кожин поставлял одно время на золотопромывальную фабрику ремни, и Карачунский хорошо его знал. Посланный вернулся, пока Карачунский совершал свой утренний туалет, отнимавший у него по меньшей мере час. Он каждое утро принимал холодную ванну, подстригал бороду, протирался косметиками, чистил ногти и внимательно изучал свое розовое лицо в зеркале.
Всех рабочих «обращалось» на заводе едва пятьдесят человек в две смены: одна выходила в ночь,
другая днем.
Кроме своего каторжного начальства и солдатского для рекрутов, в распоряжении горных офицеров находилось еще два казачьих батальона со специальной обязанностью производить наказания на самом месте работ; это было домашнее
дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая улица» — парадным наказанием, главным образом на страх
другим.
«Вот я ему, подлецу, помяну как-нибудь про фискалу-то, — подумал Родион Потапыч, припоминая готовившееся скандальное
дело. — Эх, надо бы мне было ему тогда на Фотьянке узелок завязать, да не догадался… Ну, как-нибудь в
другой раз».
Азарт носился в самом воздухе, и Мыльников заговаривал людей во сто раз умнее себя, как тот же Ермошка, выдавший швали тоже красный билет. Впрочем, Мыльников на
другой же
день поднял Ермошку на смех в его собственном заведении.
Другое дело, куды ему деваться с самородком?
Дальше в избушке поднялся такой шум, что никто и ничего не мог разобрать. Окся успела слетать за второй четвертью и на закуску принесла соленого максуна. Пока
другие пили водку, она успела стащить половину рыбы и
разделила братьям и матери, сидевшим в холодных сенях.
— Вот что,
друг милый, — заговорил Петр Васильич, — зачем ты приехал — твое
дело, а только смотри, чтобы тихо и смирно. Все от матушки будет: допустит тебя или не допустит. Так и знай…
— Кабак тут не причина, маменька… Подшибся народ вконец, вот из последних и канпанятся по кабакам. Все одно за конпанией-то пропадом пропадать… И наше
дело взять: какая нам такая печаль до Родиона Потапыча, когда с Ястребова ты в месяц цалковых пятнадцать получишь. Такого случая не скоро дождешься… В
другой раз Кедровскую дачу не будем открывать.
С
другой стороны, он не верил ни одному слову Кишкина и, когда тот увел Оксю, потихоньку отправился за ними, чтобы выследить все
дело.
— А такая… Ты от своей-то конпании не отбивайся, Петр Васильич, это первое
дело, и будто мы с тобой вздорим — это
другое. Понял теперь?..
— Ладно, ладно… Не валяй дурака. Разве с
другим бы я стал разговаривать об этаких
делах?
Эта история с Оксей сделалась злобой промыслового
дня. Кто ее распустил — так и осталось неизвестным, но об Оксе говорили на все лады и на Миляевом мысу, и на
других разведках. Отчаянные промысловые рабочие рады были случаю и складывали самые невозможные варианты.
Да и в лесу совсем
другое дело, чем где-нибудь в городе: живому человеку каждый рад.
Он должен был вернуться на
другой день и не вернулся. Прошло целых два
дня, а Мыльникова все нет.
— На Фотьянской россыпи больше ста пудов добыли, — повторял Зыков, точно хотел этим унизить благонадежность Дернихи. — Вот ужо Рублиха наша ахнет, так это
другое дело…
— Ужо будет летом гостей привозить на Рублиху — только его и
дела, — ворчал старик, ревновавший свою шахту к каждому постороннему глазу. — У
другого такой глаз, что его и близко-то к шахте нельзя пущать… Не больно-то любит жильное золото, когда зря лезут в шахту…
Всего больше боялся Зыков, что Оников привезет из города барынь, а из них выищется какая-нибудь вертоголовая и полезет в шахту: тогда все
дело хоть брось. А что может быть
другое на уме у Оникова, который только ест да пьет?.. И Карачунский любопытен до женского полу, только у него все шито и крыто.
Из
дела следователь видел, что Зыков — главный свидетель, и налег на него с особенным усердием, выжимая одно слово за
другим.
Этот вольный порыв, впрочем, сменился у Прокопия на
другой же
день молчаливым унынием, и Анна точила его все время, как ржавчина.
Слушал эти рассказы и Петр Васильич, но относился к ним совершенно равнодушно. Он отступился от матери, предоставив ей пользоваться всеми доходами от постояльцев. Будет Окся или
другая девка — ему было все равно. Вранье Мыльникова просто забавляло вороватого домовладыку. Да и маменька пусть покипятится за свою жадность… У Петра Васильича было теперь свое
дело, в которое он ушел весь.
Другая беда была в том, что близилась зима, а зимой или ставь теплую казарму, или бросай все
дело до следующей весны.
— Эх, нету у нас, Андрон Евстратыч, первое
дело, лошади, — повторял каждый
день Матюшка, — а второе
дело, надо нам беспременно завести бабу… На
других приисках везде свои бабы полагаются.
Это была совершенно оригинальная теория залегания золотоносных жил, но нужно было чему-нибудь верить, а у Мыльникова, как и у
других старателей, была своя собственная геология и терминология промыслового
дела. Наконец в одно прекрасное утро терпение Мыльникова лопнуло. Он вылез из дудки, бросил оземь мокрую шапку и рукавицы и проговорил...
Ведь жена — это особенное существо, меньше всего похожее на всех
других женщин, особенно на тех, с которыми Карачунский привык иметь
дело, а мать — это такое святое и чистое слово, для которого нет сравнения.
— Ну, это все пустяки! — успокаивал Карачунский. —
Другой делянки никому не дадим… Пусть Мыльников, по условию, до десятой сажени дойдет, и конец
делу. Свои работы поставим… Да и убытка компании от этой жилки нет никакого: он обязан сдавать по полтора рубля золотник… Даже расчет нам иметь даровую разведку. Вот мы сами ничего не можем найти, а Мыльников нашел.
— И еще
другое дело, Степан Романыч: зятя сманил Мыльников-то, моего, значит, зятя Прокопия.
Так Мыльников и делал: в неделю работал
день или два, а остальное время «компанился». К нему приклеился и Яша Малый, и зять Прокопий, и машинист Семеныч. Было много и
других желающих, но Мыльников чужим всем отказывал. Исключение представлял один Семеныч, которого Мыльников взял назло дорогому тестюшке Родиону Потапычу.
Утром на
другой день поднялись все рано и успели закурить и напиться чаю еще до свету.
Когда Кишкин на
другой день приехал в город, молва уже опередила его, и первым поздравил его секретарь Илья Федотыч.
— И как еще напринималась-то!.. — соглашался Мыльников. —
Другая бы тринадцать раз повесилась с таким муженьком, как Тарас Матвеевич… Правду надо говорить. Совсем было измотал я семьишку-то, кабы не жилка… И удивительное это
дело, тещенька любезная, как это во мне никакой совести не было. Никого, бывало, не жаль, а сам в кабаке день-деньской, как управляющий в конторе.
В числе
других ходил и Матюшка, оставшийся без работы: золото в Дернихе кончилось ровно через два
дня, как сказал Карачунский.
На этом пункте они всегда спорили. Старый штейгер относился к вольному человеку — старателю — с ненавистью старой дворовой собаки. Вот свои работы —
другое дело… Это настоящее
дело, кабы сила брала. Между разговорами Родион Потапыч вечно прислушивался к смешанному гулу работавшей шахты и, как опытный капельмейстер, в этой пестрой волне звуков сейчас же улавливал малейшую неверную ноту. Раз он соскочил совсем бледный и даже поднял руку кверху.
— Господин следователь, вам небезызвестно, что и в казенном доме, и в частном есть масса таких формальностей, какие существуют только на бумаге, — это известно каждому. Я сделал не хуже не лучше, чем все
другие, как те же мои предшественники… Чтобы проверить весь инвентарь такого сложного
дела, как громадные промысла, потребовались бы целые годы, и затем…
Но с
другой стороны, ведь вся Тайбола знает, что Кожин изводит жену насмерть, и волостные знают, и вся родня, а его
дело сторона.
— Прямо к прокурору надо объявить, потому самое уголовное
дело, — заявил Ермошка тоном сведущего человека. — Учить жену учи, а это уж
другое…
— Будет тебе два неполных!.. — заметил ему Ермошка. — Еще бы венчанная жена была, так
другое дело, а над сводной зверство свое оказывать не полагается.
— Вот, Оксинька, какие
дела на белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по плечу. — А ежели разобрать, так ты поумнее
других протчих народов себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и не подумает… Верно!.. Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы на себе рвет. Ну, да ему все равно не пошла бы впрок и твоя жилка. Все по кабакам бы растащил…
Баушка Лукерья раньше
других сметила, в чем
дело, и по-своему эксплуатировала стариковское увлечение, подсылая Наташку за подарками.
— Ну, я тут на
другой день и поставил работы, а мне по первому разу зубы и вышибло, потому как не совсем чистое дело-то…
На
другой же
день после пожара в Фотьянку приехала Марья. Она первым
делом разыскала Наташку с Петрунькой, приютившихся у соседей. Дети обрадовались тетке после ночного переполоха, как радуются своему и близкому человеку только при таких обстоятельствах. Наташка даже расплакалась с радости.
— У меня разговор короткий: чуть что, сейчас рабочих из
других мест кликну, — хвастался Оников. — Всякое
дело необходимо доводить до конца.