Неточные совпадения
— Да!.. —
уже со слезами в голосе повторял Кишкин. — Да… Легко это говорить: перестань!.. А никто не спросит, как мне живется… да. Может, я кулаком слезы-то вытираю, а другие радуются… Тех же горных инженеров взять: свои дома имеют, на рысаках катаются, а я
вот на своих на двоих вышагиваю. А отчего, Родион Потапыч? Воровать я вовремя не умел… да.
— Да я… как гвоздь в стену заколотил:
вот я какой человек. А что касаемо казенных работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша к самому министру веди — все как на ладонке покажем.
Уж это верно… У меня двух слов не бывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты слово сказал…
Вот наш-то змей Родивон узнает, то-то на стену полезет.
— Бог не без милости, Яша, — утешал Кишкин. —
Уж такое их девичье положенье: сколь девку ни корми, а все чужая…
Вот что, други, надо мне с вами переговорить по тайности: большое есть дело. Я тоже до Тайболы, а оттуда домой и к тебе, Тарас, по пути заверну.
— Да так… Не любит она, шахта, когда здря про нее начнут говорить.
Уж я замечал…
Вот когда приезжают посмотреть работы, да особливо который гость похвалит, — нет того хуже.
Да недалеко ходить,
вот покойничек, родитель Александра Иваныча, — старик указал глазами на Оникова, — Иван Герасимыч, бывало, только еще выезжает
вот из этого самого дома на работы, а
уж на Фотьянке все знают…
— Да
уж четвертые сутки…
Вот я и хотел попросить тебя, Степан Романыч, яви ты божецкую милость, вороти девку… Парня ежели не хотел отодрать, ну, бог с тобой, а девку вороти. Служил я на промыслах верой и правдой шестьдесят лет, заслужил же хоть что-нибудь? Цепному псу и то косточку бросают…
Вот завели партию во двор, выстроили, а покойник Антон Лазарич
уж на крыльце стоит и этак из-под ручки нас оглядывает, а сам усмехается.
— Понапрасну погинул, это
уж что говорить! — согласилась баушка Лукерья, понукая убавившую шаг лошадь. — Одна девка-каторжанка издалась упрямая и чуть его не зарезала, черкаска-девка… Ну, приходит он к нам в казарму и нам же плачется: «
Вот, — говорит, — черкаска меня ножиком резала, а я человек семейный…» Слезьми заливается. Как раз через три дня его и порешили, сердешного.
—
Уж я произведу… Во как по гроб жизни благодарить будете… У меня рука легкая на золото;
вот главная причина… Да… Всем могу руководствовать вполне.
—
Уж этот уцелеет… Повесить его мало… Теперь у него с Ермошкой-кабатчиком такая дружба завелась — водой не разольешь. Рука руку моет… А что на Фотьянке делается: совсем сбесился народ. С Балчуговского все на Фотьянку кинулись… Смута такая пошла, что не слушай, теплая хороминка. И этот Кишкин тут впутался, и Ястребов наезжал раза три… Живым мясом хотят разорвать Кедровскую-то дачу. Гляжу я на них и дивлюсь про себя:
вот до чего привел Господь дожить. Не глядели бы глаза.
—
Вот что, Акинфий Назарыч, золото-то ты свое
уж оставь, — обрезала баушка Лукерья. — Захотел Феню повидать? Так и говори… Прямое дерево ветру не боится. Я ее сейчас позову.
—
Вот что, Илья Федотыч, — заговорил Кишкин деловым тоном, — теперь
уж поздно нам с тобой разговаривать. Сейчас только от прокурора.
—
Вот тебе и пес… Такой
уж уродился. Раньше-то я за вами ходил, а теперь
уж вы за мной походите. И походите, даже очень походите… А пока что думаю заявочку в Кедровской даче сделать.
Родион Потапыч нахмурился и отвернулся от внучки. Этого он
уж никак не ожидал…
Вот так внучка! Закусив, Окся опять прилегла, и у нее начали опять слипаться глаза.
— Нет… Я про одного человека, который не знает, куда ему с деньгами деваться, а пришел старый приятель, попросил денег на дело, так нет. Ведь не дал… А школьниками вместе учились, на одной парте сидели. А дельце-то какое: повернее в десять раз, чем жилка у Тараса. Одним словом, богачество…
Уж я это самое дело
вот как знаю, потому как еще за казной набил руку на промыслах. Сотню тысяч можно зашибить, ежели с умом…
— Разве так работают… — говорил Карачунский, сидя с Родионом Потапычем на одном обрубке дерева. — Нужно было заложить пять таких шахт и всю гору изрыть —
вот это разведка. Тогда
уж золото не ушло бы у нас…
Кожин сам отворил и провел гостя не в избу, а в огород, где под березой, на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких разговоров вытащил из кармана бутылку с водкой.
Вот это называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень
уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее на солнце, как расплавленное. У самой воды стояла каменная кожевня, в которой летом работы было совсем мало.
—
Вот, Оксинька, какие дела на белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по плечу. — А ежели разобрать, так ты поумнее других протчих народов себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и не подумает… Верно!..
Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы на себе рвет. Ну, да ему все равно не пошла бы впрок и твоя жилка. Все по кабакам бы растащил…
— А Ганька на что? Он грамотный и все разнесет по книгам… Мне
уж надоело на Ястребова работать: он на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к рукам. Понял?.. Лучше всего в аренду взять. Платить ему двухгривенный с золотника. На оборот денег добудем, и все как по маслу пойдет.
Уж я
вот как теперь все это дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача у меня как на ладонке…
Вот купцы, кажется,
уж привычны к деньгам, а тоже дуреют.
— А ведь оно тово, действительно, Марья Родивоновна, статья подходящая… ей-богу!.. Так
уж вы тово, не оставьте нас своею милостью… Ужо подарочек привезу. Только
вот Дарья бы померла, а там живой рукой все оборудуем. Федосья-то Родивоновна в город переехала… Я как-то ее встретил. Бледная такая стала да худенькая…
— А
вот я уеду в Балчуговский завод, так вы
уж сами тут промышляйте. В конторе одна Наташка останется… Ну что, довольны теперь?..
Неточные совпадения
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы
уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить. А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский
уж слишком!., признаюсь, большая неприятность…
Вот и муж мой… он там получит генеральский чин.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было
уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так
вот и тянет! В одном ухе так
вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Лука Лукич (про себя, в нерешимости).
Вот тебе раз!
Уж этого никак не предполагал. Брать или не брать?
Городничий. Не верьте, не верьте! Это такие лгуны… им
вот эдакой ребенок не поверит. Они
уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники, каких свет не производил.