Я на тебя, говорит, и сердиться даже не могу, потому совсем ты меня раздавил своей превеликой подлостью, а только, говорит, скажу тебе одно: Марфа Ивановна — так и назвал ее Марфой Ивановной — сама свою
женскую глупость износит, а только я тебе живую ее не отдам — прокляну.
— Видишь ли, в чем дело… да… Она после мужа осталась без гроша. Имущество все описано. Чем она жить будет? Самому мне говорить об этом как-то неудобно. Гордая она, а тут еще… Одним словом,
женская глупость. Моя Серафима вздумала ревновать. Понимаешь?
Неточные совпадения
— Что ж за
глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна, сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно бога молить следует за то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы не бог, так где бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей, чай, себя по
женской линии производит!
— Я женат единственно по своей
глупости и по хитрости
женской, — сказал он с ударением. — Я, как вам докладывал, едва не умер, и меня бы, вероятно, отправили в госпиталь; но тут явилась на помощь мне одна благодетельная особа, в доме которой жила ваша матушка. Особа эта начала ходить за мной, я не говорю уж, как сестра или мать, но как сиделка, как служанка самая усердная. Согласитесь, что я должен был оценить это.
Ах, я мог делать ошибки,
глупости, но никогда не дойду до того, чтобы наслаждаться «трепетом молодого
женского тела», — одна терминология чего стоит!
— Княгиня, — отвечал Печорин сухо, — я прежде имел
глупость думать, что можно понимать
женское сердце. Последние случаи моей жизни меня убедили в противном, и поэтому я не могу решительно ответить на ваш вопрос.
Она не допустила бы его до всех
глупостей, какие он наделал с тех пор — вот уже больше двадцати лет — если б не пошла на сделку с самой собою, с своей
женской злобностью.