— Ох, милушка, милушка… Не судьба тебе, милушка, видно, за Алешей Пазухиным быть. Отец
и слышать не хочет… Молись Богу, голубушка.
Неточные совпадения
Гордей Евстратыч
и слышать ничего
не хотел о том, чтобы отложить открытие прииска до весны.
Гордей Евстратыч
и слышать ничего
не хотел о том, чтобы дать ребятам отдохнуть.
— Легкое место вымолвить, отец Крискент, как от нас все старые-то знакомые отшатились! Савины, Колобовы, Пятов, Пазухины…
И чего, кажется, делить? Будто Гордей-то Евстратыч действительно немножко погордился перед сватовьями, ну, с этого
и пошло… А теперь сваты-то
слышать об нас
не хотят.
— Бабушка Татьяна мне прямо тогда сказала, что она меня
не благословляет… — пускала Феня в ход свой последний, самый сильный аргумент. — А я против ее воли
не могу идти, потому что считаю бабушку Татьяну второй матерью. Она худу
не научит, Алена Евстратьевна. Недаром она вон как разнемоглась с горя… Нет, нет,
и не говорите лучше. Я
и слышать ничего
не хочу!
Нюша находилась неотлучно при больной
и тоже
не могла ничего знать; невестки отмалчивались,
хотя, вероятно,
и слышали что-нибудь из пятого в десятое.
— Тетка Алена змея… Нюша, голубушка… сейчас же беги к Пятовым…
и чтобы непременно Феня была здесь…
Слышишь?.. Да чтобы сейчас же… а если… если… она
не захочет… я сама к ней приползу…
Слышишь?.. Нюша, ради Христа, скорее!.. Ох, Аленка, змея подколодная!.. Нюша, скорее… в чем есть, в том
и беги…
Брагин как-то странно относился ко всему происходившему, точно он радовался, что наконец избавится от всех этих вещей с красными печатями, точно они были запятнаны чьей-то кровью. Он жалел только об одном, что все эти передряги мешали ему расправиться настоящим образом с убежавшими невестками, которые
и слышать ничего
не хотели о возвращении в описанный брагинский дом. Особенно хотелось расправиться старику с Аришей.
— Она вам тетка еще бог знает какая: с мужниной стороны… Нет, Софья Ивановна, я
и слышать не хочу, это выходит: вы мне хотите нанесть такое оскорбленье… Видно, я вам наскучила уже, видно, вы хотите прекратить со мною всякое знакомство.
Вот я думал бежать от русской зимы и прожить два лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане
и слышать не хотят о работе в праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство;
услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
А вы — стоять на крыльце,
и ни с места!
И никого
не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть
и не с просьбою, да похож на такого человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо
и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)
Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него
и не слыхивал, ни он ни от кого
слышать не хотел; а какова была голоушка!
Одни, к которым принадлежал Катавасов, видели в противной стороне подлый донос
и обман; другие ― мальчишество
и неуважение к авторитетам. Левин,
хотя и не принадлежавший к университету, несколько раз уже в свою бытность в Москве
слышал и говорил об этом деле
и имел свое составленное на этот счет мнение; он принял участие в разговоре, продолжавшемся
и на улице, пока все трое дошли до здания Старого Университета.
Как ни старался потом Левин успокоить брата, Николай ничего
не хотел слышать, говорил, что гораздо лучше разъехаться,
и Константин видел, что просто брату невыносима стала жизнь.