Неточные совпадения
Маланья была свой человек
в доме, потому что
жила в нем четвертый десяток; такая прислуга встречается
в хороших раскольничьих семьях, где вообще к прислуге относятся особенно гуманно, хотя по внешнему виду и строго.
Дом хотя был и одноэтажный, но делился на много комнат:
в двух
жила Татьяна Власьевна с Нюшей; Михалко с женой и Архип с Дуней спали
в темных чуланчиках; сам Гордей Евстратыч занимал узкую угловую комнату
в одно окно, где у него стояла двухспальная кровать красного дерева, березовый шкаф и конторка с бумагами.
Две комнаты,
в которых
жила Татьяна Власьевна, напоминали скорее монастырскую келью.
Приосанившись
в седле и подтянув поводья, Брагин пустил своего гнедка ходой, чтобы скорее выехать за «
жило».
В нагорной
жили большею частью православные, позднейшее этнографическое население.
В этой части завода стоял деревянный господский дом с железной крышей,
в котором
жили Пятовы, и несколько домиков «на городскую руку», выстроенных заводскими служащими.
Старинные семьи, вроде Колобовых, Савиных, Пазухиных и др., все
жили в заречной,
в крепких старинных домах,
в которых на вышках еще сохранились рамы со слюдой вместо стекол.
—
В которой избе
живет Маркушка-старатель? — спросил Гордей Евстратыч, постукивая черенком нагайки
в окно ближайшей избы.
—
В лесу
живут, и ни одного полена не отрубят мужики…»
— А я вот что тебе скажу, милушка…
Жили мы, благодарение Господу,
в достатке, все у нас есть, люди нас не обегают: чего еще нам нужно? Вот ты еще только успел привезти эту жилку
в дом, как сейчас и начал вздорить… Разве это порядок? Мать я тебе или нет? Какие ты слова с матерью начал разговаривать? А все это от твоей жилки… Погляди-ко, ты остребенился на сватьев-то… Я своим умом так разумею, что твой Маркушка колдун, и больше ничего. Осиновым колом его надо отмаливать, а не сорокоустом…
Жил он
в своем домике старым бездетным вдовцом, каких немало попадается среди нашего духовенства.
Вообще невестками своими, как и внуками, Татьяна Власьевна была очень довольна и
в случае каких недоразумений всегда говорила: «Ну, милушка, час терпеть, а век
жить…» Но она не могла того же сказать о невитом сене, Нюше, характер которой вообще сильно беспокоил Татьяну Власьевну, потому что напоминал собой нелюбимую дочь-модницу, Алену Евстратовну.
В их же доме
проживала старая родственница с мужней стороны, девица Марфа Петровна; эта особа давно потеряла всякую надежду на личное счастье, поэтому занималась исключительно чужими делами и
в этом достигла замечательного искусства, так что попасть на ее острый язычок считалось
в Белоглинском заводе большим несчастием вроде того, если бы кого продернули
в газетах.
Савины
жили в самом рынке,
в каменном двухэтажном доме; второй этаж у них всегда стоял пустой,
в качестве парадной половины «на случай гостей».
Сами старики с женатым сыном
жили в нижнем этаже, где летом было сыро, а зимой холодно.
Крытый наглухо, по-раскольничьи, широкий двор и всегда запертые на щеколду ворота савинского дома точно говорили о том, что
в нем
живут очень плотно.
— Да я так сказала…
живем из окна
в окно, а я что-то давно не видала Авдотьи-то Кондратьевны. Цветет она у вас как мак, и Гордей-то Евстратыч не насмотрится на нее.
Марфа Петровна полетела
в колобовский дом, который стоял на берегу реки, недалеко от господского дома,
в котором
жили Пятовы.
— И хорошо, что не
в отца пошел, — говорила она, — с таким бойцом
жить — без ребрышка ходить… А нам не дорога его-то разгулка, а дорога домашняя потребность.
Гордею Евстратычу приходилось отыскивать инженера Лапшина, который официально
жил в Сосногорском заводе, около которого по преимуществу были разбросаны золотые прииски.
Он
жил в одноэтажном деревянном домишке, который и снаружи и внутри отличался величайшим убожеством, как богадельня или солдатская казарма.
Сам хозяин лежал на полу у себя
в горнице и тяжело храпел с налитым опухшим лицом, раскинув руки с напружившимися
жилами.
Ему хотелось
жить, как
живут другие, то есть «робить»
в шахте, пить, драться с Пестерем, дарить козловые ботинки Лапухе или Оксе, смотря по расположению духа.
А Татьяне Власьевне крепко не по душе это пришлось, потому что от нужды отчего же и женщин не посадить
в лавке, особливо когда несчастный случай какой подвернется
в семье; а теперь дело совсем другое: раньше небогато
жили, да снохи дома сидели, а теперь с богатой жилкой вдруг снох посадить
в лавку…
Невестки
жили раньше душа
в душу, но тут даже суровое решение Гордея Евстратыча и все увещания Татьяны Власьевны не могли их примирить. Если бы еще дело было важное, тогда примирение не замедлило бы, вероятно, состояться, но известно, что пустяков люди не забывают и не прощают друг другу…
Старухи
жили душа
в душу целый век, а тут чуть не разодрались из-за пустяков, — это было настоящее похмелье
в чужом пиру.
Марфа Петровна видела, как приехала Алена Евстратьевна, и все поняла без объяснений: случай вышел не
в руку; ну да все под Богом ходим, не век же будет
жить в Белоглинском эта гордячка.
— Как это вы
живете, Гордей Евстратыч? — говорила Алена Евстратьевна. — Разве это порядок
в доме? Точно какие-нибудь прасолы… Всякий, как
в комнаты зашел, сейчас и видит вашу необразованность!
Гордей Евстратыч для видимости противоречил, но внутренно был совершенно согласен с сестрой: так
жить дальше было невозможно, совестно, взять хоть супротив того же Вукола Логиныча. У того вон как все устроено
в дому, вроде как
в церкви.
А Алена Евстратьевна
живет себе да поживает у милого братца и, видимо, желания никакого не имеет убраться
в свое Верхотурье.
Картина нового прииска представляла самый оживленный лесной уголок: лесная гуща точно расступилась, образовав неправильную площадь, поднимавшуюся от Смородинки на увал; только что срубленные и сложенные
в костры деревья образовали по краям что-то вроде той засеки, какая устраивалась
в прежние времена на усторожливых местечках на случай нечаянного неприятельского нападения; новенькая контора точно грелась на самом угоре; рядом с ней выросли амбары и людская, где
жили кучера и прислуга.
— Мало ли чего прежде-то было, мамынька… Дураками мы
жили, вот что! Надо за ум взяться… Ты вот за снохами-то присматривай: товару
в лавке много, пожалуй, между рук не ушел бы!
Сначала такие непутевые речи Гордея Евстратыча удивляли и огорчали Татьяну Власьевну, потом она как-то привыкла к ним, а
в конце концов и сама стала соглашаться с сыном, потому что и
в самом деле не век же
жить дураками, как прежде. Всех не накормишь и не пригреешь. Этот старческий холодный эгоизм закрадывался к ней
в душу так же незаметно, шаг за шагом, как одно время года сменяется другим. Это была медленная отрава, которая покрывала живого человека мертвящей ржавчиной.
— И
в самом-то деле, что это мы больно раскошелились?.. — удивлялась Татьяна Власьевна, точно просыпаясь от какого-то долгого сна. — Ведь Шабалины не кормят всяких пропойцев, да не хуже других
живут…
Михалко и Архип были слишком оглушены всем происходившим на их глазах и плохо понимали отца. Они понимали богатство по-своему и потихоньку роптали на старика, который превратился
в какого-то Кощея. Нет того чтобы устроить их, как
живут другие… Эти другие, то есть сыновья богатых золотопромышленников, о которых молва рассказывала чудеса, очень беспокоили молодых людей.
— Мамынька, оставь нас… Я долго терпел, а больше не могу. Он
живет дармоедом, да еще мне же поперечные слова говорит… Я спустил
в прошлый раз, а больше не могу.
— Это все от тебя, мамынька! Да… Разве это порядок
в дому… а? Правду сестра-то Алена говорит, что мы дураками
живем… Кто здесь хозяин?
— Ниже, ниже, милушка, кланяйся матери-то… Кабы покойник-отец был
жив, да он бы тебя за такие скорые речи
в живых не оставил. Ну, ин, Бог простит…
Народ был юркий, проворный, и Гордей Евстратыч окончательно убедился, что
жил до сих пор
в своем Белоглинском заводе дурак дураком.
— Надо, брат, эту темноту-то свою белоглинскую снимать с себя, — говорил Вукол Шабалин, хлопая Гордея Евстратыча по плечу. — По-настоящему надо
жить, как прочие
живут… Первое, одеться надо как следует. Я тебе порекомендую своего портного
в Петербурге… Потом надо компанию водить настоящую, а не с какими-нибудь Пазухиными да Колпаковыми. Тут, брат, всему выучат.
Чтобы окончательно вылечить свою подругу, Феня однажды рассказала ей целую историю о том, как Алешка таращил глаза на дочь заводского бухгалтера, и ссылалась на десятки свидетелей. Но Нюша только улыбалась печальной улыбкой и недоверчиво покачивала головой. Теперь Феня была желанной гостьей
в брагинском доме, и Татьяна Власьевна сильно ухаживала за ней, тем более что Зотушка все лето
прожил в господском доме под крылышком у Федосьи Ниловны.
— На всех приисках одна музыка-то… — хохотал пьяный Шабалин, поучая молодых Брагиных. — А вы смотрите на нас, стариков, да и набирайтесь уму-разуму. Нам у золота да не
пожить — грех будет… Так, Архип? Чего красной девкой глядишь?.. Постой, вот я тебе покажу, где раки зимуют. А еще женатый человек… Ха-ха! Отец не пускает к Дуне, так мы десять их найдем. А ты, Михалко?.. Да вот что, братцы, что вы ко мне
в Белоглинском не заглянете?.. С Варей вас познакомлю, так она вас арифметике выучит.
Володька Пятов, прокутившись до нитки где-то на приисках, явился с повинной к отцу и теперь
проживал в Белоглинском.
— Чего смотри?.. Я знаю, как и зовут любовницу Гордея Евстратыча. Она из немок, из настоящих, а называется Сашей.
В арфистках раньше была, потом с Шабалиным
жила до Варьки. Шабалин ее и сосватал тятеньке-то вашему… Мне сама Варька сказывала — потому Шабалин пьяный все ей рассказывает.
— Ничего, мамочка. Все дело поправим. Что за беда, что девка задумываться стала! Жениха просит, и только. Найдем, не беспокойся. Не чета Алешке-то Пазухину… У меня есть уж один на примете. А что относительно Зотушки, так это даже лучше, что он догадался уйти от вас.
В прежней-то темноте будет
жить, мамынька, а
в богатом дому как показать этакое чучело?.. Вам, обнаковенно, Зотушка сын, а другим-то он дурак не дурак, а сроду так. Только один срам от него и выходит братцу Гордею Евстратычу.
— Гордей Евстратыч собирается себе дом строить, — рассказывала Татьяна Власьевна, — да все еще ждет, как жилка пойдет. Сначала-то он старый-то,
в котором теперь
живем, хотел поправлять, только подумал-подумал и оставил. Не поправить его по-настоящему, отец Крискент. Да и то сказать, ведь сыновья женатые, детки у них; того и гляди, тесно покажется — вот он и думает новый домик поставить.
Вообще все шло как по маслу, и только
в общем довольстве не принимал никакого участия один Зотушка, который
в самый момент примирения Гордея Евстратыча с Нилом Поликарпычем перебрался совсем из пятовского дома под крылышко Агнеи Герасимовны, где и
проживал все время.
— Что вы, Гордей Евстратыч! Да разве я… мы душа
в душу с Нюшей
живем. Сами знаете.
— Все вы, девки, так-то душа
в душу
живете, а чуть подвернулся жених — и поминай как звали. Так и твое дело, Феня: того гляди, выскочишь, а мы и остались с Нюшей-горюшкой.
Жили беднее — было лучше
в дому, а с богатством пошла какая-то разнота да сумятица.