Неточные совпадения
Вот через дорогу дом Пазухиных; у них недавно крышу перекрывали, так под самыми окнами бревно оставили плотники, — как
бы за него не запнуться.
— Думал я про Шабалина… — заговорил Маркушка после тяжелой паузы. — Он
бы икону снял со стены… да я-то ему, кровопивцу, не поверю… тоже
вот и другим… А тебя я давно знаю, Гордей Евстратыч… особливо твою мамыньку, Татьяну Власьевну… ее-то молитва доходнее к Богу… да. Так ты не хочешь Исусовой молитвой себя обязать?
—
Вот поклялся-то напрасно, милушка… — строго проговорила старуха, подбирая губы. — Этакое дело начинать
бы да не с клятья, а с молитвы.
— А бабушка-то?.. Да она тебе все глаза выцарапает, а меня на поклоны поставит.
Вот тебе и на саночках прокатиться… Уж и жисть только наша!
Вот Феня Пятова хоть на ярмарку съездила в Ирбит, а мы все сиди да посиди… Только ведь нашему брату и погулять что в девках; а тут
вот погуляй, как цепная собака. Хоть
бы ты меня увез, Алешка, что ли… Ей-богу! Устроили
бы свадьбу-самокрутку, и вся тут. В Шабалинских скитах старики кого угодно сводом свенчают.
—
Вот если
бы он в отца, в Силу Андроныча, уродился, тогда
бы другое дело…
— То-то, был грех. Знаю я вас всех, насквозь знаю! — загремел Порфир Порфирыч, вскакивая с дивана и принимаясь неистово бегать по комнате. — Все вы боитесь меня как огня, потому что я честный человек и взяток не беру… Да! Десять лет выслужил, у другого сундуки ломились
бы от денег, а у меня, кроме сизого носа да затвердения печенки, ничего нет… А отчего?..
Вот ты и подумай.
— Она спит теперь, Порфир Порфирыч, — отделывалась Татьяна Власьевна от хорошего средства. — Вы
бы выкушали лучше, Порфир Порфирыч, чем о пустяках-то разговаривать…
Вот тут смородинная наливочка, а там на сорока травах…
Теперь
бы вот на прииски его поставить, а разве ему можно довериться?
— Мало ли чего прежде-то было, мамынька… Дураками мы жили,
вот что! Надо за ум взяться… Ты
вот за снохами-то присматривай: товару в лавке много, пожалуй, между рук не ушел
бы!
— Ах, мамынька, мамынька! Да разве Маркушка сам жилку нашел? Ведь он ее вроде как украл у Кутневых; ну а Господь его не допустил до золота…
Вот и все!.. Ежели
бы Маркушка сам отыскал жилку, ну, тогда еще другое дело. По-настоящему, ежели и помочь кому, так следовало помочь тем же Кутневым… Натурально, ежели
бы они в живности были, мамынька.
—
Вот,
вот, Татьяна Власьевна… Вместо того чтобы прийти к вам или вас к себе позвать да все и обсудить заодно, они все стороной ладят обойти, да еще невесток-то ваших расстраивают. А вы то подумайте, разве наши-то ребята бросовые какие? Ежели
бы и в самом деле грех какой вышел, ну по глупости там или по малодушию, так Агнее-то Герасимовне с Матреной Ильиничной не кричать
бы на весь Белоглинский завод, а покрыть
бы слухи да с вами
бы беду и поправить.
— Так, так, Марфа Петровна. Справедливые слова ты говоришь… Будь
бы еще чужие — ну, на всякий роток не накинешь платок, а то ведь свои —
вот что обидно.
— Ну, Ариша, так
вот в чем дело-то, — заговорил Гордей Евстратыч, тяжело переводя дух. — Мамынька мне все рассказала, что у нас делается в дому. Ежели
бы раньше не таили ничего, тогда
бы ничего и не было… Так ведь?
Вот я с тобой и хочу поговорить, потому как я тебя всегда любил… Да-а. Одно тебе скажу: никого ты не слушай, окромя меня, и все будет лучше писаного. А что там про мужа болтают — все это вздор… Напрасно только расстраивают.
— Хорошо… Ну, что муж тебя опростоволосил, так это опять — на всякий чох не наздравствуешься… Ты
бы мне обсказала все, так Михалко-то пикнуть
бы не смел… Ты всегда мне говори все…
Вот я в Нижний поеду и привезу тебе оттуда такой гостинец… Будешь меня слушаться?
— Он-то ее даже очень уважает, — говорила бабушка Татьяна о. Крискенту, —
вот я и думаю: ежели
бы Феня замолвила словечко, может, Гордей-то Евстратыч и совсем
бы стишал…
— Так и отдать ее Алешке? — докончил Гордей Евстратыч и тихо так засмеялся. — Так
вот зачем ты меня завела в свою горницу… Гм… Ежели
бы это кто мне другой сказал, а не ты, так я… Ну, да что об этом говорить. Может, еще что на уме держишь, так уж говори разом, и я тебе разом ответ дам.
— Ну, так я попрямее тебе скажу: жены Гордею Евстратычу недостает!.. Кабы была у него молодая жена, все шло
бы как по маслу… Я и невесту себе присмотрел, только
вот с тобой все хотел переговорить. Все сумлевался: может, думаю, стар для нее покажусь… А уж как она мне по сердцу пришлась!.. Эх, на руках
бы ее носил… озолотил
бы… В шелку да в бархате стал
бы водить.
— Нет, я-то как затмилась… — с тоской повторяла про себя Татьяна Власьевна, когда Феня рассказала ей все начисто, ничего не утаив. — Где у меня глаза-то раньше были? И хоть
бы даже раз подумала про Гордея Евстратыча, чтобы он отколол такую штуку…
Вот тебе и стишал!.. Он вон какие узоры придумал… Ах, грехи, грехи!.. У самого внучки давно, а он — жениться…
— Перестаньте грешить-то, Порфир Порфирыч… У нас молодым женщинам не пригоже в мужской компании одним сидеть. Ежели
бы другие женщины были, тогда другое дело:
вот вы
бы с супругой приехали…
Вот самим и не помириться никогда, а тут нужно постороннего человека, который на все взглянул
бы здраво, без всякого предубеждения.
— Уж какие нам кофеи, Мосей Мосеич… Я
вот насчет дельца своего к вам. Не задержать
бы вас своими пустяками… Куда уж нам, мужикам, кофеи распивать.
— Нет, милушка, так нельзя, без понятия-то. Кабы раньше за ум хватились да не погнались за большим богатством, не то
бы было…
Вот выгонят из батюшкина дома, тогда куды мы денемся? Не из чего прохарчиваться-то будет уж.
— Известная вещь: деньги у старухи, вон она как пришипилась. Ежели
бы я до нее имел касательство, так небось все
бы отдала. Знаем мы, какая такая ихняя бедность! Побогаче нас будут… Спасенная-то душа не глупее нас с вами, хоть кого проведет. Только понапрасну она деньги сгноит,
вот чего жаль.
— Да, да…
Вот теперь и полюбуйся! Кабы не ты тогда, так жила
бы да жила наша Нюша припеваючи, а теперь вон Пазухины-то и глядеть на нас не хотят.
—
Вот братец не дожили до такой радости, — говорила Алена Евстратьевна, — то-то они порадовались
бы. Братец-покойник веселые были в компании… Другому молодому супротив них не устоять!..
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только
бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Это
бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!»
Вот что худо!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем
бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь
вот хоть
бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так
вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я
бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Хлестаков. Нет, вы этого не думайте: я не беру совсем никаких взяток.
Вот если
бы вы, например, предложили мне взаймы рублей триста — ну, тогда совсем дело другое: взаймы я могу взять.