— Ну, ежели он не хочет, так
бог с ним, — говорил старик Колобов, когда сидел у Пятовых. — Погордиться захотел перед роденькой-то.
Неточные совпадения
Уж кому бы ближе, как не
им, покучиться
с деньгами, ведь не чужие, слава
богу…
— Смиренный парень, что говорить… Надо вам за
него Бога молить, Пелагея Миневна. Этаких-то кротких да послушных по нынешним временам надо
с огнем поискать!..
— Рабочих поедом съел… Все
ему не ладно, все не так… Ругается… Намедни нас
с Пестерем обыскивал… Ей-богу!..
— И отлично… А вперед еще больше старайся. На мужа-то не больно смотри: щенок еще
он… Ну, ступай
с Богом…
—
Оно уж одно к одному…
Бог даст, и совсем искореним разделительную силу злата. Довольно
с вас испытаний.
— Вот и проговорилась… Любая пойдет, да еще
с радостью, а Гордей Евстратыч никого не возьмет, потому что все эти любые-то на
его золото будут льститься. А тебя-то
он сызмальства знает, знает, что не за золото замуж будешь выходить… Добрая, говорит, Феня-то, как ангел, ей-богу…
— Может, ты сумлеваешься насчет тятеньки? — спрашивал Гордей Евстратыч, стараясь по-своему объяснить раздумье Фени. — Так
он не пойдет супротив нас… Мы
с ним старинные друзья-приятели… Эх, Феня, Феня!.. За одно твое словечко, всего за одно, да я бы, кажется, весь Белоглинский завод вверх ногами повернул… Ей-богу… Птичьего молока добуду, только скажи… а?.. А уж как бы я тебя баловал да миловал… Э-эх!..
— Зачем ссориться, Вукол Логиныч?..
Бог один для всех, всех видит, и благодать
Его преизбыточествует над нами, поелику ни един влас
с главы нашей не спадет без
Его воли. Да…
— Уж так у
них устроено, так устроено… — докладывала Маланья подозрительно слушавшей ее речи Татьяне Власьевне. — И сказать вам не умею как!.. Вроде как в церкви… Ей-богу! И дух у
них с собой привезен. Своим глазом видела: каждое утро темная-то копейка возьмет какую-то штуку, надо полагать из золота, положит в нее угольков, а потом и поливает какою-то мазью. А от мази такой дух идет, точно от росного ладана. И все-то у
них есть, и все дорогое… Ровно и флигелек-то не наш!..
— Ну, бабушка Татьяна, говорите: слава
Богу! Все устроил… Завтра
с Гордеем Евстратычем вместе поедем сначала к Колобовым, а потом к Савиным. Матрена Ильинишна кланяется вам и Агнея Герасимовна тоже… Старушки чуть меня не расцеловали и сейчас же к вам приедут, как мы съездим к
ним с визитом.
Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, —
Бог с ними!
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Говорят, что я
им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы
с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Глеб —
он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает
Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!