Неточные совпадения
Каждая машина, каждое усовершенствование или изобретение в области техники, каждое новое открытие требует тысяч человеческих жертв, именно в лице
тех тружеников, которые
остаются благодаря этим благодеяниям цивилизации без куска хлеба, которых режет и дробит какое-нибудь глупейшее колесо, которые приносят в жертву своих детей с восьми лет…
Луша тихо засмеялась
теми же детскими нотками, как смеялся отец; ровные белые зубы и ямочки на щеках придавали смеху Луши какую-то наивную прелесть, хотя карие глаза
оставались серьезными и в них светилось что-то жесткое и недоверчивое.
К этому
остается добавить только
то, что Майзель никак не мог забыть
тех жирных генеральских эполет, которые уже готовы были повиснуть на его широких плечах, но по одной маленькой случайности не только не повисли, но заставили Майзеля выйти в отставку и поступить на частную службу.
Недалеко ходить, взять хоть
того же старика Тетюева: уж у него-то был не дом — чаша полная, — а что
осталось? — так, пустяки разные: стены да мебелишка сборная.
Оговорено было даже
то, что содержание церквей, школ и больниц
остается на
том же усмотрении заводовладельца, который волен все это в одно прекрасное утро «прекратить»,
то есть лишить материального обеспечения.
Так что в результате на стороне заводовладельца
оставались все выгоды, даже был оговорен оброк за пользование покосами и выгонами с
тех мастеровых, которые почему-либо не находятся на заводской работе.
Как упрямые мужики ни артачились, как ни хлопотали, дело
оставалось в
том положении, в какое его поставил Родион Антоныч, а сельские общества только несли убытки от своих хлопот да терпели всяческое утеснение на заводской работе.
Раисе Павловне ничего не
оставалось, как только презрительно пожать своими полными плечами и еще раз пожалеть о
том обстоятельстве, что роковая судьба связала ее жизнь с жизнью этого идиота.
Положение заграничных женщин было еще ужаснее,
тем более что некоторые из них каким-то чудом вынесли свою каторжную судьбу и
остались живы с детьми на руках.
Прасковья Семеновна, дочь кассельской немки, с раннего детства
осталась круглой сиротой и была счастлива, по крайней мере,
тем, что не видела позора матери.
В течение десяти минут он успел рассказать, прищуривая один косой глаз, что на последней охоте одним выстрелом положил на месте щуку, зайца и утку, потом, что когда был в Петербурге,
то открыл совершенно случайно еще не известную астрономам планету, но не мог воспользоваться своим открытием, которое у него украл и опубликовал какой-то пройдоха, американский ученый, и, наконец, что когда он служил в артиллерии,
то на одном смотру, на Марсовом поле, через него переехало восьмифунтовое орудие, и он
остался цел и невредим.
Единственным плодом от этой кипучей деятельности
остались только захватывающие воспоминания о
том, что и как он, Перекрестов, ел в Яффе, в Сан-Франциско, в Шанхае, в Кадиксе, в Бостоне, в Каире, Биаррице, Ментоне, на острове Уайте и т. д.
Домики Кукарского завода на этой руке сделались бы не больше
тех пылинок, которые
остаются у нас на пальцах от крыльев моли, а вместе с ними погибли бы и обитатели этих жалких лачуг, удрученные непосильной ношей своих подлостей, интриг, глупости и чисто животного эгоизма.
В это время прибежал лакей, разыскивавший Прейна по всему дому, и интересный разговор
остался недоконченным. Евгений Константиныч кушали свой утренний кофе и уже два раза спрашивали Альфреда Осипыча. Прейн нашел своего повелителя в столовой, где он за стаканом кофе слушал беседу генерала на
тему о причинах упадка русского горного дела.
— Вы забываете о рабочем и его будущности, а только думаете о
том, чтобы при помощи всемирного рынка реализовать в пользу кучки крупных промышленников
ту прибавочную стоимость, которая вам
останется от труда сотен тысяч рабочих…
Потом Нина Леонтьевна очень картинно описала приезд Лаптева в Кукарский завод, сделанную ему торжественную встречу и
те впечатления, какие вынес из нее главный виновник всего торжества. В коротких чертах были сделаны меткие характеристики всех действующих лиц «малого двора». Тетюеву
оставалось только удивляться проницательности Нины Леонтьевны, которая по первому взгляду необыкновенно метко очертила Вершинина, Майзеля и всех остальных, причем пересыпала свою речь самой крупной солью.
Для философа
оставался неразрешимым вопрос о
том, для какой цели затрачивался такой громадный запас энергии, если в мировой системе не пропадает даром ни один атом материи, ни один штрих проявившейся
тем или другим путем мировой силы…
Прейн критически оглядел Раису Павловну и
остался ею доволен. Вечером в своем платье «цвета медвежьего уха» она была
тем, чем только может быть в счастливом случае женщина ее лет,
то есть эффектна и прилична, даже чуть-чуть более. При вечернем освещении она много выигрывала своей статной фигурой и смелым типичным лицом с взбитыми белокурыми волосами.
— Вы очень зло отвечаете, — проговорил Лаптев после короткой паузы. — Я всегда уважаю докторов, за исключением
тех случаев, когда они выходят из пределов своей специальности. Впрочем, в данном случае докторские советы должны принести двойную пользу, и мне
остается только пожалеть, что я совершенный профан в медицине.
— Так как вы явились во главе депутации, — продолжал серьезно Евгений Константиныч, —
то не могу ли я попросить вас
остаться для некоторых переговоров?
— Вы давеча упрекнули меня в неискренности… Вы хотите знать, почему я все время никуда не показывалась, — извольте! Увеличивать своей особой сотни пресмыкающихся пред одним человеком, по моему мнению, совершенно лишнее. К чему вся эта комедия, когда можно
остаться в стороне? До вашего приезда я, по свойственной всем людям слабости, завидовала
тому, что дается богатством, но теперь я переменила свой взгляд и вдвое счастливее в своем уголке.
Эта болтовня незаметно продолжалась в
том же тоне, причем Луша
оставалась одинаково сдержанной и остроумной, так что набоб еще раз должен был признать себя побежденным этой странной, капризной девчонкой.
Картина леса вблизи совсем являлась не
тем, чем казалась сверху: настоящего леса, годного для заводов,
оставалось очень немного, потому что столетние лесные дебри сводились самым хищническим образом.
От такого варварского решения с Ниной Леонтьевной сделалось дурно, хотя в душе она желала, чтобы генерал
остался в горах, и вместе с
тем желала сорвать на нем расходившуюся желчь.
— Да, мы хотим огорчить вас и… уезжаем, — с деланным смехом ответила Нина Леонтьевна. — Не правда ли, это убьет вас наповал? Ха-ха… Бедняжки!.. Оставлю генерала на ваше попечение, Прейн, а
то, пожалуй, с горя он наделает бог знает что. Впрочем, виновата! генерал высказывал здесь такие рыцарские чувства, которые не должны
остаться без награды…
Губить русское горное дело из-за таких пустяков, во всяком случае, не стоило,
тем более что столько уже было сделано и
оставалось только подвести итоги.
Оставаться в своем флигельке для Луши теперь составляло адскую муку, которая увеличилась еще
тем, что Виталий Кузьмич жестоко разрешил после поездки в горы и теперь почти не выходил из своей комнаты, где постоянно разговаривал вслух, кричал, хохотал и плакал.
При виде смирения Раисы Павловны в Луше поднялась вся старая накипевшая злость, и она совсем позабыла о
том, что думала еще вечером о
той же Раисе Павловне. Духа примирения не
осталось и следа, а его сменило желание наплевать в размалеванное лицо этой старухе, которая пришла сюда с новой ложью в голове и на языке. Луша не верила ни одному слову Раисы Павловны, потому что мозг этой старой интриганки был насквозь пропитан
той ложью, которая начинает верить сама себе. Что ей нужно? зачем она пришла сюда?
В настоящую минуту у меня ничего нет — ни общественного положения, ни молодости, ни друзей, даже нет
того, что
остается после всех крушений и неудач — сознания, что я действительно сделала все, что могла.
Единственным утешением
оставалось сознание, что окружавшие меня люди, с которыми мне приходилось иметь дело, ничем не лучше, за исключением разве
того, что они в большинстве случаев были непроходимо глупы.
— С Горемыкиным?.. Ничего нет легче, генерал. Пусть он пока
останется на
том же месте, а мы
тем временем успеем приискать подходящего преемника.
— Нет, за это я вам поручусь… Позвольте еще одну маленькую откровенность: пожалуйста, когда будете у Раисы Павловны и у Нины Леонтьевны, держите себя так, как бы вы попали к самым молоденьким и красивым женщинам… Да, это первое условие, а
то всю свою миссию погубите. Ведь женщина всегда
останется женщиной!
Платон Васильич
оставался какой-то патологической загадкой, которая неожиданно разрешилась сама собой,
то есть Платон Васильич открыл глаза и почувствовал себя на положении выздоравливающего человека.
— Милостивые государыни и милостивые государи! Мне приходится начать свое дело с одной старой басни, которую две тысячи лет
тому назад рассказывал своим согражданам старик Менений Агриппа. Всякий из нас еще в детстве, конечно, слыхал эту басню, но есть много таких старых истин, которые вечно
останутся новыми. Итак, Менений Агриппа рассказывал, что однажды все члены человеческого тела восстали против желудка…
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Человек десять
осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год,
то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Простаков (Скотинину). Правду сказать, мы поступили с Софьюшкой, как с сущею сироткой. После отца
осталась она младенцем.
Тому с полгода, как ее матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
Простаков. От которого она и на
тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни вести,
то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она
осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Стародум. Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до
того, чтоб самому ему ничего желать не
оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли
тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?